Рукопись, найденная в ванне
Шрифт:
Он будто бы судорожно улыбался, но то, что в перевернутом лице мы принимаем за улыбку, бывает на самом деле выражением муки.
"Вот я сижу здесь и жду, когда он проснется и заговорит, – подумал я, – а где-то в одной из комнат скучающая секретарша, помешав чай, кладет сейчас на полку папку с инструкцией, в которой написано, что он скажет мне, когда проснется, и что я отвечу ему – и так далее, до самого конца".
Меня пробрало холодом – не знаю, в связи ли с этой неприятной мыслью или потому, что тянуло из-под ванны. Я еще сильнее
С чего бы мне этого бояться? – вяло рассуждал я. Ведь мне в любом случае наверняка ее не покажут, хотя бы потому, что я смог бы тогда поступить вопреки инструкции, а так, если я ее не знаю, мне не ведомо, что меня ждет, и будущее для меня по-прежнему неизвестно, как если бы оно вовсе не было запротоколировано в документах…
9
Спящий начал похрапывать, монотонно, основательно, словно бы пытался подражать звучанию адмирадира. Через некоторое время он храпел уже с такой настойчивостью, словно твердо решил притвориться умирающим. Эти предсмертные стоны выводили меня из равновесия, я не мог уже свободно предаваться размышлениям. Может, он хотел таким образом привлечь мое внимание?
Я был измучен, у меня болели все кости, когда я переменил положение. Я решил – в который уж по счету раз! – что сейчас вот действительно пойду отсюда, хотя бы к анахорету, однако меня отпугивала мысль о множестве людей в той келье. Я потянулся, опустил ноги на кафель и подошел к умывальнику. Пряча бритву в карман и увидев в зеркале этого человека – не целиком, лишь от груди и выше – я словно бы узрел вдруг самого себя, сморенного мертвецким сном после утомительных скитаний.
Это наводило на мысли об аналогиях. Может, в нем я имел товарища, затерянного в Здании, гонявшегося за миражами, в плену которых его держали?
Он начал просыпаться. Я понял это по тому, что он притих. Не открывая глаз, он зашевелился, беспорядочно, с трудом, словно прятал, отодвигал куда-то с усилием ту фальшивую агонию, которую перед этим изображал.
Глаза его вдруг блеснули, он вцепился взглядом в меня, видимого ему вверх ногами, прикрыл веки и замер так на минуту, сосредоточившись, потом приподнялся на локте.
Прежде чем он заговорил, его лицо, изменившееся после пробуждения, что-то мне напомнило. Где-то я уже видел его раньше. С закрытыми глазами он пробормотал:
– Шунпель…
– Извините? – непроизвольно сказал я.
При звуке моего голоса он сел. Лицо его до жути заросло щетиной. Помаргивая, он посмотрел на меня. Постепенно выражение его глаз изменилось, взгляд опустился с меня на пол, он откашлялся и, растирая руку, которую отлежал, проговорил:
– Эта кольраби… Не отварят, подлецы, как следует, вот и снится потом человеку всякое…
Его взгляд проследовал к умывальнику, который я заслонил. Он склонился вбок, глаза его на мгновение расширились.
– Где бритва? – спросил он.
– Здесь.
Я указал на свой
– Положи.
– Почему? – возразил я.
Во мне росла антипатия к этому человеку. Он нагло мне тыкал, а кроме того, я откуда-то знал его, и это не было приятное воспоминание.
– Это я принес ее сюда сверху, – заявил я, чтобы подчеркнуть свои права.
Я с вызовом ждал ответа, но он встал, повернулся ко мне спиной, выпрямился, потянулся всем телом и стал сладко, с изощренной медлительностью почесывать спину, потом взял щетку с полки над ванной и принялся чистить брюки.
– Виу! – буркнул он, не глядя на меня.
– Что? – спросил я.
– Не морочь мне голову, говори или уходи.
– Что я должен говорить?
Его, похоже, озадачили мои слова, ибо он прекратил попытки оттереть грязь с манжет брюк и исподлобья глянул на меня.
– Давай, – сказал он. Затем протянул ко мне руку. – Ну? Чего ты так смотришь? Давай, не бойся.
– Я вас вовсе не боюсь, – ответил я и положил бритву ему на ладонь. Он подбросил ее вверх, поймал и задумчиво посмотрел на меня.
– Меня? – проговорил он. – С чего бы это?..
Он повесил пиджак на ручку двери, заправил вокруг шеи полотенце и принялся намыливать лицо. Я постоял некоторое время позади него, сделал несколько шагов туда-обратно и наконец уселся на край ванны. Он не говорил ни слова, словно был один.
Его спина была знакома мне вроде бы лучше, нежели лицо, которое изменила растительность. Я наклонился и тогда заметил тонкий, сложенный в петлю ремешок, который высовывался из-под ванны. От неожиданности я даже вскочил на ноги. Ну конечно, это был шпион с фотоаппаратом! Я с трудом расслабил мышцы, сел и какое-то время ждал, когда он заговорит. "Подослан, – думал я. – Подослан, чтобы… Чтобы что? Увидим… Сейчас он за меня возьмется".
Молчание затянулось, стало неприятным.
Я хотел пустить воду в ванну, мне нужен был этот шум, но это могло выдать мою слабость. Я касался пола только мысками ног, и, как это нередко бывает в таком неудобном положении, левая нога у меня начала трястись, и тряслась все сильнее и сильнее, пока не впала в некий свойственный ей самой ритм.
– Вы… давно? – спросил я словно бы нехотя, глядя ему в спину.
В зеркале были видны намыленные щеки, глаз его я не видел. "Ответит, когда дойдет до уха", – решил я. От уха он, однако, перешел к подбородку, а я так и не услышал ни слова.
– Вы давно здесь? – спросил я еще раз.
– Дальше, – сказал он, не прекращая скрести под подбородком.
– Что – дальше? – спросил я, сбитый с толку, но он не соизволил даже ответить. Склонившись над умывальником, он небрежно споласкивал лицо.
Водяные брызги долетели даже до меня.
– Осторожнее. Вы брызгаете, – сказал я.
– Тебе это не нравится? Так можешь идти.
– Я здесь обосновался первым.
Он одним глазом глянул из-под складок полотенца.
– О? В самом деле?