Русь: от славянского расселения до Московского царства
Шрифт:
Точка зрения о скандинавском происхождении названия Русь, господствовавшая в зарубежной историографии, в последнее время получила преобладание и в отечественной, но связано это больше с протестом против однобокого «антинорманизма» 40-х-70-х гг. XX в., чем с убедительностью аргументации. Так, в Среднем Поднепровье по археологическим данным присутствие норманнов ощутимо лишь с конца IX в., ранее скандинавские материалы фиксируются только на севере восточнославянской территории — в Ладоге (с середины VIII в.) и в Приильменье (с середины IX в.). [115] Между тем термин русь встречается в немецких (восточно-франкских) источниках второй половины IX в. (Баварском географе, грамоте короля Людовика Немецкого) и относится в них явно к югу, а не северу Восточной Европы. [116]
115
См.: Кирпичников А. Н, Дубов И. В., Лебедев Г. С. Указ. соч. С. 231; Франклин С., Шепард Дж. Начало Руси: 750-1200. СПб., 2000. С. 86, 111.
116
См.: Назаренко А. В. Древняя Русь на международных путях: Междисциплинарные очерки культурных, торговых, политических связей IX–XII веков. М., 2001. С. 14–36. Анализ перечня этнонимов в Баварском географе показывает, что нет оснований видеть там наименования народов, живших севернее линии нижняя Висла — Припятское Полесье — средний Днепр — средний Дон (см.: Горский А. А. Баварский географ и этнополитическая структура восточного славянства // ДГ. 1995 г. М., 1997). Гипотеза о происхождении названия Русь от древнескандинавского *rop(s) — через финское ruotsi небезупречна и в чисто лингвистическом отношении (см.: Назаренко А. В. Древняя Русь на международных путях. С. 32–33).
При принятии как «северной», так и «южной» версий происхождения названия «Русь» возникает также проблема, до сих пор остававшаяся в тени. В договоре Олега с Византией 911 г. все население, подвластное русскому князю, независимо от этнического и социального происхождения, именуется русью; нет ни намека на отличия, скажем, руси от словен или варягов; оба последних термина не упоминаются, во всех статьях речь идет только о «руси» (ед. ч. «русин»). Аналогичная картина в договоре Игоря 944 г.. [117]
117
ПРП. Вып. I. М., 1952. С. 6–9, 31–35. «Русь», «все люди русские» противополагаются в договорах «грекам», «всем людям греческим», т. е. терминам, обозначающим все население Византии.
118
Ср. франков и т. н. галло-римлян во Франкском государстве конца V–VII вв., тюрко-болгар и дунайских славян в Болгарии конца VII–IX вв., норманнов и англо-саксов в Англии второй половины XI–XII вв. — во всех случаях преодоление этнонимических различий заняло века.
119
Брим В. А. Происхождение термина «Русь» // Россия и Запад. Ч. I.Пг.,3 51923.
