Рукопись из тайной комнаты. Книга первая
Шрифт:
Вновь и вновь просматривая записи, следователь никак не мог найти хоть какую-нибудь зацепку для мысли. Ничего нового. Помощник с большим удовольствием рассказывал о своей работе, подробно описал обязанности, от обработки утренней почты до вечерних сводок, не изучив которые, герр Шварц, оказывается, не ложился спать.
Выяснилось, что в доме, помимо хозяина, его сына и самого Ханса ежедневно, помимо выходных, находится также домоправительница – фрау Бундт, в чьи обязанности входят всякого рода хозяйственные закупки, приготовление пищи, а также уборка. Раз в месяц она организует генеральную уборку, привлекая клининговую компанию. Она же отвечает за функционирование всех бытовых приборов и организацию их починки в
Чем занимался герр Шварц-младший, так и осталось невыясненным, поскольку, по словам герра Келлера, «оказание ему помощи не входило в круг должностных обязанностей». И ведь не поспоришь.
По поводу озвученных эпизодов, связанных с преступлениями, совершенными в Латвии, личный помощник преданно таращил глаза и твёрдо отрицал личное участие. Единственное, что удалось узнать, это то, что некоторое время назад, в прошлом или позапрошлом году – необходимо уточнить по банковским выпискам – он по поручению работодателя приобретал билет в Латвию для Рудольфа. На этом его информация заканчивалась. С какой целью была затеяна эта поездка, он не знал, но пообещал найти и уточнить её дату. Он даже услужливо поинтересовался, не надо ли предоставить данные о других поездках молодого Шварца, большого, как оказалось, любителя путешествий.
В общем, яснее ничего не стало.
Где Рудольф – пока неизвестно. Келлер не смог припомнить факт покупки каких-либо билетов в недавнее время. Хотя, с другой стороны, тот ведь наверняка располагает личными средствами и вполне в состоянии приобрести любой билет, не прибегая к посторонней помощи.
На всякий случай майор решил выслать ориентировку во все аэропорты и вокзалы. Хотя в глубине души понимал, что если Рудольф Шварц виновен, то он безнадёжно опоздал.
А тут ещё эта фрау Хельга Бундт…
Похоже, он незаметно для себя сильно постарел, куда делась прежняя хватка…
Дело разваливалось на глазах.
3
Наконец лечащий врач разрешил посещение.
Неизвестно почему, но майор волновался.
Выпитая в кафетерии чашка кисловатого кофе напряжения, разумеется, не сняла. И даже почти не заняла времени – он всё равно умудрился явиться минут на двадцать раньше условленного срока.
Накрахмаленная до хруста сестричка решительно преградила ему доступ в палату, предложив занять кресло в холле. Послушно присев, Людвиг принялся разглядывать обстановку. Современный госпиталь – стекло и бетон. Матовые стекла пропускали свет, но не позволяли видеть внутри палат ничего, кроме слабо колышущихся теней. Рассеянный свет и тишина чудесным образом отключили сознание, погрузив его в полудрёму. Пробудился он от возникшего движения – по коридору к лифту шли две дамы официального вида. Одна из них несла объёмистую коричневую сумку для документов.
Едва дамы уехали, сестричка пригласила его к герру Шварцу.
Лицо старика казалось восково-жёлтым на фоне кипельно-белого больничного белья. Но чёрные глаза по-прежнему цепко смотрели на вошедшего, заставляя того чувствовать себя крайне неуютно. Инженерное сооружение, которым является современная больничная кровать, позволяла больному устроиться с максимальным комфортом – полусидя. Небольшой откидной столик, на котором лежали очки, наводил на мысль о документах.
Начинать следовало с приветствия, которое получилось несколько неловким.
– Добрый день, герр Шварц. Я – майор Адлер.
– Здравствуйте, майор, присаживайтесь. – Коротким движением головы тот указал на стул возле кровати.
И, перехватив взгляд, пояснил:
– Завещание подписал.
