Руль истории
Шрифт:
Решение Политбюро было совершенно секретным. Но в считанные годы вся огромная страна каким-то чудом пронюхала, что воровать отныне куда проще, выгоднее и правильнее, чем делать самому.
И вот мы здесь.
И уж конечно, советские фантасты оказались ни к чему нынешней нашей свободе.
Эти кудесники пуще всего мечтали о свободе творчества. Им казалось, будто окостеневшая социалистическая действительность есть главная ей помеха. Так в свое время пророки Израиля исходили на праведный гнев, клеймя своих царей. Но, развались от их распрей иудаизм, сейчас слова «еврей» [21] никто бы и не вспомнил.
21
«Эту книгу я назвал „Перешедшие реку“.
К счастью для евреев, во времена Илии и Исайи не было ни нобелевских премий мира, ни правозащитников, ни миротворческих сил НАТО, ни даже Джексона с Веником. Будь иначе, и доныне в иудейской культуре, если бы она выстояла, великие пророки шли бы по разряду наймитов Вавилона или Рима, безродных губителей Отчизны.
У нас же торопливо импортированная свобода оказалась просто свободой купли-продажи, ибо монополистом на изготовление свободы объявила себя держава, которая фабрикует мировую валюту и потому может (и явно хочет) купить весь мир. Для тех, кто готов продавать все, а главным образом то, что не ими создано и не им принадлежит — тут-то и случился рай. Мир ИХ Полудня.
Единственным препятствием для тотальной скупки являются системы ценностей, в рамках которых не все продается и покупается. Ну и, конечно, люди, их исповедующие. Против них может быть эффективной только сила.
Поэтому любые переживания и соображения, что ограничивают распродажу, оказались ошельмованы как тоталитаризм, подлежащий силовому искоренению под изрядно опошленным флагом борьбы за свободу — борьбы, сведенной ныне всего лишь к размыванию и дезавуированию всех отличных от личной выгоды смыслов жизни.
В угоду идеологии людям во всем мире навязываются такие степени свободы, которых человек уже не может выдержать, с которыми ему нечего делать и от которых он — животное, возникшее и миллионы лет развивавшееся в иерархически организованных стаях — сходит с ума. Целенаправленное разрушение естественных и поэтому давным-давно оформленных и облагороженных культурными традициями социальных иерархий (семьи, производственной ячейки, государства) бросает оказавшегося в эмоциональной пустыне человека в объятия иерархий антисоциальных: тоталитарных сект, мафиозных группировок, националистических банд, фанатских свор. Вот и вся свобода. Мой свободный выбор — боготворить кумира или вождя, и я глотку перегрызу любому, кто скажет о нем плохо. Только тогда я счастлив, и жизнь моя полна смысла.
Но либералы лишь изумленно поносят «подтянутых молодчиков», «спятивших мракобесов», «озверевших убийц-одиночек» и «религиозных фанатиков» — откуда, дескать, все это берется в наш просвещенный век? — и тупо продолжают создавать самую благоприятную для них среду.
Издавна мечтая об уменьшении роли государства, они то ли не понимают, то ли, храня верность идеалам юности, не хотят понимать, что, разрушая социоструктурную этику, традиционный ненасильственный регулятор общественной жизни, без которого невозможна никакая самоорганизация, они сами вынуждают государство с его уже совершенно бесчисленными телекамерами слежения, нескончаемыми регистрациями и проверками, прослушкой, осведомителями, полицией, дубинками, административными арестами и прочими атрибутами Старшего Брата брать на себя упорядочивание даже тех сторон бытия, которые прежде во вмешательстве государства и вовсе не нуждались. Там, где возникает вакуум саморегуляции, начинается бардак. И тогда государство, кряхтя, безо всякого желания и крайне неумело лезет поддерживать порядок, например, в храмах — что еще лет пятнадцать назад и в кошмарном сне привидеться не могло, ибо нужды такой не было. Похоже, по милости либералов мы все скоро будем жить при тоталитаризме — обеспечивающем, однако, не попытку, скажем, строительства бесклассового общества, но всего лишь полную невозбранность спекуляций и хулиганства.
Поразительная религия советской фантастики с ее на редкость притягательной коллективистской этикой бескорыстия, честности и созидания, этот причудливый симбионт православия и коммунизма, НАУЧНОТЕХНИЧЕСКОЕ РАЕВЕДЕНИЕ — оказалась одной из основанных на априорном, сакральном знании ценностных систем, в которых есть общие конструктивные РАЗРЕШЕНО и ЗАПРЕЩЕНО.
