Рука Фатимы
Шрифт:
– Ты должна благодарить богов за тот дар, которым они наградили тебя.
Беатриче смутилась и почувствовала, что краснеет.
– Это всего лишь… Ну да… я имею в виду… – Хоть бы что-нибудь умное пришло в голову. – Ничего особенного, любой на моем месте сделал бы то же самое.
«Просто мне повезло, – добавила она мысленно. – Если бы легкое не закрылось само по себе, я бы не справилась с пневмотораксом и сейчас мне не говорили бы о моих успехах».
Хубилай повел бровью:
– Ты и правда считаешь, что любой другой на твоем месте сделал бы то же самое? Тогда тебе посчастливилось родиться в благословенной богами стране. Ибо в моей стране еще никто
«У нас это звучит иначе, – подумала Беатриче, – спасая жизнь одного человека, ты спасешь мир». Наверное, эту древнюю цитату из Талмуда Хубилай позаимствовал у еврейских купцов, живших при его дворе, – употребляет ее в весьма вольной и не слишком скромной интерпретации. Но справедливости ради следует признать: человек, который не видит себя центром Вселенной, вряд ли сумел бы управлять такой необъятной империей.
– Итак, – продолжал Хубилай, – я, хан и правитель царства китайцев и монголов, обязан тебе жизнью Янг Вусуна, старшего писаря и придворного летописца.
– Беатриче, прошу тебя, ты знаешь, что я… – начал было Толуй.
Хан тут же оборвал его:
– Молчи, сын мой.
– Но, отец, я только хотел…
– Знаю. Жди, когда тебе позволят говорить. Так повелось испокон веков. Помолчи, когда старшие разговаривают! – И строго посмотрел на сына.
Толуй умолк, но видно, как тяжело дается ему молчание.
– Прости его юношескую горячность, Беатриче, но то, что он увидел вчера, привело его в такой восторг, что ему не терпится выразить свое пожелание. Понимаю его пыл, и все-таки ему придется проявить еще немного терпения. – Хан снова улыбнулся Беатриче. – Но прежде, чем поговорить о Толуе и его мечте, позволь задать тебе один вопрос. Тому, что ты вчера сделала для писаря Янг Вусуна, учат всех врачей на твоей родине или это твой личный секрет?
– Нет, этому всех нас учат, – ответила Беатриче. Куда, собственно, клонит Хубилай? Она взглянула на Толуя и, кажется, сообразила, о чем речь.
Хубилай расплылся в улыбке, и Беатриче поняла: серьезно рассчитывает, что она не откажет в его просьбе.
– Коли так, я спрашиваю тебя, как того хочет мой сын: готова ли ты взять моего сына в ученики, сделать его мастером своего дела, научить его целительству и передать ему свои знания?
Хотя Беатриче и ожидала услышать что-то в этом роде, но слова хана прозвучали как некий сюрприз. Учить ханского сына – большая честь. Слишком большая для чужеземки, как она. К тому же это не такое уж безопасное дело. Толуй допустит ошибку – а отвечать придется ей, его наставнице. Но отказать в просьбе хану – все равно что осквернить святыню. А самое главное – сам Толуй: юноша смотрит на нее с такой надеждой, благоговением, восторгом, что остается лишь одно – согласиться.
– Я с радостью возьму Толуя в ученики. Это для меня большая честь.
Толуй сиял – казалось, он готов обнять всех: отца, дядю, Беатриче, а заодно и весь остальной мир…
– Твое согласие наполнило радостью мое сердце правителя, а еще более отца, – ответил Хубилай. – Что ты на это скажешь, сын мой?
– Спасибо! Большое спасибо, я… – Толуй заикался от волнения. – Я так мечтал об этом и… не знаю, что сказать…
Эта сцена растрогала Беатриче. Своей брызжущей через край энергией и неуемным энтузиазмом юноша напомнил Беатриче саму себя в молодости. Когда она поступила в медицинский институт – работала в то
С тех пор прошло десять лет… Что осталось от того энтузиазма, от ощущения избранности? Немного: она выполняет свою работу и делает это с удовольствием. Однако с таким же успехом она могла бы работать и в универмаге. Теперь постарается помочь Толую не растерять юношеской увлеченности.
– Надеюсь, что буду хорошей наставницей для тебя. Но ты должен знать, что не скоро сможешь лечить больных. До этого тебе придется много потрудиться, Толуй.
Сама она два года потратила на занятия довольно скучными, как ей тогда казалось, дисциплинами – физикой, биологией, химией – и лишь потом увидела своего первого пациента. Иногда заглядывала в студенческий билет, чтобы убедиться, на медицинском ли факультете учится. Но здесь, в Тайту, ей не надо придерживаться учебных планов. Здесь она сама себе декан, может составить учебную программу для Толуя по своему усмотрению.
– Ты будешь по-прежнему ходить со мной в больницу, – продолжала она. – Сначала станешь только наблюдать, а я буду тебе объяснять каждое свое действие. Постепенно, шаг за шагом, начнешь работать самостоятельно. Поскольку у нас здесь нет учебников, буду рассказывать все, что знаю о строении человеческого тела, функциях организма и о разных болезнях. Ты будешь все запоминать, а я – время от времени проверять твои знания и твои способности. Это трудно. Часто ты будешь недосыпать ночами, а может быть, и вообще не спать, редко видеться с братьями и друзьями. Когда они будут веселиться, ходить на охоту, ты будешь сидеть со мной и учиться.
«Что ты плетешь? – спросила себя Беатриче. – Ведь мальчик собирается не в монастырь – он хочет изучать медицину».
И все-таки ее поучения не лишены смысла. Когда-то именно так воспринимала она свою тогдашнюю жизнь: другие развлекались, а она корпела над учебниками. Медицина – это профессия, требующая незаурядного прилежания и терпения. Она взглянула на Толуя.
– Ну как, не раздумал?
Толуй не сводил с нее восторженного взора.
– Да, наставница! – произнес он не колеблясь. – Работа меня не страшит. Я хочу стать врачом!
Беатриче улыбнулась и протянула ему руку.
– Другого ответа я и не ожидала.
Это правда: Толуй – умный и работоспособный юноша, он-то справится. А вот справится ли она, выдержит ли дополнительные нагрузки? Вспомнив, что до своего путешествия во времени ей нередко приходилось работать сверхурочно, засомневалась.
«О, Беа, зачем ты взваливаешь себе на плечи эту работу?!» – спрашивала она себя.
– Если можно, наставница, мы начнем уже сегодня. Я сейчас…
– Погоди, Толуй! – Хубилай положил ему руку ему на плечо. – Потерпи до завтра, и тогда начнете занятия. Один день ничего не решает.
– Да, отец, один день не решает, поэтому мы можем начать сегодня…
– Ты слышал, что я сказал! – строго перебил его Хубилай. – Так и будет! А сейчас можешь удалиться.
На лице юноши появилось такое разочарование, что Беатриче стало его жаль. Но перечить Хубилаю, да еще в присутствии сына и брата, – на такое она не отважилась бы и во сне. Да и устала так, что вряд ли у нее нашлись бы силы дать сегодня полноценный урок.
Явно недовольный, Толуй их покинул.
– Этот мальчишка упрям, как ишак, – заметил Хубилай, когда Толуй вышел. – Все хочет делать по-своему, меня не слушается. Иногда мне кажется, что я говорю в пустоту.