Рукопашная с купидоном
Шрифт:
— Самая лучшая отмазка, разве нет? Я мгновенно на нее купилась. Я поверила в его россказни. Еще бы: парень висит на мосту и рыдает, ты бы не купилась?
— Лайма, его надо поймать и прижать к стене. Немедленно.
— Жена сказала, что он уехал в Воронеж.
— Врет!
— Конечно, он мог ее обмануть. Не думаю, что Воронеж они вместе изобрели. Вообще девчонка мне понравилась. Кажется, она ни в чем не замешана.
— Откуда ты знаешь?! Может, они вдвоем все обтяпали? Взяли и что-нибудь сделали с Соней… И закопали ее в лесу.
— Но зачем, Люб? Какой
— Не знаю, — раздраженно ответила та. — Давай сдадим их милиции.
— Это называется оговором, — пробормотала Лайма. Милиция сейчас ну никак не вписывалась в ее распорядок жизни. — Какие у нас доказательства того, что Возницын врет? Мое слово против его слова.
— Но следователи так и ловят преступников! Сопоставляют показания, понимаешь?
— Они станут что-то сопоставлять, если найдут.., тело. — Лайма с трудом вытолкнула из себя последнее слово.
— Все равно, мы должны им все рассказать про Возницына. Получается, что он состряпал себе алиби.
— Давай поговорим об этом завтра? — предложила Лайма. — Кроме того, хотелось бы посоветоваться с Алексеем. Мы с ним встретимся днем за чашкой кофе, я ему все расскажу.
— Вы с Болотовым снова перешли от совместной жизни к свиданиям в кафе? — удивилась Люба. — Что у вас там происходит?
— Да ничего, абсолютно ничего. Просто у меня сейчас очень серьезные проблемы на работе, и еще бабушка… Я же тебе рассказывала! Разве это так удивительно?
— Конечно, удивительно, — отрезала Люба. — Когда у меня возникают проблемы на работе, я не выгоняю своего мужа на улицу.
— Люб, ну это не телефонный разговор, — проныла Лайма.
«Скажу ей, что после того, как мы с Болотовым решили пожениться, я испугалась замужества. Предсвадебный синдром. Или что я подозреваю жениха в измене. Хочу удостовериться в серьезности его чувств. Наплету что-нибудь! Правду-то говорить нельзя».
Она сунула телефон в специальный карманчик в сумочке и двинулась к остановке. И тут вдруг ей страстно захотелось заехать домой — принять душ, переодеться. Стирать белье в гостиничном номере и сушить его на батарейке не очень-то приятно, особенно в присутствии оравы мужиков, с которыми приходится иметь дело. Поддавшись порыву, Лайма подняла руку, поймала машину и рванула к себе.
Квартира встретила ее родными запахами и родной обстановкой. Вот ведь удивительно: когда приходишь сюда каждый день, ни на что не обращаешь внимания. А стоит только отлучиться, и дом кажется средоточием мира, лучшим местом на свете. Не успела она вылезти из душа, как заквакал ее второй, шпионский мобильный. Она пробежала через комнату, оставляя на полу мокрые следы, схватила его и приложила к уху.
— Где ты находишься, Лайма? — донесся до нее напряженный голос Медведя.
— А вы где находитесь? — не растерялась она.
— Мы удираем из гостиницы. Там полно милиции. Ты не представляешь себе, что творится на нашем этаже.
— А чего хочет милиция? — как-то сразу испугалась Лайма.
— Голову Бондопаддхая. Вот что она хочет, — сдавленно ответил Медведь. — Ника Елецкова похищена.
Лайма открыла рот и уставилась в окно невидящим взглядом. Они ждут ее распоряжений! Господи, помилуй и спаси! Однако постаралась взять себя в руки и сказала:
— Встречаемся через час возле памятника Маяковскому. Там и поговорим. Успеете?
— Отчего ж не успеть? — буркнул Медведь и отключился.
Лайма натянула джинсы, кое-как напялила кофту и стала тереть волосы полотенцем. Поняла, что на это потребуется слишком много времени, швырнула его на диван и бросилась звонить Болотову. По домашнему телефону он не ответил, зато ответил по сотовому.
— Как я рад тебя слышать! — воскликнул он и задал тот же самый вопрос, что Медведь минуту назад:
— Ты где находишься?
— Далеко, — соврала Лайма. — Послушай, Алексей, тут такое дело. В наш Центр культуры приехали иностранцы…
— Так вы же закрылись.
— В том-то и дели! Мы закрылись, а они приехали. Финансирования никакого, а людей надо же куда-то поселить.
— Ты хочешь, чтобы я обеспечил их материально? — не скрывая скепсиса, спросил Болотов.
— Нет, Алексей, я хочу попроситься переночевать на твоей даче.
— С иностранцами?
Лайма даже рассердилась. Долго он будет переспрашивать? Времени совсем нет.
— Ну да.
— Но, Лайма… — Она слышала, как он тяжело задышал, раздумывая.
Неужели Болотов такой жлоб, что откажет ей? Она знала, что он страшный собственник, но мирилась с этим, старалась особенно к нему не цепляться. Он не любил возить пассажиров в своей машине, не любил, когда брали его вещи, когда просили почитать его книги или посмотреть его фильмы. Не то чтобы он жадничал. Это был, скорее, не нравственный, а гигиенический аспект. Отчего-то именно сейчас Лайма вспомнила о том, как Болотов целуется — почти не разжимая губ. И кончик его языка при этом похож на холодную улитку, которая при первом же резком движении убирается обратно в раковину.
— Я в принципе не против, — наконец выдавил из себя он. — Но ты туда просто не попадешь. Дело в том, что я сейчас очень далеко от дома и вернусь только утром. А дача заперта на ключ. Дверь там ого-го. И забор высоченный. Не полезут же твои иностранцы через забор.
Лайма неожиданно сообразила, что у нее нет ключей от квартиры собственного жениха. У него от ее квартиры — есть, а у нее нет. Не слишком-то справедливо. Она никогда не бывала у Болотова дома без него. Он же мог явиться к ней в любое время. И частенько так и делал — являлся и торчал, сколько вздумается, ждал ее. Иногда жарил яичницу или отбивные. Мог прибить сломавшуюся полочку или приклеить отошедший уголок обоев. И никогда не спрашивал на это разрешения. Возможно, он инспектировал ее вещи и рылся в ее бумагах.