Рукопашный бой
Шрифт:
Стоя рядом с хозяином, мирза Питер Абдулсаттах торжественно поклонился.
– Секта «Слово Бейка» не считает, что потеря гиперпульсирующей монополии является неизбежной, – откликнулся он.
– При небольшой покровительственной помощи со стороны Нинью Керай Индрахара, несомненно. – Курита поднес пальцы к мясистым губам. – У вас в запасе не осталось ни одной из множества умных и незаконных выдумок муллы Насреддина, чтобы воздвигнуть защитную стену в сложившихся обстоятельствах, дружище?
– Ничего в голову не приходит, господин. Чандрасехар Курита
– Мы обязаны принять меры предосторожности. Прикажите наемникам вызвать некоторые части из спорткомплекса.
Абдулсаттах выдержал паузу:
– Если ваша светлость позволит...
– Бросьте! Зачем мне рисковать, нанимая на службу члена запрещенной секты, если я не могу в полной мере воспользоваться в своих интересах всеми его способностями? Я полагаюсь на вашу искренность, мой друг суфий [14] .
14
последователь суфизма, одного из течений в исламе
– В военных кругах, не только в Империи Драконис, считается лучшим методом командования полное отсутствие команд.
Курита уставился на него. Его черные глазки казались матовыми и непроницаемыми. Затем на лице дядюшки Чэнди расплылась широкая улыбка.
– Вы полагаете, я выскажу обеспокоенность и позволю моим диким гайчинам перехватить инициативу, удерживая их силы в пределах фабричной территории?
Абдулсаттах поклонился:
– Вы сами пришли к этому заключению, Чандрасехар-сама.
Дядюшка Чэнди громко рассмеялся:
– А вы очень сообразительный шарлатан, Питер.
– Как вы сами сказали, лорд, я всего лишь суфий.
XXII
Масамори, Хашиман
Район Галедона, Империя Драконис
23 сентября 3056 г.
Человек с рыжими волосами стоял на террасе «Штормовой Гавани», древнего поместья Филлингтонов, гордо возвышающегося на скале на захватывающей дух тысячеметровой высоте над морем Шакудо. Кто бы ни выстроил этот замок, он идеально приспособил его для защиты от врагов.
Нынешнего хозяина, по-видимому, это вовсе не заботило.
Ветер перебирал волосы Нинью, словно влажными пальцами, напоенными запахом и легким привкусом соленой воды, к которым примешивался едва уловимый аромат осенних цветов, распустившихся в парке. Солнце садилось, небо на западе окрасилось в перламутровые, синие и огненные тона. Полевые сверчки начали свой нестройный стрекот, готовясь к ночному концерту.
Замечать подобные вещи не было свойственно Нинью. Этому пытался научить его приемный отец. «Ты не простой воин буси, ты ниндзя. Но кое-чему тебе следует поучиться у самураев при всей их напыщенности и самообмане. Главная истина, которую следует у них позаимствовать, заключается в том, что воин,
В пределах Империи Драконис пропагандировался имидж Улыбающегося как просвещенного эстета, с изысканными вкусами и вежливым обхождением, человека, поглаживающего по головкам школьников, которые посетили его в обширном парке, чтобы преподнести свои поэмы, прославляющие мудрость и милость Координатора. За пределами страны сложилось мнение, что самое большое удовольствие для Индрахара – заживо сварить в котле этих счастливых школьников. Даже смертельно опасная Маскировка считала Индрахара именно таким и за это еще больше им восхищалась.
Нинью Керай знал правду. Его приемный отец сварил бы тех детишек в мгновение ока, если бы Дракон потребовал этого. Но удовольствия от такого поступка он не получил бы. Гири превыше нинчо; долг превыше чувства. Таков закон Дракона.
Сам Субхаш частенько надоедал наследнику, требуя от него, чтобы тот не пренебрегал чувствами, нинчо. Полностью Нинью не удалось это усвоить. Но приемный отец приказал, и он повиновался приказу; таким образом Нинью научился ценить закат солнца, порыв солнечного ветра и аромат хашиманской сирени.
Через некоторое время сзади послышалось шарканье обуви по плитам каменного пола, на которое он не обратил внимания. Что-то щелкнуло, пауза, снова щелканье, словно кто-то пытался подражать стрекоту сверчков при помощи двух обеденных вилок. Лицо Нинью скривилось, и он почувствовал, что мышцы спины напряглись. Он почти достиг безмятежного состояния духа, как его учил приемный отец, но приход ненавистного Кацуямы все испортил.
Нинью обернулся: Кацуяма, в нелепом берете и халате, действительно оказался там. В руках он держал нечто, с первого взгляда напоминающее хронометр, но хотя по всей окружности располагались крошечные точки и цифры и также тоненькие стрелки, не было окошечка для отсчета секунд.
Нинью Керай с трудом подавил вспышку гнева из-за того, что его оторвали от размышлений. «В прошлом гнев служил тебе как важное оружие, приемный сын, – говорил ему Субхаш. – Но все же он способен перевернуться в руке и поранить, как лезвие Мурамаса; это слуга, который однажды может стать твоим хозяином. Настало время избавиться от власти обременительного чувства».
Нинью пытался, но ему был ненавистен один вид Энрико Кацуямы.
– Что вам понадобилось здесь, помощник директора? – рявкнул он.
Кацуяма поднес прибор к лицу и щелкнул кнопочкой, установленной наверху. Нинью ощутил мгновенное желание схватить эту штуку и сбросить с утеса в море. Он наблюдал за тем, как тоненькая стрелка побежала по кругу, а толстая стрелка последовала за ней, но гораздо медленнее.
– Это секундомер с остановом, – заявил рыхлый человек.
– Просто смешно! Разве можно что-нибудь понять по этой штуке? – Кацуяма перевернул секундомер, рассматривая прибор так, словно он только что нашел его под опавшими листьями в парке. – Эти стрелки идут кругом и отмечают время.