Руки кукловода

Александрова Наталья Николаевна

– Да об этих «жучках» я знаю только с ваших слов! – Ахтырский побагровел и, расстегивая свою папку, неприязненно бросил мне: – А встретиться с вами я согласился только для того, чтобы посмотреть в ваши глаза и спросить, есть ли у вас совесть! И для того, чтобы потребовать объяснений! И еще для того, чтобы показать вам эти бумаги, достоверно доказывающие, что мое агентство совершенно непричастно…

Внезапно он схватился рукой за воротник рубашки, словно ему не хватает воздуха, широко открыл рот, как выброшенная на берег рыба,

откинулся на спинку стула и дернулся всем телом, как будто через него пропустили электрический ток.

Я вскочила, в ужасе глядя на Ахтырского. Лицо его еще больше побледнело, глаза остекленели и уставились в потолок, как будто он увидел там что-то важное. Какая-то девица истошно завизжала. На крик подбежала официантка, пощупала пульс Ахтырского, тоже побледнела и убежала в служебное помещение.

Тут же появился хозяин, уверенный в себе, вальяжный темноволосый мужчина с набриолиненными волосами, одним взглядом оценил обстановку и вынул мобильный телефон, чтобы вызвать «скорую» и милицию.

Я чувствовала себя ужасно и действовала, как во сне. Одна мысль стучала у меня в голове, как негритянский барабан: «Он мертв! Он мертв! Он мертв!»

И еще одна: «Неужели я его убила? Неужели его смерть на моей совести?»

Из папки вывалились какие-то листки и веером рассыпались по полу.

Хозяин, переговорив по телефону, величественно удалился. Официантка с красными пятнами на щеках убежала за стойку, где подруга уже капала ей валерьянку в коньячный бокал.

На меня никто не смотрел, движимая подсознательным импульсом, я вскочила из-за столика и выскользнула из кафе, не дожидаясь появления милиции.

В поезде метро меня начала бить такая крупная дрожь, что немолодая дама приличного вида уступила мне место, поглядев сочувственно. Я плюхнулась, даже не поблагодарив. Глядя перед собой невидящими глазами, я пыталась осознать, что же случилось. Только что прямо на моих глазах умер человек, и не просто случайный прохожий на улице – нет, с этим человеком мы были если не знакомы, то связаны взаимными интересами. Очевидно, сердце не выдержало после всех неприятностей, что я ему устроила.

Я застонала чуть не в голос. Как же могло так случиться, что я, сама того не желая, отправила человека на смерть?

Мне вспомнилось начало этой истории. Случайная, наугад взятая заметка из газеты… Маленькая, никому не известная фирмочка… И название такое уютное, как домашняя лапша… Я ведь была уверена, что от статьи никому не будет плохо… Как это говорил Петр Ильич? «Если информация выдуманная, значит, нет никакого ее искажения». Действительно, ну что такого могли предъявить Ахтырскому милиция и налоговая, если у него все было в порядке? Нельзя же предъявлять претензии к фирме из-за какой-то паршивой заметки в газете! Со временем от Ахтырского все бы отстали. Даже меня он не смог бы привлечь за клевету – ведь в первой статье не говорится ничего определенного, одни

намеки…

Но вот как все обернулось: у человека не выдержало сердце. И кроме того, что теперь я буду мучиться совестью до могилы, мне еще могут предъявить вполне конкретное обвинение… как это формулируется: «действия, повлекшие за собой смерть потерпевшего». Конечно, тут руку приложила не я одна; нервы мотали ему после статьи и милиция, и налоговая полиция… Но они-то уж как-нибудь отмажутся. А я буду крайней.

В таких растрепанных чувствах я вернулась домой, потому что в редакции появляться не было сил. Не успела я бросить куртку на стул в прихожей, как раздался звонок в дверь.

– Кого еще нелегкая принесла? – не стесняясь, громко заворчала я, открывая.

– Что-то ты, Сашок, сегодня неласково встречаешь! – На пороге стояла Ираида.

– Ой, извини! – спохватилась я

Ираида вошла и бросила быстрый взгляд на вешалку.

– Нету их, – расстроила я ее, – сегодня культурная программа. Сначала по городу гуляют, потом в «Луне» обедают, потом в театр идут…

– Вот как, – проговорила Ираида с совершенно непередаваемой интонацией.

– Ты только не уходи, – обратилась я к ней просительным тоном, – посидим, поедим чего-нибудь, покурим, поболтаем…

Я и вправду была ей рада: оставаться одной в пустой квартире с ужасными мыслями – перспектива не из приятных.

– Что-то у меня тонус понизился, – пожаловалась Ираида, усаживаясь на кухне с сигаретой, – выбила меня история с соседкой из колеи, ночами спать не могу, все кажется, что наверху кто-то ходит.

– Мистика! – усмехнулась я.

– Точно, – согласилась Ираида, – и ведь знаю, что никого там быть не может, а все равно вскакиваю.

– Кому квартира-то достанется? – поинтересовалась я – так просто, для поддержания разговора.

– Да черт его знает! – Ираида махнула рукой, так что пепел с сигареты свалился прямо в цветочный горшок, стоящий на окне.

Отросток монстеры принесла нам Анна Леопольдовна. Мамуля загорелась желанием вырастить огромную пальму и поставить ее на консоль в гостиной. Пока что цветок тихо чахнул на кухне, и Леопольдовна ворчала на нас, что толку с этого не будет.

– Там какие-то племянники, седьмая вода на киселе, – продолжала Ираида, – полгода надо ждать, пока все наследники претензии предъявят.

– Да, знала бы соседка, что помрет, отписала бы в завещании, кому что хочет отдать… – роняла я ничего не значащие фразы.

Ираида поглядывала на меня очень внимательно, и я ждала допроса с пристрастием на тему, какие отношения у мамули с Петром Ильичей, и если близкие, то серьезно ли у них это, и есть ли у Ираиды шансы на успех. Говорить на эту тему мне очень не хотелось: во-первых, неприлично обсуждать с кем-то поступки родной матери, а во-вторых, я понятия не имела, какие же у мамули с Петром Ильичем отношения.