Русь на Мурмане
Шрифт:
…В сон отрока врывалось море – шипело, грохотало, злилось, пылило брызгами. Пока не разбудило совсем. В сером мареве крапал дождь, одежда промокла. Митроха приподнялся, выглянул за борт карбаса, где спали втроем. Пелену мороси разрывали расплывчатые бледные огоньки поодаль, медленно двигавшиеся вокруг лодки.
– Что это? – громко прошептал отрок, обращаясь к голове лопаря, торчащей над кормой лодки. Тот сделал знак молчать и спрятался на дне карбаса.
Вскоре сон вновь одолел мальчишку…
Утром море опять отобрало надежду на обратный
Доев вчерашнюю кашу, Митроха решил исследовать остров. По пути ему встретилось с десяток лопских сейдов самых разных обличий. А потом в распадке меж скалистых холмов с редкими елями он наткнулся на круги, выложенные камнями один в другом, поросшие травой и брусничником. Наружный круг имел вход, дорожки внутри петляли подковами. Отрок несколько раз обошел сооружение.
– Митрофан! – С вершины холма ему махал Феодорит. – Не пропадай! Туман идет.
За монахом увязался лопин. Оба спустились и тоже уставились на круги.
– Это вавилон, – сказал инок. – Такие есть на Заяцких островах.
– Зачем они?
Феодорит пожал плечами. Митроха направился ко входу в вавилон.
– Нельзя туда! – возопил Одгэм и опять в волнении перешел на свою молвь.
– Он говорит, что даже кебуны никогда не заходят в вавилоны. Их оставили древние люди, которые были сильнее теперешних колдунов.
– Значит, я буду первым.
Митроха шагнул в круг и двинулся по узкой травяной дорожке. К середке вавилона с горкой камней тропа вывела его сама, но затем она разветвилась. Мальчишка пошел по нехоженому пути, и скоро обнаружил, что петляет от середины к наружному кругу и обратно. Выхода не было. Он вернулся в центр. Монах и лопин смотрели на него во все глаза. Митроха отыскал начало самой первой дорожки и отправился по ней. С каждым кругом он шагал увереннее. Но на полпути остановился от резкого вопля.
Лопин улепетывал прочь от вавилона, надрывая глотку страшным криком. Митроха быстро довершил путешествие, добежав до выхода. Вдвоем они молча бросились за лопарем. Догнать его смогли только у карбаса. Одгэм катался по земле, уворачиваясь от рук Феодорита, а на Митроху скалил зубы, пока отрок не ударил его кулаком. Лопин обмяк и затих.
– Что ты видел, Одгэм?
Монах внимательно слушал лопскую речь вперемешку со стонами и кряхтеньем. Затем перетолмачил для Митрохи:
– Он видел, как у тебя на плечах сидел… они зовут их равками. Одгэм говорит, что ты показал ему путь из подземной страны. Теперь этот равк будет жить здесь. Или уплывет через море на тебе. Они тоже боятся воды.
Мальчишка невольно посмотрел себе за спину и фыркнул.
– Да твой лопин за каждым кустом упыря углядит.
Его все же пробрало холодком – то ли от знакомого имени, то ли от наползающего сверху тумана, уже севшего меховой белой шапкой на гору и скрывшего ее с глаз.
– Пойду
Митроха опять фыркнул, и на этот раз его ухмылка относилась не только к лопину.
…Белая мара плотно затянула острова, легла на море, успокоив и выгладив его. Но пускаться в плавание в таком молоке все равно было невозможно. Митроха бездумно валялся в траве и не обращал внимания на лопского мужика, который бормотал над своим идольцем-оберегом. Остров был погружен в туманное безмолвие, как в белый олений мох. Тем чужероднее показались донесшиеся издали голоса. В груди толкнулась тревога.
Митроха сел и прислушался. Голоса повторились, но отрывисто звучавшие слова он понять не мог. Из тумана на него вышел Феодорит. Оба поняли, что слышат одно и то же и это не морок. На карачках подполз Одгэм.
– Чудь пришла! – испуганно поделился он новым страхом.
– Свеи!.. Мурманы! – догадка, у каждого своя, одновременно пронзила обоих.
Вдвоем они поднялись выше в гору. Таясь по камням, мелким низинам и кустарникам, пошли в сторону, откуда слышалась чужая речь. Туман приближал ее, и пришлось долго бить ноги, прежде чем внизу, под угором, сквозь белую занавесь проступили очертания морских судов. На их носы были насажены деревянные чудища с разинутыми пастями. Митроха насчитал десяток заморских лодий.
– Наверное, тут лахта, – прошептал Феодорит. – Малый залив. Удобное прибегище для кораблей. Они нашли ее до того, как пал туман.
Вернувшись скорым ходом к карбасу, сели втроем советоваться, как быть дальше. Митроха высказал желание немедля плыть в Кемь и предупредить князей-воевод.
– Как держать путь в тумане? – терзался сомнением инок.
– А твоими молитвами, – весело подсказал Митроха.
Порешили, что плыть должны он и лопин, знающий здешние салмы, острова и берега матерой земли. Феодорит же вызвался остаться на Малом Кузове, чтобы проследить за немецкими шняками.
Прощались коротко. Спустили на воду карбас. Монах широко перекрестил суденко. «Храни вас Бог!» Хотел было толкнуть лодку от берега, но вдруг вспомнил.
– Постой. Ты так и не сказал мне про матушку, Митрофан!
Митроха, стоя в карбасе, опустил голову.
– Да обманул я тебя, Федорка. Не видал я твоей родильницы в Ростове. Прощай!
Он сел на весла и стал грести.
…Туман облеплял камни, клочьями вис на ветках кривых малорослых берез – ёр, пуховым одеялом лежал в низинах. Феодорит, три года живший в Поморье, никогда не видел такой липкой, будто рыбий клей, мары. Странный туман.
Но пока эта белая занавесь держит в плену море и острова, чужаки никуда не денутся.
Сквозь заслон молитв в душу инока вторгались грусть и тоска. Он вспоминал отца и мать, родительский дом, ростовское училище при монастыре. Когда уходил тайком с родного двора, ничего не взял с собой, что напоминало бы о прежней жизни. Но за тысячу верст от Ростова, в малом скиту на берегу холодного моря, нежданно-негаданно обрел ростовский памятный дар. Теперь всегда носил его на груди, за подрясником.