Рукопашная с купидоном
Шрифт:
— Ты?! Но почему? — Лайма даже головой помотала, словно что-то мешало ей соображать здраво и нужно было это что-то немедленно из головы вытрясти. И добавила жалобно:
— Я ничего не понимаю.
— Ну ладно, ладно! — Агашкин вскочил и принялся бегать взад и вперед: от окна к холодильнику. Бегать было особенно негде, поэтому получалось сплошное мельтешение, как в мультиках. В довершение всего он начал размахивать руками и едва не снес на пол всю посуду и горячий чайник в придачу.
— Ладно-ладно, — еще раз
— Соня?! — Лайма изумилась еще сильнее. И растерянно посмотрела на Корнеева.
Корнеев пожал плечами. Он не видел в приглашении на ужин никакого криминала.
— Но потом, когда мы встретились…
— Возле метро?
— Возле метро, — подтвердил Агашкин. — Она сказала, что обстоятельства изменились и ужин переносится на следующий день.
Лайма промолчала, поэтому следующий вопрос задал Корнеев:
— Почему? Почему переносится?
— Потому что ей срочно нужно было поговорить с Возницыным по поводу ребенка.
— А вот это мне определенно не нравится, — неожиданно заявил Корнеев. — Она всем на свете сказала, что едет к Возницыну. Зачем? С какой целью она трещала об этом направо и налево?
— Думаешь, Соня к нему не поехала? — Лайма ожила и занервничала. — И говорила это так — для отвода глаз?
— Зришь в корень, — похвалил он. — Она ждала кого-то другого.
— А сколько было времени, когда вы встретились? — спохватилась Лайма. — И когда расстались?
— Ну… — Агашкину неожиданно понравилось, что Лайма так заинтересовалась. — Времени было.., около восьми, точнее не помню. Мы минут пять проговорили, и она убежала.
— Куда убежала?
— Не знаю. Спустилась в подземный переход. Больше я ее не видел.
— А сам ты куда делся? — Лайма не могла остановиться, вопросы вылетали из нее, словно она готовилась к допросу заранее.
— Сам я дождался автобуса и поехал домой. Мне без пересадок, ты же знаешь.
— Послушай, Роберт, сядь, пожалуйста, попросила Лайма. — И ты нам чаю обещал.
— Обещал, — согласился Агашкин. — Только вы мне не даете сосредоточиться.
Он налил наконец им чаю и выставил на стол вазочку с конфетами. Корнеев немедленно взял горсть, быстро развернул все бумажки и закидал конфеты в рот. Запил их половиной чашки чаю и громко глотнул.
— Роберт, ты не обижайся, просто я хочу во всем разобраться, — сказала Лайма. — Поэтому так наседаю.
— Я и сам хочу разобраться, — ответил тот и неожиданно замер, уставившись в одну точку.
— Что? — спросил Корнеев. — Что-то вспомнил?
— Обезьяна, — пояснил Агашкин и указал пальцем на подоконник.
Корнеев повернулся и посмотрел. Там стояла здоровенная бронзовая фигура — обезьяна на подставке. Хвост торчал в сторону, словно ручка ковша.
— Хорошая вещь, — похвалил Корнеев.
— У нее голова снимается, — пояснил
Лайма немедленно сделала стойку, решив, что в тайнике может быть какая-нибудь вещь, принадлежащая Соне. Вдруг она здесь все-таки ужинала и засунула в обезьяну записку, которая все объяснит?
— То есть я хочу сказать, — продолжал хозяин квартиры, — что голову можно разделить на две части. И одну часть использовать в качестве грузила для моего нагрудного кастета. В пустую половинку головы насыплю свинцовой стружки…
— Зальешь эпоксидкой, — подсказал Корнеев. — А почему именно полголовы?
— Дак целая будет выпирать! И станешь ходить выпуклый, словно у тебя кокосовый орех под жилеткой!
— Об этом я как-то не подумал, — признался Корнеев.
Ему сделалось весело, и он с удовольствием думал о том, что Медведь сейчас охраняет Бондопаддхая, которого Рома Чичкин повез в спортклуб, а потом собирается тащить в какое-то министерство. Все телефоны по обоюдному согласию они вырубили, и засечь их местонахождение у врагов не было никакой возможности.
— Роберт! — воскликнула Лайма.
В голосе ее слышалось отчаяние, и Корнеев немедленно настроился на серьезный лад. Зря он развеселился. Если Бондопаддхай не уберется в Индию в срок, будет считаться, что задание они не выполнили. Вдруг это как-то повлияет на его, Корнеева, карьеру? Сейчас все так удобно, хорошо. Дубняк пообещал, что, если эта операция удастся, его вернут обратно в аналитический отдел. Иными словами, он будет сидеть дома, в родном креслице, за родным компьютером и оттачивать мастерство. А вот что с ним станется, если группа провалит операцию?
— Лайма, не злись, я сам переживаю за Соню, — Агашкин умоляюще сложил руки перед собой. — Я даже поехал сегодня утром к Возницыну, хотел все у него выведать. Встречался он с ней или не встречался…
— И что? — Корнеев сделал стойку, разве что лапу не поджал, подобно охотничьему псу. — Он был дома?
— Я его в окне видел. А когда в дверь позвонил, мне какая-то девица сказала, что Сергея нет. Дескать, он в Воронеже.
— А он, выходит, все-таки дома? — уточнил Корнеев.
— Я же говорю: видел его в окно. Он как раз занавески задергивал. Утром такое солнце было! Жарило, хоть на пляж отправляйся, ныряй в реку и живи под водой.
Командир и боец переглянулись. По крайней мере, стало ясно, куда лежит их дальнейший путь.
— Роберт, — напоследок спросила Лайма. — В тот раз, когда мы встретились в аэропорту…
— Извини, — пробормотал Агашкин. — Я подумал… Я просто…
— Ты следил за мной?
— Ну да. Конечно, следил.
— А потом сразу уехал? Или все-таки вернулся? Для меня было бы лучше, если бы ты вернулся.
Агашкин мог бы стать кладезем полезной информации. Однако ее надежды не оправдались.