Руны Одина

Свидрицкая Н.

– Ты, главное, лежи спокойно, – настаивала Санька, – всё хорошо. Раны твои не серьёзные, кроме одной, под ключицей, но и она не смертельная.

– Они из засады стреляли, трусы. – Сказал Россомаха. – Представляешь?

– Конечно-конечно. Успокойся. Всё нормально. – Она решила пока что Россомахе ничего не говорить, подождать, пока он отдохнёт. Сама спустилась вниз, где среди других постояльцев сидел и жрец Солнца, уже один. Усмехнулся при виде Саньки – как её бесила его усмешечка! Отхлебнул из бокала, кивнул на место перед собой.

– А приятели твои уже уехали? – Спросила Санька. – Что ж они тебя не дождались?

– А зачем? Я ведь поеду с вами.

– Чего?! – Поразилась Санька.

– На самом деле ты рада. – Хмыкнул он, глядя на неё весело и нагло. – Только тебе стыдно признаться. Ладно, не признавайся. Сколько ты уже без мужчины?

– Не твоё дело. Мы скажем своё решение завтра. Пусть Россомахе станет получше.

– Тогда я переночую с вами. Мне податься некуда. Ты где спишь?

– У тебя что, денег нет?

– Нет. – Пожал он плечом.

– Что ж тебя так? Не за то ли, что сам виноват в своих проблемах?

– А вот это уже не твоего ума дело, деточка.

– Ладно. Тогда не моё дело и то, где ты будешь ночевать. – Санька встала. – Спокойной ночи.

– Меня зовут Ирбис. – Сказал он ей вслед.

«Похож!» – Подумала Санька. Вот так вот. Не тигр, а барс.

Войдя с лестницы, окунулась в тепло – здесь было гораздо теплее, чем внизу, – тишину и специфический запах лекарственных снадобий. Хара сидел у огня, задумчивый и грустный, Чен бдил возле Россомахи, уступил место Саньке.

Россомаха не спал, слишком больно ему было. Вот когда Санька вновь вспомнила своё благословенное времечко! Как обезболивающих-то не хватало! А ведь и антибиотиков днём с огнём не сыщешь, и если какое-то воспаление начнётся, ему конец. Щас бы ему пару таблеточек, и он бы спокойненько уснул себе, а так.… Сколько ему ещё мучиться? Санька мокрой тряпкой стёрла пот с его лица и шеи. Сидела подле него долго, потому, что он взял её за руку и, похоже, об этом забыл, а она отнимать руки не хотела. Мысли в голове бродили невесёлые. А с другой-то стороны, сама это выбрала, не просто так же полог мира её назад выбросил! И в чём-то Ирбис прав – она действительно зависла, не зная, куда податься и что делать дальше. А тут хоть какое-то заделье, да и шанс изменить судьбу её друзей появился, если только Ирбис, сука, не врёт. Росомаху было жалко.… Всех жалко было.

– Я скоро встану. – Прошептал Россомаха.

– Да не торопись ты.… Поправляйся. – Санька глубоко вздохнула. – Ты с друзьями.

Россомаха улыбнулся ей, довольной улыбкой, хоть и несколько бледноватой из-за боли.

– А я тебе что-нибудь расскажу, – подкинула ему леща Санька, – чтобы не так было больно. Хочешь?

– Хочу. – Тут же ответил он, и добавил справедливости ради:

– Но мне не больно!

– Ну, разумеется! – усмехнулась Санька. – Так что тебе рассказать?

– Про сражения. – Не колебался Россомаха. – Про великие подвиги.

– Тогда я тебе расскажу про спартанского царя Леонида и битву при Фермопилах. Идет?

– Да. А где это?

– В Греции. В Элладе. Помнишь?

– Помню.

Пришлось вкратце ознакомить его с обычаями и нравами спартанцев, напомнив ему про Елену Прекрасную, жену Спартанского царя. Эта история Россомахе не нравилась, возможно, потому, что напоминала ему его собственную; но он хорошо её помнил. Рассказ Саньки с самого начала так его увлёк, что он и в самом деле забывал про боль, бормоча про себя: «В узком проходе в скалах.… Ну, да», и в том же духе, а потом уже и про это забыл, затаив дыхание. Санька расцвечивала свой рассказ эпизодами из голливудских фильмов, чтобы было поинтереснее, и получилось круто, настолько, что к концу рассказа Россомаха просто впал в прострацию. То, что никто не спасся, но греки опомнились и разгромили персов, ему понравилось больше всего, хоть и заставило прослезиться. Когда Санька замолчала, он долго лежал, не шевелясь и глядя влажными глазами куда-то мимо Саньки, потом сказал:

– Вот бы так умереть. Сражаясь до последнего, и остаться великим героем на все времена.

