Рукопись Платона
Шрифт:
В это время над гребнем стены взошла луна, осветив заросшее бурьяном, изрытое, заваленное обломками пространство, по которому, быстро удаляясь, двигалась округлая приземистая фигура, накрытая сверху треугольной шляпой. Разбойники двинулись за нею, стараясь держаться в тени и производить как можно меньше шума. Неуклюжий Ерема забыл обо всем остальном и едва не свалился в свежевыкопанную квадратную яму, которую оставили кладоискатели под предводительством неизвестного барина в пенсне. Хрунов успел поймать его за рукав и остановить на краю провала, в темноте казавшегося бездонным.
— Осторожно, дурень, —
Выбравшись на улицу, где земля была относительно ровной, разбойники получили возможность сократить расстояние между собой и объектом слежки. Тевтон шел, смешно семеня короткими кривоватыми ногами, обутыми в крепкие сапоги, и всю дорогу сыпал отчаянной, хотя и произносимой вполголоса, немецкой бранью. Судя по доносившимся до Хрунова обрывкам фраз и резким движениям пухлых короткопалых рук, коими немец сопровождал свои бранные речи, он был не на шутку чем-то расстроен.
— Не ладится у германца дело, — вполголоса заметил Ерема, без переводчика уловивший смысл произносимых немцем слов.
— Видно, что не ладится, — так же тихо согласился Хрунов. — Поглядим, что дальше будет.
— А чего глядеть, — неожиданно возразил Ерема. — Прирезать его, и вся недолга.
Повернув голову, Хрунов увидел в его хищных глазах знакомый голодный блеск.
— Ты мне это брось, — строго сказал он, кладя руку на прикрытое ветхой тканью рубахи костистое плечо. — Опять за свое? Только пальцем его тронь, увидишь, что я с тобой сделаю.
— А я чего? — моментально переходя на привычный холопский тон, забормотал бородач. — Я ничего, так только... Глядеть мне на него тошно, ваше благородие, вот я и говорю: прирезать бы его, черта, чтоб перед глазами не маячил. А только без вашего барского дозволения я — ни-ни.
— Смотри у меня, — предупредил Хрунов и жестко сдавил Еремино плечо.
Пальцы у него были железные, и бородач невольно охнул от боли. Немец вдруг замер на месте и быстро оглянулся — так быстро, что Хрунов едва успел нырнуть в щель между домами и втащить за собой Ерему. Осторожно выглянув оттуда, он увидел, что тевтон все еще стоит посреди улицы, держа правую руку в кармане сюртука. Там, в кармане, у него наверняка лежало оружие.
— Видишь, — прошипел Хрунов, толкая в бок Ерему, — руку его видишь? То-то, брат. А ты говоришь, прирезать. Станешь его, борова германского, резать, а он мало того, что заорет, так еще и пистолет вынет. Попасть-то, может, и не попадет, однако на выстрел полгорода сбежится.
— Эх, барин, — вздохнул Ерема, потирая ноющее плечо, — нешто мы без понятия?
— Именно, без понятия, — ответил Хрунов. — И за что я тебя, дурака такого, при себе держу?
Немец наконец двинулся дальше, и они пошли за ним, не рискуя приближаться на расстояние слышимости. Хрунов обратил внимание на то, что тевтон так и не вынул руку из кармана. Такое поведение служило лишним подтверждением подозрений поручика: немец был тертый калач, и обходиться с ним следовало с великой осторожностью.
Они проводили тевтона до самого дома княжны Марии и видели, как тот вошел в открытую прислугой дверь.
— Княжны Вязмитиновой дом, — сообщил Ерема, которого никто ни о чем не спрашивал. — И чего было за германцем ходить? Я же говорил, что он у княжны на
— Не спеши, борода, — осадил его Хрунов. — Что ты все время торопишься, как голый в баню? На те деньги, что в подземельях кремлевских спрятаны, таких домов знаешь сколько купить можно? То-то, что не знаешь. Добудем золото, а после можно и с княжной поквитаться.
— Я ей ухо отрежу, — мечтательно проговорил бородач.
— Видал, какой грозный! — Хрунов усмехнулся. — Око за око, зуб за зуб — так, что ли? А что в ты стал резать, если бы княжна тебе не ухо отстрелила, а что-нибудь другое — по мужской, к примеру, части?
— Да уж нашел бы, что отрезать, — мрачно заверил его Ерема.
— Не сомневаюсь. — Хрунов почти беззвучно хохотнул. — Валяй, я не возражаю. Только сперва надобно дело сделать, понял?
— А сейчас-то чего делать? — спросил бородач. — Так и будем тут стоять?
— Постоим немного, — сказал Хрунов. — Видишь, свет во втором этаже, тени на шторах шевелятся. Загостился кто-то у ее сиятельства, так надо бы поглядеть кто.
Ерема, хоть и не понимал, какая польза может быть от наблюдения за домом княжны, не стал спорить с атаманом и, вздохнув, привалился могучим плечом к забору.
— Я одного не пойму, ваше благородие, — негромко сказал он. — Ну вот, к примеру, загребем мы кучу денег. Чего делать-то с ними? Обратно в землю закопать, что ли?
— А тебе не надоело от виселицы бегать? — отозвался бывший поручик, и в его голосе прозвучала тщательно скрываемая тоска. — С такими деньгами, Ерема, мы по-королевски заживем — в любом месте заживем, кроме России-матушки. Здесь-то, в какой медвежий угол ни забейся, все едино будешь до смерти от страха трястись. Ты про Новый Свет слыхал? Земли там сколько хочешь, кто первый занял, тот и хозяин. И, главное, воля! Там даже царя нет.
— Так уж и нет? — не поверил Ерема. — Так уж и сколько хочешь земли? Ой, барин, воля ваша, а только про этот Новый Свет вам кто-то, извините, наплел. Не бывает такого, чтобы землю даром брать.
— Так оно и есть, — равнодушно подтвердил Хрунов. — Правда, плыть до нее далече... А, пустое! Не хочешь — не верь. Стану я тебя, лешего, уговаривать!
— Выходит кто-то, — сказал Ерема, напрягаясь и вытягивая шею, чтобы лучше видеть ярко освещенное крыльцо.
Действительно, парадная дверь княжеского дома открылась, и оттуда вышел высокий молодой человек в цивильном платье, державший под мышкой черный шелковый цилиндр. На его переносице поблескивало круглыми стеклышками пенсне, а под нижней губой курчавилась подстриженная на скандинавский манер бородка.
— Батюшки, — шепнул Ерема, — и этот тут! Глядите, ваше благородие, это же он в кремле весь двор ямами изрыл!
— Да понял я, понял, — сквозь зубы процедил Хрунов. — Вот, значит, как обстоят дела!
— Чего это? — тупо спросил Ерема, который, в отличие от своего атамана, не понял, как именно обстоят дела.
— Не зря мы, брат, сюда пришли, — со странной интонацией проговорил Хрунов, неотрывно наблюдая за разворачивавшейся на крыльце сценой. — Я-то думал, что этот тип сам по себе орудует, а он, значит, тоже из рук княжны кормится! Что ж, так оно даже лучше. Путаницы поменьше, порядка побольше... А порядок, Ерема, первое дело.