Рука Фатимы
Шрифт:
– Я хочу знать все, что известно тебе, – молвил он спустя несколько минут. – Но не сейчас. Давай поговорим об этом позже. Мой брат ничего не должен знать. По крайней мере, сейчас. Хорошо, что ты мне сказала.
Он взглянул на Беатриче: в лице его появилось что-то теплое, может быть, согревающий огонь, которым светились зеленые глаза. Ей показалось, что, несмотря на плохую весть, которую она принесла Джинкиму, с ее души и с его, быть может, снята тяжелая ноша.
Подходя к покоям Хубилая, Беатриче с любопытством ждала, как поведут себя на этот раз стражники.
Но сейчас все прошло гладко. Едва заметив ее и Джинкима, стражники выхватили из ножен сабли и в знак приветствия Джинкима острием клинка коснулись лба. Ни слова не говоря пропустили престолонаследника и ее в покои императора.
– И помни, – произнес Джинким, не доходя до дверей Хубилая, – ни слова о Маффео и о яде. Пока это останется между нами.
Беатриче кивнула:
– Можешь на меня положиться.
Она последовала за Джинкимом в покои хана, ощущая себя Матой Хари, ринувшейся в губительный водоворот политики и интриг власти.
Хан ожидал их с явным нетерпением: не успели гости переступить порог, как он устремился им навстречу, а следом за ним Толуй. Щеки юноши горели, глаза светились радостной надеждой.
– Добро пожаловать, любимый брат! Моя юрта – твоя юрта! – приветствовал Хубилай Джинкима, обнимая его и целуя в обе щеки.
– Благодарю за гостеприимство, Хубилай, мой брат и повелитель. Да ниспошлют тебе боги долгую и счастливую жизнь и многочисленное здоровое потомство! – отвечал Джинким.
Эти обычные формулы вежливости, принятые у монголов, Хубилай и его брат произнесли с убежденной искренностью.
Затем Хубилай обратился к Беатриче:
– Приветствую и тебя в моей юрте, Беатриче, женщина из Страны заходящего солнца. – И по-отечески положил ей руку на плечо.
Наступила очередь Толуя приветствовать гостей. Он назвал Джинкима дорогим и уважаемым дядей, поклонился, взял его левую руку и приложил к своему лбу. Джинким положил правую руку на голову племянника. Лицо его просияло, в нем светилась нежность. Было ясно, что он по-настоящему любит юного родственника. Когда Толуй поднялся, они на короткое мгновение оказались совсем рядом друг с другом. Беатриче увидела их поразительное сходство: те же зеленые сверкающие глаза, гордая осанка, красивый профиль… Толуя можно скорее принять за сына Джинкима, а не Хубилая.
– Благодарю вас за то, что так быстро откликнулись на мою просьбу и посетили меня в столь ранний час. – Хубилай завершил на этом церемонию приветствия. – Садитесь, устраивайтесь поудобнее.
Сам сел на низкое, напоминающее кресло деревянное сиденье, покрытое овечьими шкурами, и указал на два стула напротив. Толуй устроился рядом с ним, время от времени подбрасывая в открытый очаг нечто напоминающее кусочки угля, только светлые.
Беатриче осторожно опустилась на низкое сиденье и медленно выпрямила спину, опасаясь, что опрокинется назад. К ее удивлению, стул оказался не только устойчивым, но даже удобным, хотя едва возвышался над полом. Не успев на него опуститься, она со страхом подумала, как станет с него подниматься без посторонней помощи…
Пока мужчины обменивались любезностями и беседовали о возможностях охоты в окрестностях Тайту, Беатриче оглядывала
Разумеется, эта комната, как и все остальные помещения дворца, выстроена из камня и дерева. Но возникает ощущение, что находишься в походном монгольском шатре… Только разумеется, здесь уютнее, много роскоши: шкуры, меха, пестрые тканые ковры на полу, стенах и даже на потолке. На деревянных лавках, расставленных радиусами, лежат колчаны со стрелами, луки, связки трав; стоят горшки и другая утварь. От очага исходит приятное тепло, пахнет травами и кожей…
«Вот настоящее жилье монгола, – думала Беатриче. – Сидя в этой уютной юрте, забываешь, что ты во дворце императора. Ни одного лишнего украшения, каждый предмет имеет свое назначение. И все отличаются редкой красотой и изяществом – истинные произведения искусства. Глядя на них, нетрудно представить, что все эти вещи можно быстро упаковать и, погрузив на лошадей, перевезти в другое место».
Нелегко, видно, Хубилаю привыкать к оседлому образу существования, проводить дни в утомительных протокольных делах и дворцовых ритуалах. Иначе зачем сооружать такую «юрту» – ведь она напоминает ему о кочевой жизни в бескрайней степи?
Монголы испокон веков были кочевниками. И, вероятно, в глубине души Хубилай таким и остался, тоскует по прежней жизни – в седле. А если так, что заставило его создавать свою необозримую империю, обременять себя государственными заботами, строить такой город, как Тайту? Ускакал бы на лошади в бескрайнюю степь и жил бы там, как жили до него многие поколения монголов…
Мужчины, закончив разговор, мирно сидели напротив друг друга и молча смотрели на огонь. Чувствовалось, однако, какое-то напряжение… Т'олуй потирает руки, переминается с ноги на ногу, то и дело бросая на отца вопросительные, нетерпеливые взгляды. Хубилай наконец внял немым просьбам сына.
– Еще раз благодарю вас, что исполнили мою просьбу и поспешили ко мне в столь ранний час, – начал он. – Ну что ж, после взаимных уверений в дружбе и благих намерениях мы можем обсудить то, ради чего я вас сюда позвал.
Его слова звучали так торжественно и серьезно, что Беатриче невольно выпрямила спину.
– В чем бы ни состояла твоя просьба, мой господин и повелитель, мой брат, я всей душой отнесусь к ней и – да помогут мне боги! – исполню ее! – Джинким приложил правую руку к груди и поклонился.
– Спасибо тебе, Джинким, брат мой, за твои слова и твою верность! – произнес Хубилай. – Но на этот раз не в твоих силах помочь мне. Сегодня я хочу обратиться с просьбой к Беатриче, женщине Страны заходящего солнца.
Беатриче испугалась – чего, о боже, хочет от нее хан?..
– До моих ушей дошли слухи о твоих успехах. Рассказывают, ты владеешь удивительным искусством врачевания. Ты спасла жизнь человеку, которого китайцы уже обрекли на смерть.
Беатриче бросила взгляд на Толуя: неотрывно смотря на свои руки, он залился румянцем. Несомненно, это он рассказал Хубилаю о случае с Янг Вусуном. Но что нужно хану от нее?.. Не намерен ли он взять ее в очередной поход, чтобы она спасала его раненых воинов?