– У тебя ещё всё впереди, Россомаха. – Ободряюще произнесла Санька. – Ты вполне на это способен, я уверена. Может, попробуешь заснуть?

Он молча кивнул. Санька посидела ещё возле него, и только когда заметила, что он и в самом деле задремал, осторожно положила его руку на покрывало, которым он был накрыт, и вернулась в свою постель. Но сама так и не закрыла глаз до самого рассвета: слушала, как дышит Россомаха, смотрела в огонь, видный из-за полога, думала о завтрашнем… нет, уже сегодняшнем, – разговоре. Не хотелось ей рассказывать Россомахе всё, и она решилась: на рассвете разбудила Хару и попросила его не рассказывать Россомахе, что ей пришлось клясться на жезле.

– Пусть вообще не знает, что я знаю, что это был он, в Танзе. Ну, понимаешь, это может создать напряжение между нами, понимаешь?

– Понимаю. – Сказал Хара, чем немного её удивил. Она думала, что объяснять придётся дольше. – Но как тогда объяснить, что ты знаешь про проклятие?

– Ирбис сказал. Я сейчас с ним тоже поговорю.

– Он не согласится.

– Куда денется?.. Из храма, как я поняла, его выперли, он голодранец, своего у него ничего нет. Пригрожу лишить довольствия, да и всё. Придётся его терпеть…

– Он опасен.

– Уж я-то знаю. – Хмыкнула Санька, потерев ладонь. – Но это и радует: то, что мы все это знаем. Он нас фиг обманет, правильно? Будем присматривать за ним.

– Сыны Солнца опаснее, чем мы. Их сила в солнечной ворожбе и в смертельном искусстве боя. Они знают всё – ты сама видела. Откуда, этого никто, кроме них, не знает.

– А у нас есть выбор? Может быть, Хара, если мы снимем это долбанное проклятие со всех нас, ты сможешь встретиться со своим дедом уже без опаски быть за это убитым? Кто знает? Разве ты не хочешь обрести свою семью? А Чен? Кто знает, может быть, он во сне видит свою родину и тоскует, но какой-то обет его заставляет странствовать с нами; а сняв проклятие, он сможет вернуться? Может, у него есть семья, жена, дети, родители? Я про Росомаху уже не говорю.

– Я всё равно ему не верю. – Упорствовал Хара. – Я бы не полагался только на его слово.

– Что предлагаешь?

– Обратиться к шорским шаманам. В долине Беловодье, за Уйгуном, живёт сильный шаман. Поехали к нему?

– Хорошо. Как только Россомаха встанет на ноги. Одного я его не оставлю.

Совсем рассвело; серый свет преобразил комнату и приглушил огонь в очаге. Чен, поднявшись, подкинул туда дров, сбегал вниз и принёс воды, снова сбегал и принёс горячий чай – на травах, конечно, – и кузовок мёда со свежими лепёшками. Санька уже предложила ему свободу, но он продолжал прислуживать им всем; причём всё это с нешуточным риском для здоровья. Подкидывая дрова, он в первый раз промазал, полез за очаг за поленом и стукнулся головой; закинув, наконец, дрова внутрь, он решил, что они упали не как надо, и стал поправлять, обжёгся, начал дуть на руку и снова стукнулся головой; зацепился волосами за крюк над очагом, и Саньке пришлось его отцеплять. Воду он дважды разлил: один раз ещё на лестнице, в другой – уже в комнате, начал вытирать лужу и поскользнулся. Горячий чай он, как ни странно, принёс без особых проблем – только стукнулся на лестнице обо что-то, причём Санька и Хара только переглянулись и чуть поморщились – привыкли. Зато мёд и лепёшки он уронил, и они разлетелись по всему помещению, и разбудили, наконец, Росомаху. Санька сделала ему холодный ягодный морс, добавила туда мёд, и помогла выпить. Боль от раны, видать, была нешуточной, но он крепился. Лежать отказался, сел, и Хара помог ему одеться.