Руна
Шрифт:
Уговорить Вадима не составило труда. Во-первых, он не в курсе происходящего, знает, только что заключенный опасен. Во-вторых, он мне должен и когда-то принося извинения, пообещал вернуть должок. Время пришло, я попросила об услуге. Просьба пустяковая, пять минут «беседы» с заключенным.
— Не смущает, что он будет голым?
Я умоляюще улыбнулась его. Что я девочка? Работать приходилось в весьма разнообразных условиях, первое чему учат не стесняться ногаты, плевать на гендерное различие, пользоваться имеющимися преимуществами при выполнении заданий, не говоря уже о подчинении противника.
— Ты ему не только руки к трубам, но и ноги заблокируй. Для надежности, — попросила я. — Вдруг он оскорбится.
Вадима порадовала просьба. Мы хлопнули по рукам и на этом расстались до назначенного ночного часа, когда база погружалась в относительную фазу спокойствия. Достать комбинезон персонала уборщиков, оказалось тоже просто. А дальше кепку на лицо, бейджик на грудь, швабру и перчатки в подрагивающие руки. Все-таки волнительно. За несколько дней я увидела, то, что сложно игнорировать. Я и сама находила Илью очень знакомым, но память отказывалась сказать откуда. Все пятеро бывших одноклассников молчали.
Когда вошла в душевую изоляционного блока, поразилась количеству пара. Помещение не большое двадцать пять квадратов, отделанное белой плиткой. На полу лежат черные резиновые коврики. А форточка с решеткой наглухо задраена. Духота с влагой, хоть вешайся. Видимо, Вадим перестраховался. Форма уборщика мгновенно потяжелела, а я упарилась.
В глубине, прикованный по ногам и рукам стоит голый мужчина. Приближаясь, я разглядывала его со странным трепетом. Ощущая, как по коже вьется страх, сковывающий сердце. Дыхание перехватило от ужасного предчувствия.
Я остановилась перед ним. Высокий, достаточно молодой мужчина, брюнет. На вид может даже и смазливый. Но я видела его в чужих воспоминаниях, и выглядел он там по-разному. Чаще небрито, заросшее, не мыто. А сейчас в клубах пара, чисто выбритый, обнаженный. Так вот ты какой — стирающий жизни функционал.
Мужчина поднял взгляд, впился в меня карими, почти черными радужками глаз. И от этого движения животный страх побежал по спине, поднимаясь пульсирующим комом в горло. Потерялся на секунду-другую контроль над эмоциями. Трепет вывернул меня наизнанку, до стука зубов и исступленного сердцебиения. Меня тут же бросило в жар, а потом в липкий пот. Инстинктивно я опустила глаза в пол и отступила назад. Усилием воли, взяла чувства под контроль.
— Такой страшный? — голос глухой, басовитый.
Несколько секунд я молчала. Это чисто моя реакция на него. Странная. Слишком нервная. Подняла вздрагивающий взгляд.
— Ты стер память пятерым людям, — голос мой упал до хрипоты. — Как?
На его лице проскользнула ухмылка, дернулся уголок рта.
— Они не подошли.
— Как ты это сделал?
— А ты уверена, что сделал? — взгляд поменялся, сверкнул странно, мне показалось как-то пугающе не по-человечески, внутренне я отшатнулась и едва удержалась, чтобы не попятиться.
— Да. Тебя ведь Илья зовут.
Он оценивающе прошелся взглядом по мне, ухмыльнулся.
— Умеешь заглядывать в душу. Боишься, что я тоже умею?
Скрывать то, как я дрожу, как по коже бегут мурашки, а тело трясет от напряжения не возможно. Тело, само по себе, я сама по себе.
— Боюсь.
Еще один оскал.
— Не умею. Я стою прикованный, весь перед тобой, — заглянул-таки в мои глаза. — Тебе нечего боятся, чтец времени.
Я поверила ему. И это плохо. Очень плохо. Верить не с чего. Если он маньяк и псих, то способен буквально на все. Но вера успокаивает меня, и я начинаю дышать в тяжелом избыточно-влажном паре немного уверенней, ощущая, как необъяснимая дрожь в теле снижается.
— Тогда объясни зачем?
Он молчит, выжидательно смотрит на меня. Ему в душевой голым отлично, это мне в одежде душно.
— Я уже рассказывал вашим. Ты ничего не прочтешь. Измерения разные, понимаешь?
Теперь время мне молчать, думать.
— Предположим, ты не врешь. Зачем стер память, тем пятерым. Почему им?
Он смотрит на меня серьезно.
— Людям твоего времени трудно поверить в иные миры и измерения. Но они есть. Ваша наука только допускает подобное. Мир совсем не так устроен, как думаете вы.
Я молчу.
— Мне нужен проводник в нижележащий мир. Не в ад. А в другое измерение.
— Почему сам не пройдешь?
— Потому что я из более сложного. Всегда нужен проводник из соседнего. Кто откроет его.
— Его?
— Портал.
Я тяжело вздыхаю от пара и от уверенности, Клод прав, передо мною первый псих функционал. По крайней мере, звучит он так.
— И чем, не подошли другие? — все же спрашиваю я.
— Они забыли. У них из прошлого, осталось лишь одно воспоминание.
— Понятно, — киваю, соглашаясь, и верно всего по одному, я сама видела. — А должно быть?
— Всё, — он смотрит на меня спокойнее, но в глазах так и искриться что-то буйное, посверкивает.
— А почему эти пятеро?
— Шестеро, — наши взгляды сталкиваются, как две молнии и я вздрагиваю от удара и звона в ушах от дополнительного импульса жути. Я шестая.
— Вас шестерых я перевел через Алатырь-камень. Вспоминай!
Последнее слово, как приказ, как потрясение от того, что с тебя сдирают кожу заживо, как могучий рывок распахивающий миг перед головокружительным полетом. Срыв и мертвая петля, отрыв от земли и падение вниз. Дух захватывает. Неужели он воздействует на волю голосом? С меня струятся ручьи пота от волевых потуг. Хочу ослушаться, от ярости на приказ бьет крупная дрожь, от тяжести с трудом поднимаемых век, будто на них вылили горы воды, и пригибает к полу.
— Я, — произношу с усилием, дрожа и сотрясаясь всем телом. — Не по-м-ню!
Мой заторможенный взгляд упирается в мужчину, и мне сложно отвести взор назад.
— Ты Руна, — он с яростью бешено глядит в глаза, срывая с моего разума страховочные тросы безопасного существования. — И это не реинкарнация. Лиза давно умерла. Осталось только тело, оболочка.
Ведь я знаю, он не врет. Я видела все пять воспоминаний. И его слова, каждый слог омерзительны, безобразно гадостливы, возмущающие мой внутренний предел до кричащей головокружительной злобы, до животной жестокости, до свирепого буйства.