Руны Одина

Свидрицкая Н.

– А где Запретные Земли? – Спросила Санька, в надежде, что Диего покажет пальцем и скажет: «А вон они». Но он только засмеялся и покачал головой:

– Боюсь, не скоро я тебе их покажу. Нам туда – видишь, две вершины? Но прямо не пройти, придётся двигаться вкруговую, вон туда… – Они шли пешком, ведя коней в поводу, и Диего подошёл к Саньке, объясняя, приобнял её, почти прикасаясь щекой к щеке. – Вон по тому распадку спустимся к реке – сейчас её не видно, – дойдём до брода, это вон там, – поднимемся вон на ту гору… А дальше я дороги не знаю. Будем искать по солнцу. Направление-то известно.

– Я знаю дорогу. – Бросил Россомаха. – До самой Туры.

– Ну, это же отлично! – Деланно обрадовался Диего. Санька поёжилась. Она, вроде, и сама к этому стремилась, но душа

всё равно за Росомаху болела. Считая, что права, она уже который день находилась в таком мучительном разладе сама с собой, что её обычная жизнерадостность начала ей изменять. Россомаха обиделся очень сильно, и не мог этого скрыть; с каждым днём он замыкался в себе всё сильнее, и больше общался с Харой и с Ченом, нежели с Санькой. Она привыкла к его близости, к его вниманию, к его заботе, воспринимала их, как само собою разумеющееся, и в её схеме развития ситуации потеря всего этого не предусматривалась – она была уверена, что это от неё не уйдёт. Что Россомаха будет по-прежнему с нею, только уже иначе… Терять его было страшно. К тому же, и Хара, и Чен явно были на его стороне, и Саньку почти открыто осуждали, проявляя свою солидарность с другом. Всё это расстраивало её ещё больше. Она, вроде, и хотела всё исправить, и в то же время не могла: мешали завязавшиеся дружеские отношения с Диего. Он стал оказывать ей мелкие услуги, опережая остальных, то и дело обращался на привалах с вопросами или просьбами, всегда как-то так, что Санька не могла ему отказать, не могла оттолкнуть, боясь обидеть. Но не могла не замечать, что он старается в таких случаях всегда опередить или заменить Росомаху. Вообще-то, подобное соперничество ей было лестно, и даже слегка задевало нежелание Росомахи как-то соперника оттеснить. Старался в основном Диего.

Глава четвёртая

Руна Эваз.

Само по себе путешествие протекало неплохо. Несколько раз они видели издали проснувшихся бурых медведей, частенько слышали волчий вой, а по ночам лошадей тревожило рычание ирбиса, но на отряд ни разу никто не напал. Весна меж тем стремительно набирала обороты, расцвела верба, проклюнулась зелень на солнечных прогалинах. То и дело маленький отряд спугивал оленей и косуль с солнечных полянок; те отбегали нехотя и не далеко, пугливо присматривались к всадникам, готовые в любую секунду броситься прочь. А раз увидели молодого медведя: тот тоже, сидя совсем по-человечьи, лопал свежую зелень. На всадников он даже не зарычал, и, кажется, совсем не испугался и не насторожился, с любопытством провожая их взглядом. А белок и прочей мохнатой мелочи им на пути встречалось видимо-невидимо, столько, что даже Санька перестала обращать на них внимание. Настроение, правда, было у всех не ахти; положение не спасали ни песни Диего, ни попытки Чена всех помирить, которые у него получались настолько неуклюжими, что вызывали только кривые усмешки и сочувствие. Неизвестно, чем кончилось бы это напряжение, достигнув своего пика, но скоро стало очевидно, что за ними кто-то идёт. Преследователей выдал лёгкий дымок, который однажды заметил Россомаха со склона горы; пристальное наблюдение в последующие дни показало, что кто-то действительно идёт за ними. Птицы, кружившиеся над вершинами деревьев; лёгкие, почти невидимые струйки дыма иной раз. Они решили, что преследуют именно их, потому, что все эти метки в точности повторяли их маршрут.

Разведать взялся Диего, ему это было проще всего. Оставив коня и оружие Саньке, он перекинулся и скрылся в лесу. Темнело; остальные взялись ставить юрту и готовиться к ночлегу. Санька, как обычно, занялась постелями; бросила охапку лапника на землю, когда в глаз что-то влетело.

– Погоди, не три! – Рядом тут же оказался Россомаха. – Смотри вверх, я сейчас достану. – Взял её лицо в ладони. – Надо же, уже какая-то мошка проснулась…

– И покончила жизнь самоубийством в моём глазу. – Фыркнула Санька. – Извращенка.

– Может, ей глаза твои понравились. – Россомаха бережно вынул извращенку из Санькиного левого глаза.

