Руины Арха 1

Фомин Олег Вадимович

Тычу в пленку.

– И для этой?

– Разумеется.

– Прекрасно. И что за… скотина?

– Стеклотина, – поправил Борис. – Пространственная аномалия. Ведет из коридора в коридор, хотя оба могут быть на разных концах Руин. Если у Руин вообще есть концы… Проще говоря, телепорт.

– То есть, девчонка лежит не перед нами, а, быть может, за тридевять земель?

– Бинго!

– А чего мы ждем?

– Маленькое «но». – Губы Бориса растянулись в улыбку, лицо оборачивается ко мне. – Телепорт любит мясо.

– Как?

– Ну, если хочешь знать

анатомию процесса, я не в курсе. Но вместо того, чтобы швырнуть тебя в коридор, где спит новенькая, стеклотина тебя расщепит на кровавую пыль и выпьет, как томатный сок.

– Да уж, портал… Прямиком на косу скелета в черной робе.

– Бывают, в основном, два рода стеклотин. Честная и подлая. Перед нами подлая. Она маскируется. Как правило, соединяет места, где обязательно захочется пройти из одного в другое. Если б не я, быть бы тебе щас кровяным коктейлем. Подлая стеклотина поедает жертв всегда, а после исчезает. Видимо, удаляется из реальности в родное измерение, предаться трапезе в уютном уединении. Через стеклотину могут переброситься разве что мелкие предметы на большой скорости.

– Но есть и честные…

– Да. Те не скрываются, но возникают там, где крайне опасно. Например, когда человек убегает от монстра, сбежать от которого шансов ноль. Беглец прыгает в честную стеклотину, та может как сожрать, так и телепортировать. Шансы фифти-фифти. После в обоих случаях исчезает.

– А с чего такое благородство?

– Если честные начнут съедать всегда, люди перестанут прыгать, предпочтут развернуться и попытать крохотный шанс в битве, чем идти на гибель стопроцентную. Честные стеклотины вымрут от голода.

– Ясно. Честные используют торговлю удачей, а подлые – маскировку.

– Молодец. Давай зачетку.

Я снова тычу в потусторонний хищный тент.

– А как распознал эту?

Руки Бориса плавными симметричными, как у дирижера, жестами обвели стены.

– Осмотрись. Ничего подозрительного?

Прищуриваюсь, голова медленно крутится.

А ведь точно! Стены по обе стороны от пленки слишком разные. На нашей половине новее и суше, а на половине девушки почти черные от влаги, вот-вот развалятся. Переход слишком резкий, это не может быть одним коридором.

– Замечаешь, – промурчал Борис.

– Вот же я лох!

– Если видишь неправдоподобную смену текстур, швырни вперед горсть песка, пшена или еще чего зернистого. Тайное станет явным.

Из-за угла на том конце коридора выметается тень, сумрак обнажает сгорбленного мужчину, в кулаке топорик. На теле лохмотья, как гроздья гнилых бананов, сверху прозрачный дождевик, в полиэтилене много дыр и царапин. Рожа худая, медная, борода и усы в пыли, глаза сверкают как у больного раком, которому терять нечего.

Подкрадывается к девушке, глаза превращаются в глазищи, над девушкой горб стал круче, острие носа скользит вдоль халата, ноздри вздуваются, пыхтят, по морде волна судороги, губы задрожали в дьявольской улыбке, во рту желтые шипы с бурым налетом, черные дырки.

На нас внимания никакого.

– Нас не видит, – сказал Борис. – Портал односторонний.

– Каннибал?

– До людоедства рукой подать. Но сейчас ее мясо нужно этому типу для другой цели. Он мерза.

Тот, кого Борис назвал мерзой, воткнул топорик в рыхлую плиту. Улыбка еще гаже, течет слюна. Мерза обходит девушку, теперь его ноги по обе стороны от ее бедер, колени врезаются в пол, пальцы возятся на уровне гениталий.

Задирают халат, в коридоре на миг светлее от бликов женских ягодиц, но в миг следующий на чистое тело наваливается тощая волосатая туша в грязи и лохмотьях.

Стон удовольствия. Девушка вздрогнула, начала приходить в себя…

Дрожу от злости. Ладонь уже на рукояти зубастого кинжала, порываюсь вперед, но осаждает мысль: между нами смертоносный барьер.

Девушка сонно моргает, попытки приподняться, шея выкручивается влево, вправо. На лице морщины, оскал, слушает чувства… Глаза взбухли, волосы в рывке взлетели роскошным костром, истошный крик, но половину лица тут же закрыла перчатка мерзы. Крик теперь глухой, лицо пленницы красное, она кусает, но на этот случай насильник, похоже, и носит перчатку. Несчастная может лишь тщетно дергаться, а мерза стонет в такт рывкам.

– Ублюдок! – кричу.

Щелчок предохранителя на арбалете, стрела смотрит в гада, но ее колеблет вместе с моими руками.

– Погоди, – сказал Борис. – Стрела великовата, не проскочит.

Сумрак плаща выпускает дробовик.

– Только не спеши. Попытка одна.

Мне стоит титанических усилий брать оружие спокойно. Девушка глухо ревет, сопение и смех мерзы. Вскидываю ружье, ладони мокрые, прицеливаться пытка, ствол виляет на фоне кайфующей твари. Жертва зажмурилась, мерцают дорожки слез, жилы на горле пульсируют. Хочу спустить курок сейчас, но промах будет означать для девушки не только унижение и боль, но и смерть. Вряд ли подонок оставит в живых.

Бах!

Рука чуть не оторвалась, нижней челюсти как не стало. Когда мозг и сознание вновь слились, обнаруживаю себя лежащим навзничь, Борис протягивает ладонь. Пытаюсь протянуть ему пальцы, что спускали курок, но их мамаша отозвалась дикой болью. Стиснув зубы, тяну другую руку.

Борис поднимает. Конечность моя – о чудо! – на месте. Касаюсь подбородка, вновь боль.

Впереди – ни мерзы, ни девушки, ни мутной пленки, что преграждала путь. Пустой коридор. Стены сухие. Щербин, трещин, брешей и прочих следов времени мало.

Сапог Бориса поддел на полу дробовик, тот метнулся с носка в мертвую хватку пальцев.

– Это все, что мы могли сделать.

– А девушка… что с ней?

– Не знаю. Ты стрельнул, и портал закрылся. Можем надеяться, что дробь успела. Выстрел неплохой, должен был попасть. Если мерзу хотя бы ранило, девчонка сможет убежать… Хотя это лишь небольшая отсрочка.

– Почему?

– Потому что Руины. Новички мрут тоннами. Особенно девочки. Без знаний, без навыков выживания, без опытных спутников… Не мерза, так стая рычунов. Не рычуны, так корижор. Вопрос времени. Весьма короткого.