Рука в руке

Бурден Франсуаза

Толпа начала выстукивать ритм пасодобля. Часы пробили ровно пять вечера. Тореадоры выстроились у входа на сцену. Заиграла музыка из оперы «Кармен», и они вышли; за ними последовала упряжка мулов, на которой обычно увозят тело убитого быка.

Рафаэль взяла у Жослина бинокль, чтобы лучше рассмотреть выходящего Руиса. Он шел, смотря под ноги, иногда вскидывая голову и улыбаясь судьям. Рафаэль почувствовала легкое головокружение и глубоко задышала. Публика встретила матадора бурными аплодисментами, помня его прошлое выступление.

— Ветер усиливается, — сказал Виржиль.

Тореадоры на арене сняли плащи, проверяя силу ветра. После сигнала наступила тишина, и Рафаэль стала вглядываться вдаль, выискивая глазами Руиса. Его уверенная фигура в сине-золотом костюме резко выделялась на фоне неба. Затем он скрылся за b игladero [16] в ожидании первого быка.

Девушка не видела ничего,

кроме Руиса. Он стал для нее средоточием всего. Она не видела, что происходило в первых двух сражениях, и не участвовала в разговорах Жослина и Виржиля. Каждый раз, когда она вспоминала о том, что присутствует на корриде, ее глаза все равно невольно упирались в Руиса. Ей было безразлично, что делали другие тореадоры и почему быки то выходили, то заходили обратно. Девушка смотрела только на него, прекрасного и неузнаваемого. Она восхищалась им и боялась за него, вспоминая слова Марии. Рафаэль была полностью поглощена созерцанием юноши и не пропускала ни одного его движения. Зачем он так играет с жизнью? Насколько смелым или безрассудным нужно быть, чтобы вести себя, как он! Сколько внутренней силы требуется, чтобы играть такое внешнее спокойствие! Рафаэль наклонилась вперед и обхватила руками колени в мучительном ожидании. Когда пришла очередь Руиса, на арене появилось огромное, тяжело сопящее чудовище. Руис спокойно встретил своего соперника и смело направился в центр арены, подальше от спасательных выходов. Публика поддержала этот жест оглушительными аплодисментами. Некоторое время Руис водил быка по арене, затем остановился, давая ему передохнуть, и повернулся поприветствовать публику. Тём временем Рафаэль с интересом разглядывала животное. Ей было жалко этого быка, но в глубине души она все же хотела увидеть, как его кровь украсит арену. Она мечтала о том, чтобы это ужасное зрелище поскорее закончилось, ничего не понимая в корриде и не получая от нее удовольствия. Руис попросил пикадоров выйти вперед. Рафаэль не могла сдержать отвращения, которое у нее вызывало все происходящее. Среди вышедших на арену пикадоров она узнала Себастьяна и вспомнила, что говорила о нем Мария. Он пристально наблюдал за Руисом. Молодой матадор прошел по арене и остановился как раз перед тем местом, где сидели Рафаэль с Жослином. Он поднял голову и посмотрел на них. На секунду она поймала его взгляд, полный искренней любви. Руис бросил Виржилю свою montera [17] , которую тот положил между собой и Жослином.

16

Закрытое пространство возле арены

17

Шляпа тореадора (исп.).

— Он передает вам своего быка, — непривычно растроганно сказал Виржиль.

Жослин криво усмехнулся. Он видел в глазах Руиса неприкрытый вызов. Рафаэль сжала руку Виржиля.

— Это ужасно, — прошептала она. — Какое жестокое представление…

Тот попытался ее успокоить, сказав:

— Это совсем не так, Рафаэль. Как-нибудь я вам расскажу…

Руис, уверенный в сегодняшней победе, решил добавить остроты в сражение. Он направился атаковать животное в querencia [18] , сражаясь с ним лицом к лицу и старясь навязать ему свою волю. В тишине, воцарившейся на всем пространстве арены, голос Руиса был слышен ясно и отчетливо. Он звал хищника по имени, привлекая тем самым его внимание.

18

Часть арены, где бык поджидает тореадора (исп.).

В голосе матадора слышались повелительные нотки. Бык подбегал к нему, отвечая на призыв, и тогда Рафаэль забывала об опасности и наслаждалась представлением. Вместе со всеми она громко кричала «о-ле!», которое в ее исполнении было похоже на всхлипывание. Руис вел бой очень осторожно, проводя хитрое животное вдоль всей арены. Казалось, рога едва не касаются лодыжек молодого человека. При этом старые болельщики уважительно склоняли головы, а молодые восхищались поразительной техникой Руиса. Глаза зрителей сверкали от эмоций. Мсье, сидящий рядом с Жослином, наклонился и сказал ему шепотом:

— Этот малый может заставить животное делать все, что захочет! Посмотрите на быка: он зол, напуган и осторожен. Такое его состояние самое опасное. Он хочет драться честно и жестоко. А теперь посмотрите на молодого Васкеса: он ни разу не отступил ни на шаг… Своими движениями он направляет движения быка, исправляет его ошибки, заставляет того менять тактику. Вы заметили, как мастерски он двигает запястьем?

Жослин слушал эту долгую речь и с трудом удерживался, чтобы не оборвать соседа. Он не считал Руиса талантливым и терпеть не мог, когда о нем говорили с восторгом. Жослин любил корриду, однако не хотел по достоинству оценить мастерство ведения боя, показанное Руисом. А неугомонный болельщик продолжал:

— Вот увидите, он положит его! Этот парень — самый блистательный тореадор, которого я когда-либо видел!