Но к тому же — единственной, что ориентирована на познание, на претворение новых знаний в технологиях, на создание не консьюмеристского варианта будущего. И поэтому, коль скоро новый миропорядок старается опираться на свое научное и технологическое превосходство — самой для него опасной.
Интеллигентный европоцентричный мэйн-стрим [22] с его эльзиным хныканьем, тупым постмодернистским глумлением и рычагами Букеров и Нацбестов в трясущихся с похмелья руках глубокомысленно слился с мистической фэнтези, которую он при Совдепе так громогласно презирал, и, будто поддержанный эльфийской пехотой лязгающий «Абрамс», попер на все, что хоть чуть-чуть напоминает в культуре советскую НФ.
Интересно, что реальному творчеству и созиданию традиционные коллективные РАЗРЕШЕНО и ЗАПРЕЩЕНО практически не мешают. Но вот те, кому не дано ни сказать, ни дать миру чего-либо нужного, важного или по крайней мере доброго, ощущают налагаемые этикой ограничения как некие лагерные проволочные заграждения, по ту сторону которых маячат самые лакомые свободы.
22
«Может быть, даже лучшие из нас — грешники и худшие из нас — святые. Кто знает?» — мудровал в «Падении Эдварда Балларда» Сомерсет Моэм. Рафинированный европеец уже век назад забыл — святой и грешник отличаются не тем, что один не грешит, а другой не совершает ничего доброго, но тем, что один, совершив нечто не одобряемое христианской системой ценностей, испытывает муки совести, кается и благодаря этому с течением времени грешит все меньше, а другой, впадая в грех, возбужденно радуется, испытывая чувство неведомой святошам свободы, и куролесит все пуще.
Эти заграждения из тоталитарной колючки непременно должны быть снесены.
Как это нельзя закидывать файерами только что начавшийся футбольный матч или резать ножами тех, кто болеет за не мою команду? Почему, собственно, нельзя слепить лазерами пилотов, ведущих на посадку пассажирские лайнеры — ведь прикольно же! С чего вдруг я должен соблюдать правила дорожного движения, я ж не на ведре с гайками езжу! Что значит «некрасиво» харкать, блевать, гадить на мемориальные доски или памятники несимпатичных мне людей, ведь я просто свободно высказываю свое мнение об этих суках! Кто запретил опрокидывать чужие машины в поисках закатившегося мячика, малевать уды на мостах или учинять панк-молебны? Ну, если скопищу расфуфыренных накрашенных мужиков не дают демонстративно лизаться и гладить друг другу яйца на фоне Исаакия, это ж форменный ГУЛАГ, торжество фашизма! На кой ляд надо самому затруднять себе карьеру и тратить время и силы, ухаживая за больными старыми родителями, они ж все равно не сегодня завтра загнутся? Как это нельзя новорожденного выкинуть в мусорный бак и уйти — куда ж мне его девать тогда? А почему нельзя взрывать полные ни в чем не повинного народу рынки? И с какой такой радости нельзя Родиной торговать? Кто сказал? Ну, он сказал одно, а я — другое, так он вот пусть и не торгует, а у меня иное мнение. Мне чужие проповеди не указ, я сам разберусь, я такой же человек, ничем не хуже.
Врет. Не такой же. Хуже.
Да, в природе разрушение и созидание идут рука об руку. Являются взаимосвязанными, взаимообусловленными этапами одних и тех же процессов. Но те, кто любит на это ссылаться, высокоумно доказывая относительность Добра и Зла, забывают, что природа действует вне морали, вне индивидуальных желаний и пристрастий. Последовательно, закономерно и целостно. Она сама и ломает, и чинит. У природы творение нового следует за разрушением старого НЕИЗБЕЖНО. У людей же тот, кто бомбит город, вряд ли чертит в уме проекты будущих дворцов, что вырастут на расчищенных взрывами площадях; его мысли и стремления заняты повышением убойной силы и оптимизацией уничтожения. Да и тот, чьими стараниями нефть квасит моря и душит кораллы, наверняка не воодушевляется мечтой, будто на загубленных рифах рано или поздно еще пышней расцветут актинии; душа его занята удешевлением нефтедобычи и ростом прибылей.
И потому не равны разрушители и созидатели.
Не равны вор и конструктор, аферист и космонавт, убийца и врач, растлитель и учитель. Не равны незнание и знание. Не равны блуд и любовь. Не равны аборт и роды. Не равны Зло и Добро.
Благодаря советской НФ я, слава Богу, это точно знаю.
Попытка к Полдню
Один мой товарищ и коллега, славный, неглупый и очень веселый человек, любит повторять: из дерьма, конечно, можно сделать конфетку, но все равно это будет конфетка из дерьма.