Русь неодолимая. Меж крестом и оберегом
Шрифт:
Пролог
Узнав об этом, сошлись люди без числа и плакали по нем – бояре как по заступнику страны, бедные же как о своем заступнике и кормителе. И положили его в гроб мраморный, похоронили тело его, блаженного князя, с плачем.
«Где я? Что со мной?» – сознание молодого воина медленно выкарабкивалось из небытия, Никита, сын Мечеслава, размежил веки. Вокруг белая пелена, она обволакивает, клубится, увлекает. Недвижимое тело плывет во влажной дымке. «Что это? Облака? Ужель господь призвал мою душу на небеса?! Так быстро? Почему?! Не хочу! Я еще слишком молод!» Белый
– Терпи, молодец, терпи, если боги пожелают, я тебя спасу.
Голос сменяется угуканьем, глаза отца округляются, наливаются красно-желтым цветом, голова становится похожей на совиную… Никита чувствует, как его ноги волочатся по земле, теперь голос старика раздается над головой.
– Ишь, тяжелый какой. Лохмач, помогай! Тяни его за ворот.
Громкий лай прерывает слова старика. Из тумана появляется лохматая собачья голова, Никита чувствует запах псины. Это тот самый пес, которого он принял за Цербера. Голова собаки чернеет, разделяется на три, зубастые пасти разбрызгивают пенистую слюну, впиваются в бедро, голову, грудь. Туман густеет, боль усиливается. Вслед за туманным видением и болью приходит темнота, беспамятство…
Часть первая
Нестроение
Глава первая
И когда пришел, повелел опрокинуть идолы – одних изрубить, а других сжечь.
– Стану, благословясь, пойду к синему морю, на синем море бел-горюч камень Алатырь, на камне Алатыре богиня Жива сидит, на белых руках держит белого лебедя, ощипывает у белого лебедя белое крыло, так отскочите, отпрыгните, отпряньте от отрока безымянного родимые огневицы, горячки и лихорадки – Хрипуша, Ломея, Дряхлея, Дремлея, Ветрея, Смутница, Зябуха, Трясея, Огнея, Пухлея, Желтея, Немея, Глухея, Каркуша, Глядея, Храпуша.
Надтреснутый старческий голос вывел Никиту из тьмы. В этот раз он очнулся в полутемной полуземлянке с низким потолком. Его обнаженное тело покоилось на ложе, поверх медвежьей шкуры. Здесь же находился сутулый старик, которого
Таинственный старец расхаживал от ложа к плошке, продолжал бормотать:
– С буйной головушки, с ясных очей, с черных бровей, с белого тельца, с ретивого сердца. С ветра пришла – на ветер пойди, с воды пришла – на воду пойди, с лесу пришла – в лес пойди, от ворога пришла – к ворогу пойди. От века и до века.
«Волхвует дед. Не иначе, опять к старым богам обернулось», – подумалось Никите. Мысль эта пришла не зря. Греческая вера только приживалась на Руси, да и то больше в городах, старые боги уходить не хотели. В селениях кривичей, полян, вятичей, радимичей и других племен земли Русской их помнили и поминали, кто тайно, кто явно, а иные продолжали им поклоняться, как его дед Гремислав, приносить дары, соблюдать обряды, с ними связанные. Не желали лесные жители расставаться с привычными обычаями пращуров. Старые славянские боги противились, волхвы через предсказания и приметы несли их слово людям, и они восставали. Еще теплилась у Сварожьих детей надежда повернуть время вспять…
Старик опустился на колени, протянул руки к идолам:
– Милосердная матушка Жива, ты есть сам Свет Рода Всевышнего, что от болезней всяких исцеляет. Взгляни на внука Даждьбожьего, что в хвори пребывает. Пусть познаю я причину болести его, пусть услышу голос богов, и да помогут они свершить мне доброе дело и исцелить отрока! Пусть будет так! Слава Живе и мужу ее Даждьбогу Тарх Перуновичу!
Никита попытался подняться, но боль придавила к постели. Из груди вырвался стон. Старца потуги отрока не отвлекли, он трижды пал ниц перед истуканами божеств и лишь после этого встал и неспешно направился к ложу. Только теперь в его руках был нож, в голове мелькнуло: «Уж не хочет ли он принести меня в жертву древним богам?»
Никита напрягся, но сознавая, что сил защищаться нет, обреченно посмотрел на волхва…
Убийства не случилось. Старик положил нож на низкий, грубо сработанный дубовый стол, по-доброму глянул в серые глаза крепкого рыжеволосого парня, спросил:
– Как звать тебя, молодец? За кого просить богов о твоем здравии?
– Никитой кличут.
– Что за имя такое? От ромеев?
– Да, крещеный я. Имя мое греческое, победитель, значит.
– Ишь, Ники-ита, победи-итель. – Старец посуровел, перевел взор небесно-голубых глаз на грудь юноши. – Вижу, оберег греческий на тебе. Отступился, значит, от богов наших. Это плохо. Немало таких отступников, как ты, на нашей земле становится. Будем надежу держать, что простят боги тебе недомыслие. А пока терпи, надо наконечник стрелы из рамени твоего вытащить. Вон как опухло. Краснуха по шуйце поползла да к вые. Давай, двигайся ближе к краю.
Никита шевельнулся. Старик помог: подсунул ладонь с длинными узловатыми пальцами под голову, другую под спину, потянул на себя.
– Вот так. Сейчас корытце подставлю, в него нежид и дурную кровь сгоним.
Старик взял со стола нож, светец, подержал лезвие над горящей лучиной, остудил в миске с водой. Светец поставил на прежнее место. Кончик ножа тронул рану. Никита дернулся от боли. Теплая струя потекла по плечу и руке. Старик успокоил:
– Ножа не бойся. Это железо Огнебогом очищено. Им-то мы иное железо, смерть приносящее, из тела твоего вынем.
Лезвие ножа проникало все глубже, злым зубатым червем копошилось в плоти. Никита сжал кулаки, заскрежетал зубами. Старик вроде и не видел его мучений, спокойно спросил:
– Сам откуда родом?
Никите говорить тяжело, каждый вздох отзывается болью в груди, а тут еще ведун лесной ножом в живом теле копается, будто у себя в мошне. Ответил сквозь зубы:
– Из-з Киева-а.
– Родители живы?
– Матушка-а… Отца одиннадцать лет назад… под Белгородом… печенеги-и… – Никита прикусил губу.
– Вот и все, вырвали злодейку. Сейчас рану промоем, зельем смажем, тряпицей укутаем. Питие тебе дам, от него уснешь, легче станет. – Старик улыбнулся. – А ты терпелив. Сколько тебе годков?
– Четырнадцатое лето пошло.
– Ишь ты, а на вид много больше. Раннюю силу и рост тебе матушка-землица дала. Вижу, воином добрым станешь, из многих битв победителем выйдешь. Только сначала надо на ноги встать. Много кровушки из тебя вышло, оттого и слабость. Кровь, она тело питает, как питает влага землю нашу. Ну ничего, стегно пораненное я тебе перевязал, на чело да на грудь примочки положим. Исцелим недуги твои. Коль Морана от тебя отступилась, жить будешь.