Рукопись, найденная в Сарагосе (другой перевод)
Шрифт:
Толедо лишился чувств. Видя, что он в руках своих людей, я возвратился на паперть и начал размышлять обо всем том, чему был свидетелем. Отец Санудо не однажды напоминал нам о чистилище и новое это напоминание не произвело на меня особенного впечатления. Я заснул, как обычно, крепким сном.
Наутро первым человеком, который вошел в храм святого Роха, был Толедо, но такой бледный и измученный, что я едва смог его узнать. Он долго молился и, наконец, потребовал исповедника.
Когда цыган дошел до этого места, его дальнейший рассказ прервали; вожаку пришлось нас покинуть, и мы разошлись, каждый в свою сторону.
День тридцать второй
С восходом солнца мы пустились в дальнейший путь и углубились в наименее доступные пределы долины. Пройдя около часу, мы встретили Агасфера, который подошел к нам и, втиснувшись между мною и Веласкесом, так продолжал рассказ о своих приключениях:
Однажды к нам явился судейский чиновник-римлянин. Мы ввели его в дом и узнали, что мой отец обвинен в государственном преступлении; его обвиняли в том, что он хотел предать Египет в руки арабов. Когда римлянин ушел, Деллий сказал:
— Милый Мардохей, тебе не нужно оправдываться, ибо каждый убежден в твоей невиновности. Я хочу только забрать половину твоего состояния, и ты лучше всего сделаешь, если отдашь его по доброй воле.
Деллий был прав, дело это стоило нам половины нашего состояния.
Год спустя отец мой, выходя однажды поутру из дому, заметил лежащего почти у самого порога человека, который, казалось, ещё дышал; он велел внести больного в дом и хотел вернуть его к жизни, как вдруг увидел нескольких судейских чиновников и соседей — всего восемь человек, которые присягнули затем, что видели, как мой отец убивал этого человека. Отец просидел полгода в тюрьме и вышел, утратив вторую половину состояния, — все, что у нас ещё оставалось.
У него был ещё дом, но едва он вернулся туда, как вдруг вспыхнул пожар у его подлых соседей. Было это ночью. Соседи ворвались в наши покои, забрали все, что только могли, и раздули огонь там, где ещё не было. Утром на месте нашего дома осталась только куча пепла, где ползали слепой Деллий и мой отец, который обнял меня, и мы стали оплакивать несчастья наши.
Когда открыли лавки, отец взял меня за руку и привел к пекарю, который тогда продавал нам хлеб. Человек этот, проникшись жалостью дал нам три каравая. Мы вернулись к Деллию. Тот рассказал, что пока нас не было, какой-то незнакомец, которого он не мог узнать по голосу, сказал ему:
— Ах, Деллий, пусть бы ваши несчастья пали на голову Седекии!
Прости тем, кого подлец использовал в качестве орудия своего преступления. Нам заплатили за то, чтобы мы погубили вас, но мы, несмотря на это, оставили вас в живых. Вот, возьми, вам будет некоторое время на что жить.
С этими словами незнакомец вручил ему кошелек с пятьюдесятью золотыми.
Эта нежданная помощь обрадовала моего отца. Он весело расстелил на пожарище полуобгоревший ковер, положил на него три каравая, и пошел принести воды в черепке от разбитого горшка. Мне было тогда семь лет, и я помню, что разделил эту радость с моим отцом и ходил вместе с ним к колодцу.
Но зато уж за завтраком не забывали обо мне.
Едва мы уселись за трапезу, как увидели маленького мальчугана моих лет, который со слезами просил у нас кусок хлеба.
— Я, — сказал он, — сын римского солдата и сирийской женщины, которая умерла, произведя меня на свет. Жены воинов из той же когорты и маркитанки по очереди кормили меня грудью; они прибавляли к грудному молоку ещё какую-нибудь пищу, ибо, как видите, я живу на свете.
Между тем отец мой, посланный сражаться против какого-то пастушеского племени, пал вместе со всеми своими товарищами. Вчера я, съев последний ломтик хлеба, который мне был оставлен, стал просить в городе, но нашел все двери запертыми. У вас, однако, нет ни дверей, ни дома, потому я и надеюсь, что вы меня не оттолкнете.
Старый Деллий, который никогда не упускал случая высказать нечто назидательное, произнес:
— Нет на свете человека настолько бедного, чтобы он был не в состоянии оказать услугу ближнему, как нет и настолько могущественного, что ему не требовалась бы помощь других. Словом, дитя моё, будь здоров и раздели нашу убогую трапезу. Как тебя зовут?
— Германус, — ответил мальчик.
— Да продлит господь твои лета! — молвил Деллий.
И в самом деле, это благословение стало подлинным предсказанием, ибо дитя это жило долго и до сих пор ещё живет в Венеции, где его знают под именем кавалера де Сен-Жермен. [200]
200
Сен-Жермен (ок. 1710–1784) — загадочный персонаж (упоминается в «Пиковой даме»), принимавший по неизвестным причинам различные имена. Есть предположение, что граф Сен-Жермен был принцем крови, т. к. при некоторых дворах, в частности при французском, ему воздавали королевские почести. Его музыкальные произведения опубликованы под этим именем.
— Я хорошо знаком с ним, — прервал Узеда, — он обладает некоторыми познаниями в каббалистике.
Затем вечный странник Агасфер продолжал следующим образом:
— После завтрака Деллий спросил у моего отца, были ли взломаны двери от погреба.
Отец мой отвечал, что двери заперты и что пламя не смогло пробиться через свод, покрывающий погреб.
— Отлично, — сказал Деллий, — возьми поэтому из кошелька, который мне дали, два золотых, найми работников и возведи хижину над этим сводом. Быть может, пригодятся какие-нибудь остатки нашего прежнего дома.
Следуя совету Деллия, нашли несколько балок и досок, почти совсем не поврежденных, сложили их, как только было возможно, заткнули щели пальмовыми листьями, внутри устлали циновками и, таким образом, устроили нам довольно удобное жилье. В нашем счастливом климате большего и не надо: легчайшего подобия крыши достаточно под столь ясным небом, так же как и самая простая пища — здоровее всего. Справедливо можно сказать, что мы не страшимся такой нужды, как вы в ваших странах, климат которых вы называете, однако, умеренным.
Пока занимались сооружением хижины для нас, Деллий велел вынести свою циновку на улицу, уселся на ней и заиграл на финикийской цитре, а потом запел песню, которую некогда сложил в честь Клеопатры. Голос его (хотя ему уже было за семьдесят) собрал тем не менее множество слушателей, которые с удовольствием ему внимали. Окончив песню, он так сказал окружающим:
— Граждане Александрии, подайте милостыню бедному Деллию, которого отцы ваши знали как первого музыканта царицы Клеопатры и любимца Антония.