Жослин отвернулся от собеседника и взглянул на Рафаэль. Внезапно у него возникло желание встать и уйти, но его сдерживало присутствие Виржиля. Крики толпы

и Рафаэль выводили его из себя, и ему пришлось сделать усилие, чтобы усидеть на месте во время финальной атаки. На секунду наступила тишина, и последовал звук последнего удара: бык был повержен. Рафаэль и Виржиль провожали победителя взмахами платков, когда он совершал марш вокруг арены. Оказавшись на одной высоте со зрителями, Руис поклонился и взял шляпу из рук Рафаэль. В ответ она взяла из его рук, причем без всякого отвращения, окровавленный клок шерсти и отрезанное ухо животного. Девушка смотрела вслед матадору, которого провожала вереница людей с цветами. Виржиль быстро глянул на Жослина.

— Отличная победа, — сказал он. — Надеюсь, вы сохраните этот подарок?

Жослин постарался ответить спокойно:

— Подарок получила Рафаэль. Она вольна распоряжаться им…

По свистку коррида продолжалась. Перебирая в памяти финальные моменты сражения, Рафаэль пыталась понять, что с ней произошло. Теперь ей не нужен был бинокль, чтобы видеть все, что происходило на арене: лепестки роз, zapatillas [19] , остатки одежды ярых болельщиков — все это скоро уберут, однако картинки навсегда останутся в памяти девушки. Теперь Руис был вне опасности и Рафаэль могла успокоиться и подумать. Совсем недавно Жослин называл корриду «цирком и трагедией, величием и насмешкой». Он был в чем-то прав. Но ведь столько людей были поглощены этим действом; затаив дыхание, они следили за каждым движением Руиса. Даже Жослин. Рафаэль пыталась мысленно защитить себя: «Как это понимать? Почему мужчины насмехаются над смелостью в желании доказать, что они сильнее? Ведь в бою нет сомнения, кто из двух соперников более мужественный!» Она продолжала напряженно наблюдать за жестокой игрой следующей корриды, хотя правил по-прежнему не понимала. Языческий ритуал, пир варваров, идолопоклонничество… Для чего все это? Зрители, дикое животное — и тореадор посередине, между этими двумя мирами. Кто здесь для того, чтобы добыть своим оружием славу, а кому суждено быть забытым навсегда? «Все равно это когда-нибудь исчезнет, даже не успев возникнуть», — мрачно подумала Рафаэль. Желание рассмеяться ничуть не успокоило девушку. Внезапно ей в голову пришла мысль, которая всплыла на фоне разбушевавшегося действа: завтра они с Жослином улетают в Париж, что, наверное, его бесконечно радует. Вернуться с ним… Терпеть его плохое настроение с уверенностью, что она больше никогда не приедет к Васкесам. Внезапная ревность Жослина была верным подтверждением его любви. Ситуация зашла в тупик. Париж… В семистах километрах отсюда. Там она не услышит о Руисе. Одинокая слеза покатилась по ее щеке, и, чтобы внимательно наблюдавший за ней Жослин не заметил этого, она полезла в сумочку за сигаретой и с трудом зажгла ее на ветру. Он и не подумал помочь ей.

19

Обувь тореадоров, похожая на балетки (исп.).

Предчувствие трагедии появилось еще утром; Рафаэль осознавала, что занавес скоро опустится.

Тем временем Руис расправился со вторым быком и теперь торжественно шествовал перед восхищенной публикой. Он яростно разрезал ухо животного на две части. Матадор был творцом своей истории и покинул арену через Двери Императора, тем самым признавая себя непобедимым, в чем публика не сомневалась. Виржиль провел Жослина и Рафаэль через толпу в комнату Руиса. Затем они прошли в бар, а Виржиль пошел позвонить Марии, оставив гостей и заказав шампанское.

Жослин и Рафаэль оказались наедине.

— Ты положила этот ужас себе в сумочку? — сказал Жослин тоном, не предвещающим ничего хорошего.

Она молча кивнула, сохраняя спокойствие.

— Теперь все стало на свои места, — с иронией произнес Жослин.

Девушка не знала, что ответить. Она будто ждала чего-то или кого-то.

— Руис смотрел на тебя, как собака смотрит на кость. Ты пришлась по вкусу этому юному тореро… Он даже не скрывает этого.

Жослин внимательно наблюдал за реакцией Рафаэль, которая не сводила глаз со своего бокала. Ему захотелось нагрубить ей, ударить. Молчание становилось невыносимым, поэтому Жослин дерзко спросил:

— Ты считаешь пузырьки? Признаюсь, я безумно рад, что завтра мы уезжаем. Я уже достаточно тут насмотрелся. Теперь мне бы хотелось поговорить с тобой наедине…

Она повернулась к нему и подняла бокал, собираясь выпить. Жослин хотел сказать что-то еще, но тут вернулся Виржиль.

— Дело сделано, я успокоил Марию! Я встретил Руиса, он сейчас переоденется и присоединится к нам, если зрители оставят его в покое.

Жослин хотел возразить, но какой-то журналист обратился к Виржилю. Васкес предложил ему бокал шампанского, и тот, согласившись выпить, стал расспрашивать его о Руисе. Бар гудел. Все восхищенно обсуждали корриду. Жослин почувствовал, что, если он сейчас не уйдет отсюда, это плохо закончится. Однако у него не хватило сил что-либо предпринять, видя ледяное равнодушие Рафаэль. Наконец появился Руис, как обычно, в джинсах и белой рубашке, уставший, но счастливый. Его тут же обступила толпа друзей и любопытных, желающих поздравить тореадора с победой. Он спокойно ответил на вопросы журналистов, затем пожал руку пожилому человеку, который что-то сказал ему. Освободившись от назойливых почитателей, Руис направился к отцу. Однако сначала он обратился к Рафаэль: