Рукопись из Тибета
Шрифт:
Каждые пятнадцать минут отдыхал на выступах, а затем продолжал снова.
К полудню вторых суток мы были у подошвы.
Там тибетец, вознес благодарность Богам, подарившим ему возвращение на землю, после чего, немного отдохнув, зашагал в сторону древней обители.
Когда он сообщил отшельникам о случившемся, те восприняли известие как должное.
— Гуру Уваата удостоен великой милости, — торжественно изрек старший. — Скоро он предстанет перед Создателем, и тот воздаст ему по заслугам.
«А потом догонит и еще воздаст» — горько подумал я с долей иронии.
— Ваши люди здесь были два солнца назад, — продолжил второй. — Доставив нам все необходимое.
— Святой был человек, лама Уваата — вздохнул старший брат. — Помолимся за него. И все трое вознесли небу молитвы.
На следующее утро Хо добрался к стоянке вертолета, где сообщил ту же весть. И я снова услышал о себе добрые слова. Что было приятно.
Далее живые устроили на берегу небольшую тризну, после чего мы все вылетели в Лхасу. Где из дворца Панчен — Ламе была отправлена соответствующая телеграмма.
Весть о моей кончине тут же облетела Тибет и вскоре достигла Пекина, но что было потом, я не увидел.
Поскольку плыл в просторах Космоса, готовясь встретиться с НИМ. Однако на середине пути что-то изменилось.
Душа почувствовала притяжение Земли, полет замедлился, и она застыла в невесомости. Это длилось один миг, а затем со скоростью метеора я понесся вниз. Звездой прочертил небосвод и исчез. Блеснув вспышкой.
…В уши лилось пение птиц, какие-то крики, я чихнул и размежил веки.
Застилавший глаза туман исчез, передо мной открылась песчаная коса, а за ней до боли знакомая река, с перевитыми лианами деревьями на другом берегу. В кронах которых прыгали и резвились обезьяны.
— Что за черт?! — вскочил я, озираясь по сторонам, и вдруг узрел непостижимое.
Вместо ног у меня были волосатые лапы с четырьмя когтями, выше них мощная, покрытая черной шерстью грудь, а при повороте головы, взгляд выхватил позади роскошный хвост с белой подпалиной, нос же учуял горький запах полыни.
Ау-у-у!! — оглушительно взыл я и, подбежав к кромке воды, в страхе в нее уставился.
Оттуда на меня смотрела морда тибетского мастифа.
Я тут же отпрыгнул назад, жалобно заскулив. От безысходности и отчаяния.
По каким-то своим соображениям, Творец релаксировал меня в собаку.
От обиды навернулись слезы на глазах, — где в мире правда? После чего я опустился на песок и положил голову на вытянутые лапы.
Да, я не стал праведником в той, второй своей жизни, но старался делать добро, по мере сил и возможностей. За что же вот так со мной? Лучше бы стер в пыль, — крутились в голове мысли.
Затем внутри что-то шевельнулось — я прислушался. То были составляющие.
— Ну, и чего ты скулишь? — первым высказался моряк. Всегда бывший оптимистом. — Ведь мог превратить в осла или барана. Опять же, собака друг человека и существо высшего порядка.
Другие тоже привели ряд доводов в ее пользу, и настроение несколько улучшилось.
«Ну и пусть собака» — встав на лапы, содрогнул я мощный торс, отряхивая с шерсти песок. — Как говорят, что Бог не даст, все к лучшему.
Кстати, тибетский мастиф собака будь здоров. Медвежьей силы, недюжинного ума и настоящий друг человека.
Внезапно мой чуткий нос уловил в воздухе незнакомый запах, я тихо зарычал и принюхался.
Спустя пару минут на косу из леса вышел смуглый, лет пятнадцати мальчик, с луком и стрелами в руках, направляясь в мою сторону.
Чем ближе он подходил, тем больше кого-то напоминал. Я заволновался.
Увидев перед собой необычного зверя, мальчик застыл, издав удивленный возглас. В ответ мой хвост дружелюбно вильнул — «не бойся».
Мальчик сделал вперед еще несколько медленных шагов, и я увидел на его груди блестящий алмаз на золотой цепочке.
Это был мой с Лисаной сын, в чем я не сомневался.
— Приветствую тебя, о, зверь, — сказал, остановившись передо мной мальчик. — Я Уваата, — приложил к груди ладонь. — Будем друзьями.
— Гаф-ф! — басовито ответил я, протягивая ему лапу.
А затем мы пошли по косе, в ту сторону, где была деревня.
Тихая речная волна замывала наши следы на песке, а в моих ушах торжественно и всепобеждающе звучала песня
Ветер ли старое имя развеял, Нет мне дороги в мой брошенный край, Если увидеть пытаешься издали, Не разглядишь меня, не разглядишь меня, Друг мой прощай… Я уплываю, и время несет меня с края на край, С берега к берегу, с отмели к отмели Друг мой прощай. Знаю когда-нибудь, С дальнего берега давнего прошлого, Ветер весенний ночной, Принесет тебе вздох от меня. Ты погляди, ты погляди, ты погляди, Не осталось ли что-нибудь после меня, В полночь забвенья на поздней окраине, Жизни твоей, ты погляди без отчаянья. Ты погляди без отчаянья. Вспыхнет ли, примет ли облик безвестного, Образа будто случайного, Примет ли облик безвестного образа, Будто случайного… Это не сон, это не сон, Это вся правда моя, это истина. Смерть побеждающий вечный закон, Это любовь моя, это любовь моя, Это любовь моя, это любовь моя…Эпилог
За открытым окном лоджии, в которое от близкого озера лилась ночная прохлада, спал столичный мегаполис.
Сидя у мерцающего экрана компьютера и завершив правку лежащей передо мной рукописи, я скопировав текст для отправки.
После этого набрал электронный адрес одного известного издательства, прикрепил к нему файл и еще раз пролистал страницы.
Бандероль, с рукописью в кожаной обложке, доставила мне почта России, а местом отправки значилось: КНР. Округ Тибет. Лхаса.
Когда я вскрыл упаковку и открыл обложку, на титульном листе увидел свой московский адрес, исполненный собственной рукою.
«Что за черт?» — мелькнуло в голове, и я стал листать страницы.
Там, моим же почерком, было написано то, что изложено выше. Только в дневниковом варианте.
Прочтя за ночь все записи, я сначала подумал, что сошел с ума и утром навестил знакомого психиатра.
Тот, осмотрев пациента и проведя несколько тестов, сказал, что пока нет. Воспринимаю все адекватно.