Рука Москвы
Шрифт:
Томас поднялся и решительно снял с нее платье, стянул черные колготы и разобрал постель. Она никак не реагировала на его бесцеремонное верчение, была безвольна, как тряпичная кукла. Под платьем и колготками не было ни рубашки, ни лифчика, ни трусиков. Очертания ее тела были размыты неярким кремовым светом лампы.
Красивая маленькая грудь с торчащими в стороны, как у козы, розовыми сосками. Хрупкие плечи. Изящные руки с тонкими пальцами, про которые не скажешь, что они могли держать снайперскую винтовку и нажимать на курок. По-девичьи плоский живот, не знавший родов. Грациозные ножки с плавной линией высокой
Но самым красивым у нее были волосы цвета спелой осенней ржи. И длинные, с легкой волной, на голове, и пышные, вьющиеся мелким барашком, над тем самым таинственном у любой женщины местом, откуда проистекают все радости и все беды мира.
Томас улегся и заботливо укрыл Риту одеялом. Она зашевелилась, потыкалась и сунула голову ему под мышку.
Как бездомный котенок, который ищет защиты у бездомного щенка.
Бездомным котенком он назвал Риту сам, а бездомным щенком почему-то назвал дядя Костя его. А еще раньше Артист почему-то назвал его Гамлетом.
Нужно будет однажды все-таки прочитать этого «Гамлета».
Томас не знал, сколько времени он проспал. Лампа горела, но освещала лишь абажур. Белые шторы на просторном окне напитались сумраком то ли серого дня, то ли раннего вечера. Рядом с ним на коленях стояла Рита, одной рукой трясла его за плечо, а другой тыкала ему в лицо пустую сумочку.
— Где? — хрипло повторяла она. — Где? Где? Где?
Он понял: началось.
Томас знал, что взвалил на себя нелегкую ношу. Но он и понятия не имел, насколько она будет нелегкой. Он словно бы провалился в подземный мир, отделенный от обычной жизни хрупкой пленкой, как тонкий лед отделяет погожий зимний день от мрачных глубин, населенных чудовищами. Этот мир был ад. Глаза Риты горели безумным зеленым огнем ада. Сам Дьявол разрывал ее внутренности стальными когтями, а она визжала, царапалась, раздирала ногтями грудь, чтобы выпустить из себя ад, пыталась перекусить вены, чтобы ад вылился из нее с кровью, истек. Приступы ломки обрушивались на нее, как свирепые штормовые валы. Томас чувствовал, что в его руках бьется какая-то жуткая, нечеловеческая сила.
Время исчезло. Почернели портьеры. Кремовый свет лампы распух, залил углы спальни. Весь мир сузился до размеров спальни. За ее пределами шла какая-то жизнь, стукала дверь, входили и выходили люди, слышались мужские голоса. Знакомый
— Сергея Пастухова, потом один отдаленно знакомый. Томас не сразу вспомнил его, но все-таки вспомнил. Это был голос доктора Гамберга. Томас удивился: он же остался в Аугсбурге, чтобы попытаться выяснить, почему гроб его дедули оказался пустым. Но это был все-таки доктор Гамберг. Он заглянул в спальню, потрогал лоб Риты, проверил пульс. Неодобрительно покачал головой, предложил: «Укол?» Томас сказал: «Нет». «А вам?» Томас повторил: «Нет». «Тогда держитесь», — сказал доктор Гамберг и вышел. Потом Томасу показалось, что он услышал голос дяди Кости. И снова удивился: дядя Костя же улетел в Питер.
Но вся эта внешняя жизнь была далекой и словно бы нереальной. Реальной была только спальня. И в спальне был ад. Из темных углов насмешливо скалился усатый череп Мюйра, пророчил беду. В минуты затишья, когда силы оставляли Риту, Томас жадно курил
— Пусти, — после очередного шквала сказала Рита. — Мне больно. Пусти!
Томас разжал руки. Она откатилась, прижалась к спинке кровати, смотрела оттуда настороженно, как загнанный в ловушку зверек.
— Ты кто? — спросила она.
— Я Томас. Томас Ребане, твой жених, — ответил Томас, радуясь ее первому вопросу, в котором сквозил проблеск сознания.
— Дай! — сказала она. — Дай! Дай! Томас Ребане, дай!
— У меня ничего нет, — объяснил он. — Тебе холодно. Я тебе дам халат. Оденься.
— Не подходи. У тебя есть. Ты спрятал. Дай! Мне нужно!
— Потерпи, — попросил он. — Самое трудное уже позади. Потерпи, Рита. Осталось совсем немного.
— Я не Рита, — сказала она. — Я Лола. Звери. Все звери. Дай! У тебя есть! Ты спрятал!
Томас сбегал в свою ванную, принес разорванный пакетик из-под героина, показал его Рите и начал многословно объяснять, что он не знал, что это такое и поэтому высыпал порошок в унитаз. Он говорил и говорил, нес какую-то ахинею, стараясь, чтобы подольше сохранялся в ее глазах этот огонек осмысленности. Но новая волна скомкала ее тело, и снова исчезло время.
«Дай!» сменилось «Достань!» «Достань!» сменилось «Я пойду. Пусти, я пойду. Я сама достану, пусти!» Томас воспользовался этим, чтобы затащить ее в ванну, продержал сколько смог под душем, потом закутал в махровую простыню и отнес на кровать. Она сидела, сжавшись в углу кровати, ее тело била крупная дрожь.
В дверь постучали. Рита метнулась в угол спальни, забилась за трюмо, сжалась в комок. Попросила, лязгая зубами:
— Нет! Не открывай! Не открывай!
Какой-то неведомый, непонятный ужас исходил от нее и насыщал все пространство спальни.
Стук повторился.
— Нельзя! — рявкнул Томас. — Я занят!
— Фитиль, к тебе пришли, — раздался голос Мухи. — Выйди.
Томас приоткрыл дверь спальни. В холле рядом с Мухой стоял помощник Янсена, которого ребята почему-то называли прапором.
— Господин Янсен приказал вам завтра в двенадцать ноль-ноль быть на границе, в Валге, — сообщил прапор. — Вы должны встретить гроб и сопровождать его до Таллина. Торжественное захоронение состоится в субботу.
— Гроб? — переспросил Томас. — Какой еще гроб? Мало мне черепа. Только гроба мне сейчас не хватает!
— Гроб с останками национального героя Эстонии, — повторил прапор. — Вы должны встретить его. Господин Ребане, вы понимаете, о чем я говорю?
— Я? Да, понимаю. Вспомнил. Гроб. Торжественное захоронение. Не могу. В другой раз встречу. Пусть снимают гроб, меня потом подмонтируют.
— Господин Ребане, это приказ господина Янсена!
— Скажите господину Янсену, чтобы он шел со своим приказом… — Томас распахнул дверь спальни и сказал: — Смотрите.
Прапор посмотрел.
— Не бейте меня, — попросила Рита и закрылась локтями, коленями, волосами. Смотрела сквозь волосы, как зверек, повторяла: — Не бейте меня! Не бейте!
— Понятно? — спросил Томас.
— Так точно.
— Передайте господину Янсену, что господин Ребане сожалеет, но не сможет прибыть в Валгу. Он занят личной жизнью.