Руины Горлана
Шрифт:
— Вы его знали, Холт? Вы знали моего отца?
В глазах мальчика горел свет надежды, взывая к правде, и рейнджер хладнокровно кивнул:
— Да. Я его знал. Недолго, но хорошо. И ты прав. Ты можешь им гордиться.
— Он был могучим воином, правда? — чуть не кричал Уилл.
— Он был ратником, — согласился Холт, — и храбрецом.
— Я так и знал! — радостно воскликнул Уилл. — Он был великолепен!
— Бравым сержантом, — добавил Холт.
Уилл так и застыл с открытым ртом. Наконец, преодолев замешательство, он сумел выговорить:
— Сержантом?..
Холт
— Не суди о качествах человека по его сословному положению, Уилл. Твой отец, Дэниел, был верным и храбрым ратником. Он не имел возможности закончить ратную школу, потому что был крестьянином. Но будь у него эта возможность, он стал бы одним из самых доблестных рыцарей.
— Но он… — начал было мальчик уныло.
Рейнджер прервал его, продолжая рассказ все тем же мягким, полным симпатии, приковывающим внимание тоном:
— Не связанный рыцарскими обетами, не имея особой выучки, он своей жизнью оправдал высокие идеалы рыцарства, благородства и отваги. На самом деле это было через несколько дней после битвы при Хекхэм-Хис, когда Моргарат и уорголы прокладывали себе путь назад к Перевалу Трех Ступеней. Их внезапная контратака застигла нас врасплох, и твой отец увидел, как одного из товарищей окружила орда этих чудовищ. Его повалили наземь и через секунду порубили бы на куски, если бы твой отец не вмешался.
В глазах Уилла снова горел огонек.
— И он вмешался?.. — произнес Уилл, и Холт кивнул:
— Вмешался. Не побоялся. Он ринулся вперед, вооруженный одним копьем. Закрыл собой раненого товарища, защищая его от уорголов. Сразил одного копьем, потом другой уоргол снес наконечник копья, оставив в руках Дэниела одно древко. Тогда он стал орудовать копьем как дубиной и прибил еще двух — влево, вправо! Таким вот образом! — Холт резко выбросил руку влево-вправо, показывая как именно.
Уилл теперь не сводил с учителя напряженного взгляда, представляя весь бой в красках.
— Потом его ранили, когда древко переломилось при следующей атаке. Большинство с такой бы раной уже не встали. А он просто взялся за меч одного из убитых им уорголов и уложил еще троих, истекая кровью.
— Еще троих? — переспросил Уилл.
— Троих. Он двигался со стремительностью леопарда. И не забудь — он не был обучен обращаться с мечом.
Холт ненадолго умолк, вспоминая тот день в давнем прошлом.
— Ты знаешь, конечно, что уорголы почти не знают страха? Их называют «безмозглые», и, раз вступив в дело, они почти всегда идут до конца. Почти всегда. Это был один из немногих случаев, когда я видел их страх. Твой отец, все еще прикрывая собой раненого товарища, рубился, обороняясь от них справа и слева, — и уорголы стали пятиться. Сначала медленно. Потом побежали. Просто повернулись и побежали.
Больше я никогда не встречал человека, ни рыцаря, ни могучего воина, кто бы мог обратить уорголов в бегство, нагнав на них страху. Твой отец смог. Пусть он и был сержант, Уилл, но он — настоящий воин. Когда уорголы отступили, он упал на одно колено возле раненого, все еще стремясь прикрыть его, как щитом, хотя знал, что умирает. На его теле было множество ран, но смертельной была первая.
— А его друга спасли? — пискнул Уилл тонким голосом.
— Его друга? — Холт выглядел чуть озадаченным.
— Человека, которого он защищал. Он выжил? — Уиллу казалось, что было бы трагедией, если бы мужественный поступок его отца был напрасен.
— Они не были друзьями, — произнес Холт. — Вплоть до того момента он в глаза не видал того, второго. — Затем, помолчав, он добавил: — Ни я — его.
Значение последних трех слов наконец дошло до сознания Уилла.
— Вы? — прошептал он. — Вы тот человек, которого спас мой отец?
Холт кивнул:
— Как и сказал, я знал его лишь краткие минуты. Но он сделал для меня больше, чем любой другой человек до или после. Умирая, он сказал, что у него есть жена и, одна-одинешенька в доме, со дня на день она должна разрешиться от бремени. И наказал мне не бросать ее на произвол судьбы.
Уилл не отрываясь смотрел в сумрачное лицо учителя, которое стало таким родным. Воспоминание о том дне наполняло Холта глубокой печалью.
— Я опоздал и не успел спасти твою мать. Она умерла при родах, почти сразу как ты появился на свет. Но тебя я забрал, и барон Аралд согласился принять тебя на попечение, пока ты не подрастешь, чтобы стать моим учеником.
— Но все эти годы вы никогда… — Уилл умолк, не находя слов.
Холт ему улыбнулся:
— Никогда виду не подавал, что это я определил тебя в Палату попечителей? Нет. Подумай сам, Уилл. Люди… думают странные вещи о рейнджерах. Как бы они себя проявляли по отношению к тебе, пока ты рос? Думали бы, на тебя глядя, что ты за странное такое создание? Мы решили, что будет лучше, если никто не узнает, что у меня к тебе свой интерес.
Уилл кивнул. Холт, конечно, был прав. Жизнь воспитанника и так не слишком проста. Ему было бы еще тяжелее, если бы люди знали, что его опекает рейнджер.
— Значит, вы взяли меня к себе учеником из-за моего отца? — спросил Уилл.
Холт покачал головой:
— Нет. Из-за твоего отца я принял меры, чтобы о тебе позаботились. Я взял тебя, потому что ты выказал те способности и умения, какие требуются. И похоже, ты унаследовал долю храбрости твоего отца.
Воцарилось долгое молчание. Уилл проникался ошеломительной историей о сражении своего отца. Правда оказалась, каким-то непонятным образом, более волнующей, более вдохновляющей, нежели любая фантазия, которую за все эти годы он мог сочинить. В конце концов Холт поднялся, и Уилл с благодарностью улыбнулся ему.
— Думаю, мой отец был бы рад, что я выбрал то, что выбрал, — проговорил Уилл, надевая цепочку с бронзовым листком дуба.
Холт просто кивнул, развернулся и скрылся в доме, предоставив ученика его собственным мыслям.
Уилл несколько минут сидел не двигаясь, неосознанно теребя амулет. Легкий вечерний ветерок доносил шум с учебного плаца ратной школы и не смолкающее ни на минуту лязганье и клацанье из оружейных мастерских, всю последнюю неделю работавших день и ночь напролет. Эти звуки говорили о том, что замок Редмонт готовится к войне.