– Тем более извращенка. – Буркнула Санька.

– Почему? – Не торопясь отпускать её, спросил Россомаха. Санька побоялась развивать эту щекотливую тему, дёрнула плечом:

– Просто ляпнула. Так. Настроение не очень.

– И уже давно.

– Да. Ты же дуешься на меня. – Прямо сказала она. – Обижаешься на что-то.

– Я не обижаюсь. Просто ты с Диего этим… подружилась уж больно.

– Он не такой и плохой… Мне так кажется.

– Ага; только ссытся и глухой. – Нахмурился Россомаха, отпуская её.

– Он часто тебя обижал, но ведь и ты его – тоже. Вы просто терпеть друг друга не можете; но ведь…

– Что?

– Ничего.

– Ничего? – Россомаха опять поймал её за руку, потянул к себе. – Я знать хочу. Что ты сказать хотела?

– Забыла. – Санька несильно трепыхнулась, но он не отпускал. – Это не важно. Правда; пусти. Ну, Россомаха, я тебя прошу…

– Да не держу я тебя. – Он даже отступил на шаг. – Кто я такой, чтобы тебе мешать?

– Ты не мешаешь. – Растерялась Санька. – Ты не можешь помешать. Кто я буду, если скажу тебе такое?! После всего, что мы… После всего, через что мы прошли вместе! Дороже вас троих у меня нет никого, потому я и здесь сейчас.

– А я уже не хочу быть здесь. – Сказал Россомаха. – Плевал я на проклятие на это; всё равно помирать, и лучше молодым, чем старым и немощным, всеми брошенным, всем в тягость. Если б не Хара и Чен, давно бы уже повернул куда-нибудь в сторону.

Санька замерла, открыв рот. Ей казалось, что скорее солнце в обратную сторону вращаться начнёт, чем Россомаха скажет что-то подобное! Впору было «караул!» – крикнуть.

– Ты не думаешь так на самом деле! – Пробормотала она, потрясённая до глубины души. Россомаха упрямо дёрнул ноздрями:

– Думаю. День и ночь думаю. Невмоготу терпеть! Как эта тварь, Диего, надо мной куражится, а ты ему подпеваешь!

– Я не подпеваю! – Воскликнула Санька так громко, что Чен и Хара оглянулись на них, а Смог всхрапнул и насторожился, бросив хрустеть овсом. Россомаха досадливо покачал головой, даже поморщился, и пошёл прочь. Санька бросилась за ним.

Нагнала над быстрым ледяным ручьём, где он собирался набрать воды, схватила за жёсткую тёплую ладонь, не удержалась, поскользнулась, и оба они чуть не сорвались в ледяную воду – Россомаха в последний момент ухватился за толстую ветку, и они опасно повисли над ручьём, так неудобно, что какое-то время не могли разъединиться и выбраться обратно.

– Свалимся щас! – Прохрипел Россомаха, изо всех сил подтягивая себя и Саньку к дереву. Санька согласилась, но помочь ничем не могла – было так неудобно и опасно, что она боялась лишним движением всё испортить. Наконец Россомаха зацепился за что-то крепче, и одним сильным движением вытолкнул себя и её на безопасное место. Перевёл дух:

– Чуть не искупались! Ну, ты даёшь! Что случилось?

– Ничего. – Фыркнула Санька. – Ещё немного, и я буду, как Чен… Или хуже! – Чуть не задохнулась, почувствовав, как Россомаха обнимает её. Его взгляд яснее ясного сказал ей, что он сейчас сделает, но она попыталась изобразить, что ничего не происходит, и увернуться. Не тут-то было: Россомаха, продемонстрировав немалый опыт в этом деле, крепко поцеловал её, не позволив даже трепыхнуться. Санька только пискнула. Целовался он просто офигительно. Волнение, поднявшееся в организме от его поцелуя, Саньку потрясло; если в первые секунды она пыталась отстраниться, то потом уже было не до того. Слегка переведя дух, она уже сама на него набросилась, плюнув на все проблемы контрацепции. Нет, что-то в мозгу звякало, конечно, как сигнал превышения скорости в иномарке, но, как все нормальные русские водители, Санька этот сигнал проигнорировала. Она и раньше подозревала, что что-то в Россомахе есть – не зря же он так легко укладывал в постель девиц во всех городах и весях Танзейского каганата! Но чтобы до такой степени.… Чтобы такое представить, нужен был опыт подобного рода, а его у Саньки никогда не было. Впрочем, это ей не мешало – организм сам знал, что и как. Мешали неудобное местоположение, холод, близость Хары с Ченом и обилие всяческих одёжек и на ней, и на Россомахе.

Конец ознакомительного фрагмента.