Голос звучал сипло, видимо, от слабости или от лекарств.
«Наверное, эти две дамы, – Людвиг никогда, даже про себя не мог бы назвать женщину тёткой, – нотариусы. Неужели он только сейчас подумал о завещании?» Видимо, вопрос лежал на поверхности, поскольку герр Шварц счёл нужным пояснить:
– Разумеется, завещание было. Я решил внести изменения.
Ну что же. Это разумно. В конце концов человек имеет право распорядиться тем, что им создано.
– Вы не переживайте, майор. В том, что я здесь оказался, вашей вины нет. Это – возраст и телесные недуги.
«Каким образом этот старик умудряется даже на больничной койке сохранять лидерство? Черт бы тебя побрал, Людвиг, соберись!» – ругнулся про себя следователь. Но почему-то ему стало легче. Возможно оттого, что этот немощный с виду, но сильный старик не держал на него зла.
– Знаете, майор, я думал о нашем с вами разговоре. В госпитале довольно много времени для раздумий. А вот для жизни его у меня осталось очень мало. Поэтому настала пора, прежде чем уйти на тот свет, уладить всё, что можно уладить, на этом. Вы записывайте.
Глядя впоследствии на записи и прослушивая с диктофона сиплый голос со старческими модуляциями, Людвиг не мог не восхититься мужеством этого сильного человека. Обвинять его – противно совести. Хотя – есть в чем.
«Даже у плоской монеты есть две стороны – аверс и реверс, что уж говорить о человеке, существе гораздо более многогранном», – расфилософствовался не к месту следователь. Герр Шварц умудрился примирить духовный и материальный аспекты земного существования, ни на йоту при этом не поступившись собственными понятиями о чести и совести.
– У вас дети есть? – поинтересовался он и, услышав утвердительный ответ, слегка кивнул головой, не сумев, впрочем, оторвать её от подушки. – Тогда вы поймёте.
Людвиг понимал.
То, что его сын – ленивец и бездарь, герр Шварц понял давно. Но то, что тот оказался к тому же и нечист на руку, стало большим потрясением. И где? В том самом концерне, который столько лет создавал отец. Как можно разрушать то, что не ты создал, просто не укладывалось в голове. Будь это кто угодно чужой, он безо всякой жалости припёр бы негодяя к стенке и вытряхнул из него не только краденое, но и душу. Но здесь оказался не тот случай, этот бездельник – его единственный кровный отпрыск, и не оставалось ничего, кроме как обвинить себя в неудаче, постигшей его на родительском поприще. Это было больно и стыдно. А главное – он не мог не любить своё единственное дитя. Хоть и дурное, но – родное. Требовалось решение, и лёгким быть оно не обещало. Воспитанный на примере кристальной честности отца – Отто Шварца, глубоко верующий, он знал, что должен найти баланс между безоглядной любовью к сыну и общественным долгом.
Компромисс нашёлся в возмещении за свой счёт убытков концерна, а также – в принятом раз и навсегда решении оградить Рудольфа от возможности тем или иным способом причинить вред, назначив ему содержание в обмен на отказ от работы.
Решение казалось нелогичным. Но герр Конрад знал, что оно – верное. Если уж он не смог уследить за махинациями сына в управляемом им предприятии, то уж в чужой компании такого случая у него и подавно не будет. А это означает, что Рудольф может безответственно продолжить начатый им путь к лёгким деньгам. И тут неизвестно, что хуже – то, что он нанесёт ущерб работодателю – честному предпринимателю, вкладывающему душу в свою компанию, или то, что, попавшись на воровстве, попадёт в тюрьму, замарав тем самым окончательно доброе имя своё и отца. То, что он при этом безвозвратно загубит и собственную душу, тоже сомнению не подлежало. Поэтому, приняв во внимание библейскую заповедь «Не вводи в искушение», герр Шварц решил раз и навсегда пресечь любую возможность для этого самого искушения.