Рукопись Чейма
Шрифт:
— Почему каждый раз, как ты совершаешь глупость, ты говоришь, «к счастью»?
— А разве это не к счастью, если у Ладди остались часы и кольцо, а у только что погибшего Вика их не оказалось? Ведь они принадлежали Вику Пайну, и забрать их Ладди мог, только подстроив по приказу своего босса этот роковой несчастный случай. А я просто оказался в нужное время в нужном месте. И считаю, что это к счастью. А ты?
У Сэма было свирепое лицо.
— Нет, черт возьми, ты оказался не в нужном месте! Прежде всего, незачем тебе было вообще туда соваться.
Святой боже! Разбил окно, вломился в квартиру, да еще балансировал на этой балке…
— Не балансировал, можешь не сомневаться…
— Нападение, убийство, избиение. И если честно, то даже кража. Ведь ты же фактически выкрал этот кейс с рукописью.
— Сэм, ради бога! Я же просто вернул украденную собственность. Я — сознательный гражданин, честно исполняющий…
— Хватит трепаться. Пойдем лучше послушаем, что скажет Ладлоу.
— То есть я тоже могу пойти?
— А почему бы тебе не пойти? Так я хотя бы смогу приглядеть за тобой, — пошутил он и нехотя добавил: — Можешь даже еще раз попытаться его расколоть. Как ни странно, с тобой он скорее что-нибудь выболтает.
Кажется, и на самом деле Ладди в этот раз — наверное, впервые в жизни — готов был сказать правду, то есть признаться. Или на мягком жаргоне уголовников — расколоться.
Временами такое случается. И чаще, чем об этом становится известно. Преступник просто созревает для признания. И не пытайтесь объяснить этот феномен обращением к религии, фрейдовскими комплексами или какими-то психическими отклонениями, хотя, может, отчасти это и так.
Я об этом знал.
Мы вошли в комнату для допросов. Ладди уже проинформировали о его правах, не говоря уже о многократных напоминаниях, что он может не раскрывать рта. Ладди хотел что-то сказать, но один из его адвокатов прервал его, заметив, что он не обязан говорить.
— Давай, Шелдон, приступай.
Все еще «Шелдон».
Я подошел и сел на край стола:
— Привет, приятель.
Тупая, лошадиная, несколько побитая рожа повернулась ко мне.
— Проклятье! А я-то думал, что смог приложить тебя!
— Нет, ты и приложил. Я, наверное, с минуту был в отключке. А показалось — час. — Я закурил. Протянул пачку Ладди, но он покачал головой.
— Чем ты меня огрел? — спросил он.
— Лампой. Ну а потом еще пнул разок.
Он смешно осклабился:
— Краем глаза я видел, как ты ее поднял, но не придал значения. Так, значит, это была лампа? Ха!
— Да, ею я тебя и шарахнул. Жаль, не расколол тебе башку, как тыкву.
— Мою не расколешь. Я и почище получал затрещины. — Он медленно покачал головой. — Сколько раз мне доставалось!
Он замолчал. Я тоже ничего не сказал.
Ладди поднял на меня глаза.
— Эдди умер, да? — Он погрустнел, как клоун, изображающий печаль. Но только на этот раз это не было игрой.
— Умер, — сказал я.
Ладди ругнулся. Но странно, что ругательство не выглядело грязным.
— Дай закурить, — передумав, попросил он.
Я протянул ему сигарету. И в этот момент почувствовал, что он сейчас заговорит. Его час пробил. Подождав, пока он закурит, я сказал:
— Эдди погиб. И Рыкун тоже. Впрочем, ты знаешь, что случилось с твоим дружком. И с Виком тоже. Ведь о Викторе тебе известно правда, Ладди?
— Да, о Вике известно.
Адвокаты что-то забубнили. Они понимали, что Ладди ни в коем случае нельзя признаваться, будто ему известно о смерти Виктора. Ведь ему никто об этом не говорил. Конечно, если только не сам Ладди его прикончил.
Но Ладди глянул на адвокатов, защитников его прав, и не очень вежливо сказал:
— Хватит! Вы своей трепотней все уши мне прожужжали. Теперь заткнитесь!
И они заткнулись. То есть умолкли.
— Да, о Вике мне известно, — повторил Ладди и добавил: — А как же.
— Давай представим себе, что, когда мы с тобой беседовали в прошлый раз, я был прав. Может, попробуешь рассказать все как есть?
— Ла-адно. Только это ж верный газ. — Он осклабился. — Забудь, про газ я ничего не говорил, идет?
— Идет. — Под газом он имел в виду цианид, который применялся в тюрьме Сан-Квентин для казней.
Я рассказал Ладди, что мы узнали, упомянул про часы и кольцо Вика, обнаруженные в кармане Ладди.
— Представим, что убил его ты?
— Ладно. Представим. Будто бы было так, как я расскажу. Ну… — Он немного подумал. — Несколько часов тому назад Вик заявляется к Эдди с кейсом, набитым этим хламом, из-за которого и вышла вся заваруха. Он отдал его Эдди. Я ничего не знал, пока тоже не пришел к Эдди. Потому как был все время на улице, а потом сидел в полиции, на этом самом месте. — Он снова ненадолго остановился. — А когда меня освободили, я сразу поехал к Эдди. Они с Виком листали те бумажки. Эдди сразу отвел меня в другую комнату. Я рассказал ему обо всем, что случилось. И Эдди, мне кажется, тогда уже решил, что делать. Почему? Не спрашивай. Он приказывает, я исполняю. Так было всегда.
Ладди глубоко затянулся, потом взглянул на меня, открыв в улыбке лошадиные зубы:
— А правда, от сигаретного дыма бывает рак легких?
— Конечно. Это ж все равно что смог. Так на чем ты остановился?
— Так вот. Я все рассказал Эдди, а он и говорит мне, чтобы я взял с собой Вика и проломил ему башку. Специальным инструментом, который у меня есть. Я велел Вику ехать за мной в своей машине. Он не знал, куда мы едем, и ничего не подозревал. Мы выехали на ту дорогу, где его нашли, и остановились. Я вылез, подошел к нему и ударил. — Ладди помолчал. — Ну как, дальше рассказывать?
— Да, продолжай, — сказал я.
— Потом выровнял его колеса, подъехал сзади и стал своей тачкой толкать его машину. Пришлось разогнаться до семидесяти, чтобы удар в дерево получился правдоподобным. Я проверил: все было нормально, и я поехал к Эдди. Вхожу в дверь и слышу — бах! И ты там. Ну а все остальное ты знаешь.
— А про часы и кольцо? Забыл?
— А, черт, да. Наверное, это самое главное? — Он взглянул на меня. — Верно?
Я кивнул:
— Верно.
— Понимаешь, я два года все смотрел на его побрякушки. И мне захотелось их взять. Ему-то они больше не нужны. Когда я оказался у его машины, меня вдруг осенило: можно сразу двух зайцев… ну… две вещи заодно сделать. Но я не только часы и кольцо взял. Я не такой дурак, как копы думают. Ведь вор и деньги бы прихватил. Вот я и забрал деньги, как сделал бы вор.