Вопрос о происхождении названия государства, хотя и представляет естественный интерес, носит все же частный характер. Куда важнее вопрос о соотношении в процессе государствообразования местных и пришлых элементов и традиций, в данном случае — о роли, которую сыграли в становлении Руси норманны. [120]
Не вызывает серьезных сомнений, что скандинавское происхождение имела древнерусская княжеская династия, т. н. «Рюриковичи» (хотя летописная конструкция о том, что преемник Олега на киевском столе Игорь был именно сыном Рюрика, маловероятна по хронологическим соображениям), что выходцы из Скандинавии и их потомки составляли значительную часть дружин русских князей IX–X вв. Сложнее вопрос о воздействии скандинавов на характер и темпы образования государства на Руси. Здесь до сих пор мало принимался во внимание «общеславянский фон» — не было попыток сопоставить особенности формирования Киевской Руси с тем, что происходило в других славянских странах, чтобы выявить степень норманнского влияния на специфику государствообразования. Что касается темпов этого процесса, то ранее Руси сложились государства в Моравии и Хорватии — у славян, которые тесно контактировали с более развитыми франкским и византийским обществами, а наиболее синхронно с Русью развивалось (в течение IX–X вв.) государствообразование в Чехии и Польше. [121] Для утверждения о каком-то заметном ускорении, которое придало норманнское влияние процессу формирования государственности в восточнославянском регионе, сравнение с другими славянскими странами, таким образом, не дает оснований. В сферах социальной и политической наблюдается значительное сходство со славянскими странами. Подчинение рядового населения власти князей и их дружин, данническая эксплуатация, относительно позднее развитие индивидуальной (вотчинной) крупной земельной собственности — все эти черты (см. о них подробно в Части II) свойственны не только Руси и Скандинавии, но и западнославянским государствам. [122] Что касается территориально-политической структуры Киевского государства, то путь ее формирования — через подчинение киевскими князьями в течение IX–X вв. восточнославянских догосударственных общностей (подробно см. об этом Очерк 4) — аналогичен пути складывания территорий не только и не столько скандинавских государств, сколько Великой Моравии и Польши (где в качестве ядра государственной территории выступали соответственно земли мораван и гнезненских полян). [123] Процесс смены старых (т. н. «племенных») центров новыми, созданными по инициативе центральной княжеской власти (см. об этом Часть II, Очерк 1), происходил в период государствообразования не только на Руси, но также в Чехии и Польше. [124] Практически у всех славянских народов решающую роль в эту эпоху играли дружины (см. об этом Часть II, Очерк 2), т. е. и здесь нет специфической русско-скандинавской параллели. Причина того, что в процессе государствообразования на Руси не выявляется черт, которые могут быть связаны именно с влиянием норманнов, разумеется, не в слабости их воздействия, а в том, что в Скандинавии и у славян процессы такого рода происходили принципиально сходно и относительно синхронно, в силу чего викинги без затруднений включались в них, а местное общество пришельцев не отторгало (в долгосрочном плане, разумеется — конкретные конфликты имели место): будучи на первых порах чужими этнически, в социально-политическом и культурном отношении они оказывались близки.
120
Впрочем, деление населения Восточноевропейской равнины в IX в. на «местных» славян и «пришлых» варягов весьма условно: для большей части региона (кроме южных лесостепных земель) славяне тогда были еще населением пришлым, недавно расселившимся здесь; автохтонами лесной зоны были балтские и финно-угорские племена.
121
См.: Lowmianski N. Poczqtki Polski. T. 4. Warszawa, 1970. S. 394–444; Флоря Б. Н. Формирование чешской раннефеодальной государственности и судьбы самосознания славянских племен Чешской долины // Формирование раннефеодальных славянских народностей. М.,1981.
122
См.: Тржештик Д. Среднеевропейская модель государства периода раннего средневековья // Этносоциальная и политическая структура раннефеодальных славянских государств и народностей. М., 1987; Флоря Б. Н. Государственная собственность и централизованная эксплуатация в западнославянских странах в эпоху раннего феодализма // Общее и особенное в развитии феодализма в России и Молдавии: Проблемы феодальной государственности и государственной эксплуатации (ранний и развитой феодализм). М., 1988; Жемличка П., Марсина Р. Возникновение и развитие раннефеодальных централизованных монархий в Центральной Европе (Чехия, Польша, Венгрия) // Раннефеодальные государства и народности (южные и западные славяне VI–XII вв.). М., 1991.
123
См.: Раткош П. Великая Моравия — территория и общество // Великая Моравия, ее историческое и культурное значение. М., 1985. С. 81–89; Lowmianski H. Op. cit. T. 4. S. 445–493; Т. 5. Warszawa, 1973. S. 310–504.
