Руины Арха 2. Убийца
Шрифт:
– Зачем ты поперся наперерез? – услышал я голос духа, раскатистый, как глас божий. – Пролетела бы мимо, и всем было бы хорошо.
До меня дошло, что это не море рокочет – это я так дышу. А сквозь картинку посеревших волн уже проступают решетчатые контуры плит.
Я поморгал.
Лежу на полу, в луже блестящей, как серебро, воды. Рядом труп страхозы. Предплечье сковано болью, в нем глубоко сидит бутон игл. Чувствую, те упираются в кости, сидят между лучевой и локтевой.
Но к боли я привык, не первый раз. Мясо-то заживет, а вот плащ…
– Зараза! – процедил я.
Злость помогает преодолеть волны страха, хоть и ослабленные, но по-прежнему исходят от мертвой страхозы.
Я подполз к ней.
Принц вьется под потолком змеей, лишь голова не змеиная, смотрит на меня, наклонив ее набок, как любопытный пес.
– Ты чертовски нелогичен. Но это хорошо. Логика предсказуема, а значит, скучна. А у иррациональности щедрые некошеные просторы.
Один за другим я вырвал из страхозы глаза. Труп бросил в лужу, глаза твари у меня на ладони.
Внушают ужас, но я зол.
– Мне нужны ее глаза.
Раненая рука кое-как, сквозь дрожь, скоординировала пальцы, чтобы те дернули торбу за шнурок, и вторая рука спрятала трофеи в горловину. Завязать торбу настоящее испытание.
– Может, сперва иглы из лапы вытащишь? – сказал призрак.
– Для тебя стараюсь! – буркнул я. – Любитель нелогичности хренов…
– Догеройствуешь до заражения крови. А твоего трупа в моих планах пока нет. Быстро от меня не отделаешься.
Здоровая рука порылась во внутреннем кармане плаща. Сжимаю в зубах туго свернутый платок, кое-как вытаскиваю из раны иглу, кровь и пот капают в лужу.
Вторую иглу, засевшую глубоко, когтями и зубками вытащил Борис.
– Пока возитесь, кровью истечешь, – сказал призрак, имитируя усталость. Хотя усталости не испытывает, как и бодрости. Холодная древняя душа…
Он распылился на мириады алмазных звездочек. Эта летучая масса влетела в мою рану, я инстинктивно руку отдернул, но разум заставил тело подчиниться мысли, что дух хочет помочь. Надеюсь, так и есть…
Предплечью адски больно, но при этом, как ни странно, щекотно. От избытка пота чувствую себя дождевой тучей, платок в зубах весь мокрый от слюны, но кровотечение остановилось. В руке мелкая дрожь, словно вибрирует каждая клеточка. Борис на плече транслирует успокаивающие образы.
А затем потоки драгоценной пыли покинули руку.
На месте раны шершавые, как наждак, бордовые корочки. Блестят, как алмазная пыль.
Принц парит передо мной, лицом к лицу, над его ладонью крутится шар черных блестящих зернышек.
– Пришлось измельчить иглы в крошево, чтобы из тебя вытянуть. Я стал бы первоклассным хирургом… если бы не был им давным-давно. И мне, как понимаешь, наскучило.
Осторожно возвращаю закатанный рукав на место.
– А кем ты, интересно, еще не был?
– Предлагай варианты.
– Вдруг предложу, и улетишь осуществлять. Бросишь меня на произвол Арха.
– Ты же мечтал от меня отделаться.
– Я же не знал, что ты ходячий госпиталь.
– Летучий.
Я перевел взгляд на труп страхозы.
– Во-во, полетели отсюда. Дохлятина воняет, щас сбежится зверье.
Иду, прижимая раненую руку к туловищу.
Вспоминаются родители. Дом, где вырос. То, чего не вернуть. В груди знакомый трепет, давненько не было агонии. Обычно накатывает перед сном, но чтобы прямо в дороге… А все из-за страхозы. Может надломить даже крепкую волю.
Ничего, теперь есть глаза этой твари. Двух глаз должно хватить хотя бы на один антифоб, зелье бесстрашия. А погасить агонию в дороге легче, всегда что-то отвлекает. Вот и сейчас приходится всматриваться в плиты, разоблачать убьежей, кидать через каждый коридор камень, чтобы обнаружить (или не обнаружить) стеклотину…
Рука почти не болит. Не знаю, что Принц сделал, пока копался в ней, но он гений.
Летит надо мной под потолком.
– Можешь не прижимать клешню к брюху. Не отвалится.
Сжимаю-разжимаю пальцы. Двигаются свободно.
– Талантливая тучка…
– Что?!
– Я тебя похвалил. Чем не угодили тучки?
– Ах, тучка… Вместо «т» послышалась «с».
Я хмыкнул.
– Неудивительно. У тебя же ушей нет.
– А у тебя – извилин. Шутки однообразные. Улечу, будешь сам свое мясо чинить.
– Переживу. Взрыдну над твоей фотографией, вытру сопли платочком и пойду широким шагом в новую жизнь.
– А где возьмешь фотографию?
– Выторгую у какого-нибудь бродяги за барахло.
– Моя фотка есть у любого бродяги? Как я, оказывается, знаменит.
– Не то слово. Ты вообще на каждой фотке, просто не видно. Вы же, призраки, на фотографиях не отображаетесь.
Наш с Принцем конвейер по производству пурги выпустил еще километр подобной продукции, прежде чем мы наконец заткнулись.
А заткнулись, потому что услышали, как кто-то приближается…
Глава 7
Шаги у неизвестного осторожные, тоже нас услышал. Хотя не услышать нас нужно постараться.
Призрак уплыл в темноту соседнего коридора, оставив меня разбираться с неизвестным. Но я в Руинах не первый день. Было бы куда подозрительнее, если бы кто-то шел открыто, не остерегался. А так мы покружили по коридорам в ритуальном танце разведки, танец привел нас в один коридор, я на одном конце, неизвестный на другом.
Обменялись приветствиями, «Как жизнь?», «Давно в Руинах?» и прочими демонстрациями мирных намерений.
– Поторгуем? – предложил я.
– Можно и поторговать. Что предложишь?