Руки кукловода
Шрифт:
– Петухова! – крикнула Гюрза, очевидно, пароксизма вежливости хватило у нее только на один вчерашний день. – Тебе не кажется, что ты должна ставить меня в известность по поводу своих отлучек? Как продвигается расследование?
– Виталий Андреич не предупреждал меня, что я должна ставить в известность кого-то, кроме него, – холодно заметила я и направилась к выходу.
Положив руку на ручку двери, я оглянулась. Глаза у начальницы были такие выпученные, а физиономия такая красная, как будто ее обварили кипятком. Она шумно дышала с присвистом.
Мишка ждал меня у выхода в своей старенькой «пятерке». Всю дорогу мы молчали, только у самой Куйбышевской больницы он сказал, чтобы я помалкивала и делала расстроенный вид.
– Впрочем, у тебя и так вид – краше в фоб кладут, – неделикатно высказался он, – так что в морг мы как раз кстати.
Внезапно перед самой больницей с боковой улицы перед нами выскочил какой-то нахальный серый «опель». Мишка, чертыхнувшись, вдавил педаль тормоза в пол. Машина резко остановилась.
– Пускают же на дорогу всяких уродов! – в сердцах воскликнул он. – Хорошо, только что колодки поменял, тормоза хорошие, а то бы врезались…
На территорию больницы пускали только труповозки и медицинские «рафики», так что мы с Мишкой пошли пешком.
Небольшое здание морга стыдливо пряталось за кустами сирени, которые сейчас, в октябре, еще были покрыты зелеными листьями. Я заметила: сирень не желтеет, кусты стоят зеленые до самых морозов, потом листья жухнут и опадают. Сирень я люблю, у меня на нее аллергии нет.
Мишка усадил меня на лавочку, велел никуда не уходить и скрылся в недрах морга. Вокруг было относительно тихо, наверное, никаких похорон сегодня больше не предвиделось.
Только я собралась было достать сигаретку и расслабиться на мягком осеннем солнышке, как из дверей выскочил Мишка, подталкивая перед собой разбитного мужичка в грязно-белом халате поверх ватника.
– Вот, ты сам на нее посмотри! – сокрушался Мишка. – Вот, сам погляди, до чего девку вся эта история довела! Кожа да кости, одни глаза на лице остались…
Мужичок оценивающе меня осмотрел и нехотя кивнул:
– Да, пропорция нарушена.
Я удивленно поглядела на Мишку: при чем тут мои пропорции? По весу тут покойников принимают, что ли?
– Ты посиди пока, – высказался Мишка тихонько и продолжал, обращаясь к мужичку: – Сергеич, Христом-Богом тебя прошу, помоги! Сил у меня нет больше с ней возиться! Так переживает, что руки может на себя наложить. И тогда меня совесть замучает – сестра родная все-таки!
Ах, вот как, мы с Мишкой уже оказывается родственники! Я сделала постное выражение липа и наклонила голову ниже, чтобы не рассмеяться.
– Бросить ее не могу, дома бывать почти перестал, а у меня, между прочим, дети малые… И жена все время пилит! Сам знаешь, какие жены бывают…
– Это да, – энергично закивал головой Сергеич, – это конечно…
Насчет детей Мишка приврал: дите у него было одно, и совсем не малое: сын-оболтус четырнадцати лет. Жена Мишку редко пилила, но, как говорится,
– Помоги, Сергеич! – просил Мишка. – Разузнай все насчет того покойника! А я уж… не постою… – Он расстегнул «молнию» на сумке и показал мужичку литровую бутылку водки «Лапландия».
Видя, что разговор приобретает совершенно конкретное направление, Сергеич оживился.
– Дак что ты хочешь-то? Чего разузнать-то надобно?
– Вчера мужика привезли к вам, Ахтырский Борис Борисович, – деловито начал Мишка. – Так вот, как бы это узнать, отчего он помер?
– А тебе зачем? – подозрительно уставился на него Сергеич.
Да тут понимаешь, какое дело… – Мишка сделал вид, что здорово смущен. – Сеструха моя… вот она, – он кивнул на меня, – была у него в любовницах. Ты не думай, – заторопился Мишка, – это она сейчас такая страшная, потому что переживает, а раньше была очень даже ничего себе. И, сам понимаешь, дело молодое, а он, Ахтырский-то, солидный был человек, директор фирмы. Ну и уговорил девку. Квартира у нее отдельная, там и встречались, чтобы жена его ничего не узнала.
– Ну дак и что? – спросил Сергеич. – Обычное дело, как у всех…
– Оно-то так, но понимаешь, покойный… как бы это помягче выразиться… – Мишка сначала забуксовал, а потом выразился, как придется: – Покойный очень трахаться любил. Вот хлебом его не корми, дай только… ну, это самое. Видишь, до чего девку довел – кожа да кости…
– Да, – деревянно кивнул Сергеич, глядя на меня с легким недоверием.
– А потом вдруг – раз! – и помер, – продолжал Мишка. – И она ночей не спит, переживает. Думает, может, у него инфаркт оттого, что ну… надорвался, сердце и не выдержало. Вот я и хочу выяснить, если у него инфаркт, то это одно дело, а если от чего другого он помер – ну отравился там, то тогда сестра, стало быть, ни при чем, и можно спать спокойно. Так, Сергеич, как бы это узнать, а?
Ну, – Сергеич помолчал, – это дело ответственное. Вскрытием у нас врачи занимаются, они с нашим братом санитаром не больно разговаривают.
Мишка тут же расстегнул «молнию» на другом отделении сумки и показал Сергеичу литровую бутылку «Охты».
– Это нужно через Антонину действовать, – рассудил Сергеич, – она все документы оформляет. Пойду, узнаю.
– Ну, Мишка, ты даешь! – выдохнула я, едва дождавшись ухода Сергеича.
– А то, – довольно ответил Мишка, – держись за меня, не пропадешь.
Он сорвался с места и побежал за Сергеичем, выхватив у меня кошелек, потому что неизвестная Антонина за бутылку ничего делать не стала бы, это ясно.
Я посидела еще немножко, скучая, как вдруг из кустов сирени вышла молодая рыжеволосая женщина и подошла ко мне.
– Вы ведь Петухова, Александра Петухова? – спросила она негромко.
От неожиданности я вытаращила глаза и смотрела на нее молча.
– Вы – та самая журналистка, которая пишет под псевдонимом Александр Кречетов? – настаивала рыжеволосая.