Рукопись из Тибета
Шрифт:
По его периметру, сверху, на меня взирали национальные вожди, начиная с Сунь Ятсена до Великого кормчего; в дальнем конце, в штативах, алели партийные знамена, над которыми сиял герб страны, именуемый «Ворота Небесного Спокойствия».
Впрочем, созерцать все это долго не пришлось. Из двери появились инструктор со встретившим нас сотрудником, после чего первый уселся на кожаный диван, а второй сделал мне приглашающий жест, — входите.
Оправив на плечах новую оранжевую накидку с индийским и бутанским орденами, нацепленными на нее по случаю, оракул кивнул, — понял.
За дверью оказался короткий тамбур, я толкнул вторую и оказался в обширном кабинете, с мягким ковром на полу, отделанном благородными породами дерева, высоким потолком с лепниной и приглушенным светом.
— Подойдите, — раздался негромкий голос.
У открытого окна, с бархатными шторами, в дальнем его конце, стоял невысокий пожилой человек, в сером френче и широких отутюженных брюках, держа в пальцах зажженную сигарету.
Китайскому лидеру тогда было под восемьдесят, но выглядел вождь довольно бодрым. Происходивший из семьи мелкого помещика, он с юных лет занимался революционной деятельностью, в связи с чем был вынужден эмигрировать во Францию, а потом Советский Союз, где получил блестящее образование.
Впоследствии, вместе с Красной армией, он участвовал в освобождении Китая, а потом занимал крупные государственные посты, став генсеком ЦК КПК и правой рукой великого Мао.
Далее, попав в опалу, был их лишен и сослан в провинцию, а после смерти Великого Кормчего, снова возглавил партию и государство, в котором проводил успешные реформы.
В прошлом аграрная и отсталая страна становилась индустриальной, показывала небывалые достижения в экономике и уверено продвигалась к светлому будущему, то — есть победе коммунизма.
Китаем я интересовался давно, когда еще служил моряком на подводном крейсере.
И как-то на политзанятиях, где после событий на Даманском [232] , бичевался неверный курс восточного соседа, имел неосторожность привести цитату из выступления Мао Цзедуна, прочитанного в «Известиях». Там диктатор заявлял, что в грядущем веке Поднебесная будет мировым лидером, определяющим всю геополитику. За что стал предметом обсуждения на комсомольском собрании, а политотдельцами едва не был помещен на гауптвахту.
232
Даманский — остров на реке Уссури, из-за которого в 1969 году произошел военный советско-китайский конфликт с человеческими жертвами.
Впоследствии все так и стало.
Проникшись тем, что вспомнил, я сделал несколько шагов вперед, сложил ладони перед грудью, изобразив поклон, и остановился.
— Прошу вас, — указал Дэн Сяопин рукой на кресло у золоченого, с лапами грифона, столика, на котором стояла пепельница из нефрита, а рядом голубела открытая пачка сигарет «Панда». Я сел. Диктатор устроился напротив.
Примерно с минуту он молчал, окутавшись дымом и пристально меня разглядывая.
— А вы совсем молодой человек, лама Уваата. И такие способности. Не кажется ли это вам странным? — спросил с легкой иронией.
— В этой жизни да, но были и предшествующие, — уважаемый Председатель (выдержал я паузу). — Странностей в нашем мире достаточно. Вы совершенно правы.
— Сначала вы выдали несколько пророчеств в Латинской Америке, — продолжил он. — Затем в Бутане, а теперь у нас, Все они сбылись. Что это?
«Быстро сработала китайская разведка» подумал я. «Не все чекисты у них дубы», после чего изобразил на лице глубокомыслие.
— Это дар небес (возвел кверху глаза). — После релаксации.
— Вполне научное обоснование. Допускаю, — стряхнул диктатор пепел с сигареты. — И кем вы были в прошлом?
— Шахтером, военным моряком, контрразведчиком и прокурором, — не стал я лукавить.
— Так вы знаете будущее? — откинулся он в кресле.
— Да. В некотором роде.
В кабинете возникла тишина, и стало слышно, как размеренно отсчитывает время маятник напольных часов у входной двери.
— Когда я уйду? В иной мир, — последовал вопрос. — Вам это известно?
— 19 февраля 1997 года, — чуть помедлив, ответил я. Вопрос был довольно щепетильный.
— Значит, у меня еще есть время?
— И немало.
— Хочется верить.
А почему вы стали ламой и прибыли на наш континент? — загасил сигарету в пепельнице сухим пальцем собеседник. — Ведь есть и другие. Та же Америка или Европа.
— Не люблю американцев, — честно ответил я. — Как, впрочем, и европейцев. В новом веке они будут на задворках истории.
— Наши мысли совпадают, — благосклонно кивнул лидер китайских коммунистов. — Так значит мы союзники? (пристально взглянул мне в глаза).
— Можете мною располагать, — сделал то же я. — Лама Уваата слов на ветер не бросает.
— Я это знаю, — снова последовал кивок. — И последний вопрос. — Кто вы по национальности?
— Русский.
— А по виду истинный ханец, — изрек вождь. После чего на его лице мелькнуло подобие улыбки.
— Зачем вы здесь, а не там, я спрашивать не буду, — констатировал он. — Это, скорее всего, личное.
— Вы правы, — ответил я. Лидер Китая мне все больше нравился. В нем просматривалась мудрость Конфуция. И собеседник, несомненно, был титаном мысли.
Далее перешли к практическим вопросам.
Мне было предложено переехать в Пекин, став личным советником Председателя, на что я вежливо отказался.
— Наиболее благоприятные условия для моей работы Тибет, — сказал, постаравшись придать голосу больше искренности. — Оттуда я могу прорицать нужное для государственных и других решений, а Вы распоряжаться всем по своему усмотрению.
— Хорошо, — согласился вождь. — А что взамен? Такое дорогого стоит.
— Торжество коммунистических идей и крах мирового капитала. Это меня вполне устроит.