Руна
Шрифт:
— Ох, горе-то! Что б тебя, беда за бедой, — шептались заключенные.
Руна поймала взгляд старосты на себе. А ведь это и его промах. Его беда. А ведь все по тому, что ее спасал. А значит и она виновата. Илья подошел к офицеру.
— Ваше благородие. Сделай милость, пусти на поиски! Мы вам беглых сыщем, чтобы вам со счету не сбиваться и перед начальством не отвечать. Ответственность, коли не выдам, будет на мне.
Призадумался.
Мужики радостно зароптали. Так делали артели, что в хороших отношениях шли с конвойной командой. Тогда
— Ладно, — кивнул тот.
Офицер в годах был, дело свое знал, также как и каторжного брата, и на варнацкое слово чуйку имел.
— Ступай.
Илья не сошел с места. Ему начальнику ведь все ровно, кого он приведет, главное чтобы счёт был верен, а там справки наводи, на чьем этапе смена лица состоялась.
— Кого-нибудь взять, намерен в помощь? — догадался он о причине задержки.
— Вот эту, — кивнул Илья на Руну.
На лице офицера проскочила ирония, затем ехидная усмешка.
— Шутить изволишь? Мало тебе там?
Илья оскалился, смотря с ним вслед на баню, пожалел плечами. Мол, видит меня ваше благородие с потрохами.
А Руна в душе замерла. Ее рука все еще сжимала деньгу, а живот урчал от голода. Зачем это старосте?
— Добрый человек всегда найдет, как провести время с пользой и выгодой.
Офицер смотрел на Руну с большим сомнением. Оголодавшая, шатающаяся без сил девка поможет мужику в поиске трех беглых? Как? Ну может и правда, разделит приятное с полезным? Далеко все равно не уйдет доходяжная, разве сама станет жертвой трех преступников.
— Пс-м, бери-и, — протянул он, отворачиваясь.
Илья подошел к Руне, взял из рук тряпки и деньгу, отдал их Косолапову, что стоял у избы вместе с остальными заключенными.
— Сбереги. Утром или днем вернемся, заберем, — велел он.
Тот взял, хмуро пялясь на них, не понимая и соглашаясь.
У Руны сердце живой струей радости окрасило, разогнало несущуюся так стремительно по венам кровь, в жар бросило. Внутри все громило новостью, ведь она желала больше всего этого, но и боялась пуще смерти.
Она не оборачивалась в волка, еще. Пока еще нет. Никогда не была тем, кем ей велено быть природой. Лес манил ее, звал, шептал сказками с самого детства, где ее место и в чем значение. И вот он порог, вот калитка, за которой чистая запруда. Люди в нее выходят и входят легко, запросто, не делят его на два мира, свой и чужой.
Илья остановился и смотрит на нее, ждет.
— Пойдем.
Она сглотнула, и перешагнула, сделала первый шаг на волю. Задохнулась от адреналина в крови и от страха и вовсе не перед лесом, а перед самой собою.
Глава 13
Илья шел с девушкой по кромке леса, сжимая веревку. Спустя час повернул в его глубину, особо не прислушиваясь и совсем не принюхиваясь к следам и запахам тех, кто ушел раньше. Руна молчала. Они двигались быстро, так что она успела и согреться и обсохнуть. Отойдя за пару верст, Илья остановился. Ночь выдалась лунной. Белый свет заливал пригорок. Несколько секунд он стоял, внимательно смотрел на девчонку.
— Почему мы не пошли по следу?
— Потому-что, я хочу сначала поговорить. О нас.
— О чем?
Руна, не поняла.
— Как так вышло, что ты ни разу не оборачивалась?
Она пожала плечами, отвела взгляд.
— В городе негде, да и как-то не хотелось.
— А здесь зов, — закончил Илья. — Это случается в нескольких случаях. Когда есть подходящая пара, когда опасность угрожает и когда душа человеческая не желает больше жить в теле людском. Какой вариант твой?
Руна косилась на деревья, утонувшую во мраке листву и думала о том, что становится свобода нужна, когда нет её. У нее до беды нынешней и мыслей таких не возникало. Все с утра до ночи дела какие-то. Принеси то, подай это, сходи туда-то, узнай что-то. Руна никогда и не думала в волка оборачиваться. Из прошлой жизни она только и помнила, что лес, запахи и маму. Очень смутно. До каторги, ей даже думать ни разу не думалось, что она может обернуться в волка и уйти жить в лес с теми, кто ей близок по рождению.
— Кто же ты такой? — уязвленно спросила она. — Ты же не волк. А живешь среди людей.
— А что ты знаешь об этом? — Илья вскинул вопросительно бровь. — Я контролирую свой силы, и отрочество уже давно прожил. А ты только живешь и не знаешь, как все устроено.
— И как?
— Как я сказал до этого. Ты здесь, — он вскинул руку, провел полукруг. — И тебе плохо. Если оборотишься, назад можешь и не вернуться. Ты знала об этом?
Она не знала, пялилась на него во все зеленные глазища, словно не верила.
— Что вообще никогда?
Он кивнул.
— Оборот вспять сложнее. Ты должна быть спокойной и хотеть жить человеком. У зверя сознания грубое, оно вот тут.
Он протянул руку и коснулся затылка Руны.
— Его нужно уметь поймать, направить и удержать. С каждым разом все будет передаваться проще.
— А у людей, вот здесь, — ткнул пальцем ей в лоб, Руна его потерла. — И оно тонкое, свободное. Его легко потерять. Видела когда-нибудь, какой корове или кошке дурно делалось, и та лишалась сознания? Нет такого у животных, потому что сознание иное. Ты этого желаешь? Прожить зверем всю жизнь?
Руну закусила нижнюю губу, отвернулась, растерянно глядя на звезды над головой. Кто бы ей рассказал о подобном? Наверное, поэтому члены стаи обернувшегося ребенка удерживают. Не дают повернуть сознанию вспять, пока не закрепится личина человеческая, пока не научится жить и любить новый облик. А она? Она, в общем-то, любит людей. Не знает иной жизни, и жить по-волчьи не умеет.
Но там же, там лес! Запахи эдакие вкусные, богатые дивными оттенками и благоуханиями. Она и не думала о том, что лучше? Как то естественно считала, что быть хорошо и волком и человеком. В животе тянуще заурчало.