Румянцев-Задунайский
Шрифт:
Граф Михаил радовался встрече с русской землей — почтовым тройкам, с малиновым звоном катившим их от одной станции к другой, вешкам на дорогах, неоглядным синевато-белым степям, заиндевелым перелескам, морозу, приятно освежавшему лицо. Здесь, на Руси, все было мило. Хоть и бедная, нищая сторона, а все ж своя, родная…
Потемкин почти не высовывался из кибитки. Виды его не занимали, он сидел, погрузив лицо до самых глаз в воротник медвежьего тулупа, и не отзывался на восторженные восклицания своего молодого соседа. В мыслях у него было свое, совсем не то, что у графа. Он обдумывал план действий в Петербурге — план, родившийся еще в прошлом году и с тех пор не дававший ему покоя. План был дерзостный.
Конечно, он, Потемкин, не так знатен, как Васильчиков. Его родитель всего лишь отставной майор. Зато Бог дал ему то, чего не было у Васильчикова, — ум, образование. Он обучался в Смоленской семинарии, в Московском университете. Владеет французским языком. Когда Екатерина II вступила на престол, ему, вахмистру гвардейского конного полка, очень повезло. Он был произведен в офицеры, удостоен звания камер-юнкера, допущен в высшее общество… И все это благодаря ей, государыне. Будучи на приемах во дворце, он не раз ловил на себе ее взгляд, выражавший не одно только любопытство. Однако в то время он не смел даже мечтать о большем, что уже имел. Рядом с императрицей был Григорий Орлов, имевший на нее как на женщину прав больше, чем кто-либо другой. Но вот дошла весть, что Григорий Орлов отвергнут, что его место занял Васильчиков, и страсть забушевала в Потемкине с неуемной силой. Почему именно Васильчиков? Ведь место Орлова мог занять и он, Потемкин!
Ему трудно стало дышать в армии. Душа рвалась в Петербург. Он много думал, и каждый раз мысли сходились на том, что ему, боевому, заслуженному генералу с красивой наружностью, не так уж трудно будет оттереть этого пустозвона Васильчикова, все достоинство которого состояло в мужской потенции. Важно было только подобрать ключ к сердцу императрицы, найти поддержку среди ее приближенных.
И вот он мчался к заветной своей цели. Он солгал главнокомандующему, что едет в отпуск. Нет, он не собирался возвращаться в армию. Он собирался закрепиться в Петербурге. Любой ценой. И в этом он рассчитывал на помощь графини Брюс, сестры Румянцева, тетки графа Михаила, которого, кстати, и уговорил ехать только ради этого дела, В прошлом году графиня Брюс ввела к императрице Васильчикова, теперь она должна была сделать обратное, помочь удалить его, дать ход в опочивальню государыни более достойному человеку, то есть ему, Потемкину.
Потемкин считал, что первым шагом к достижению цели должно стать получение чина генерал-адъютанта. На это намекала в своем письме и племянница Браницкая, сообщавшая ему все придворные новости. Генерал-адъютантство при ее величестве давало в руки крупные козыри. В этом чине он мог быть постоянно рядом с императрицей.
В кармане у Потемкина лежало письмо, предназначенное императрице. Он сочинял его в дни своего бездельничанья, сочинял долго и с таким усердием, что запомнил написанное слово в слово. В письме было следующее:
«Всемилостивейшая государыня! Определил я жизнь мою для службы Вашей, не щадил ее отнюдь, где только был случай к прославлению Вашего имени. Сие поставя себе простым долгом, не мыслил никогда о своем состоянии и если видел, что мое усердие Вашего Императорского Величества воле, почитал уже себя награжденным.
Находясь почти с самого вступления в армию командиром отделенных и к неприятелю всегда близких войск, не упустил я оному наносить всевозможный вред, в чем ссылаюсь на командующего армией и самих турок.
Отнюдь не побуждаем я завистью к тем, кои моложе меня, но получили лишние знаки
Конечно, во всем этом есть риск быть неправильно понятым. Но риск оправдывает цель. Надо только постараться, чтобы это письмо попало в руки самой государыни, а не осело в канцелярии. И тут, наверное, опять не обойтись без прелестной тетушки графа Михаила…
На дорогу ушло три недели. Потемкин боялся, что придется задержаться в Москве у Мишиной матушки, но, к счастью, графини дома не оказалось: она находилась в это время в Петербурге. Так что в Москве только ночевали, а на другой день поехали дальше.
В Петербурге у Потемкина было много друзей и родственников, но он предпочел поехать сразу к Мишиной тетушке. Он желал сделать приятное своему юному другу и надеялся, что графиня Брюс это оценит.
Графиня Прасковья Александровна с врожденной своей непосредственностью зацеловала племянника, долго не выпускала его озябших рук, стараясь согреть их своим дыханием, чем привела его, угловатого, не привыкшего к такому обращению, в сильное смущение. Потемкин наблюдал за ними со стороны. Собственно, он пожирал глазами ее одну, с виду еще молодую, хорошенькую, женственную, и таял от мысли, что скоро, быть может, ему тоже придется принимать ласки от такой же вот прелестной женщины. В Петербурге у него была знакомая девица, но он не переписывался с ней и не знал, свободна ли еще она.
— А где матушка? — спросил молодой граф, осторожно освобождая свои руки.
— Ты же знаешь, она у нас никогда не останавливается.
Прасковья Александровна рассказала, как ее найти.
— Я, пожалуй, пойду.
— Соскучился по матушке?
— Я приду завтра, — не ответив на вопрос, пообещал племянник.
Он ушел, и Прасковья Александровна наконец-то занялась им, Потемкиным. Она стала расспрашивать о брате: здоров ли, собирается ли в отпуск и вообще как живет, чем занимается? У Потемкина были свои вопросы сгорая от желания поскорее задать их, он отвечал графине с торопливостью человека, не имеющего времени для пустых разговоров. Перейти от ответов к собственным вопросам Потемкину так и не пришлось: приехал со службы граф Яков Александрович, да не один, а со Стрекаловым, одним из секретарей императрицы. Товарищи по турецкой войне крепко обнялись, и на Потемкина снова посыпались вопросы, подобные тем, что уже задавала графиня. Затем все вместе, хозяева и гости, направились в столовую, где уже был накрыт обеденный стол.
— Вы приехали по поручению графа? — спросил Брюс.
— Я приехал в отпуск, — отвечал Потемкин. — Однако у меня есть письмо государыне, и я хотел бы, чтобы оно попало в собственные руки ее величества.
При этих словах Потемкин просительно посмотрел на графиню. Брюс, перехватив его взгляд, сказал, показав головой на Стрекалова:
— Я думаю, нашему другу сделать это проще.
Выражая готовность помочь делу, Стрекалов кивнул головой.
— Я не забываю услуг, мне оказываемых, — воссиял Потемкин. — Ваше высокородие, можете быть уверены в моем к вам искреннем расположении.