124
См.: StepanekM. Opevnena sideiste 8-12 stoleti ve stfedni Evrope. Praha, 1965; Флоря Б. Н. Формирование … С. 108–111, 117–119; Ко-ролюк В. Д., Литаврин Г. Г. Заключение // Развитие этнического самосознания славянских народов в эпоху раннего средневековья. М., 1982.С. 260–261.
Но одна из черт сложившегося в Восточной Европе государства все же может быть связана в значительной мере с деятельностью норманнов. Это объединение всех восточных славян в одно государственное образование. Ни у южных, ни у западных славян подобного не произошло (хотя тенденции такого рода имели место в Великой Моравии конца IX в.). Если бы в конце IX столетия не произошло объединение земель по пути «из варяг в греки» (из Балтийского моря в Черное по рекам Восточной Европы) под единой властью (которое вряд ли было возможно без сильного варяжского дружинного контингента), вероятно, в восточнославянском регионе сложилась бы, по крайней мере поначалу, также полицентричная государственная система. При этом проникновение норманнов в Среднее Поднепровье, будучи, казалось бы, пиком успехов викингов в Восточной Европе, имело результатом введение их активности в жесткие рамки. Путь в Восточную Европу оказался под контролем киевских князей, и теперь движение сюда контингентов викингов стало регулироваться: они либо приходили на службу русским князьям, либо пропускались в походы на Восток, при этом часть приходящих викингов постепенно пополняла ряды элитного слоя Руси. Если бы варяжские князья не обосновались в Киеве и не соединили под своей властью Юг и Север Восточной Европы, в Х в., возможно, на Юге существовало бы одно или два славянских государственных образования, а на Севере — одно или несколько полиэтничных (славяне, скандинавы, финны, балты), с верхушкой из норманнов, которая, если бы и шла по пути славянизации, то не столь быстро, как это имело место в реальности. Утверждение же варяжских правителей в Киеве привело к формированию на Восточно-Европейской равнине в Х столетии одного государства, и государства славянского, в котором скандинавская по происхождению часть элитного слоя (в том числе и те ее группы, которые располагались на Севере) быстро была ассимилирована. [125]
125
Возможно, последнему способствовало то, что дружина Рюрика — Олега, ставшая ядром киевской знати, в основе была не шведской, а датской. И викинги, что приходили в Восточную Европу позже (шведские), были для потомков дружинников Рюрика — Олега в меньшей степени «своими», чем местное население, среди которого они родились.
Вопрос о темпах этой ассимиляции тоже принадлежит к числу дискуссионных. В главе 9 написанного в середине Х в. трактата Константина Багрянородного «Об управлении империей», целиком посвященной Руси, приведены два перечня названий днепровских порогов. Названия одного из них обозначены автором как звучащие по-русски , другого — по-славянски . [126] «Русские» названия имеют явные скандинавские корни. [127] Авторы, стремящиеся подчеркнуть видную роль норманнов в формировании древнерусской государственности, на основе «русских» названий порогов делают вывод, что еще в середине Х в. окружавший киевских князей дружинный слой пользовался скандинавским языком или как минимум был двуязычен. [128] Их наиболее непримиримые оппоненты явно исходят из посылки, что признание скандинавского происхождения «русских» названий делает такой вывод единственно возможным, поэтому стараются
126
Константин Багрянородный. Об управлении империей. М., 1989.С. 46–49.
127
См.: там же. С. 319–326.
128
Ср.: Петрухин В. Я. Начало этнокультурной истории Руси IX–XI веков. С. 98; Скрынников Р. Г. История Российская. IX–XVII вв. М., 1997. С. 50; Губанов И. Б. Х век на пути к раннему государству (Возникновение Древней Руси — о гипотетическом и очевидном в современном норманизме) // Скандинавские чтения 2000 года. СПб., 2002.С. 86.
129
См.: Брайчевский М. Ю. «Русские» названия порогов у Константина Багрянородного // Земли Южной Руси в IX–XIV вв. Киев, 1995; Тимофеев В. П. А все-таки «Людота ковалъ» (Названия днепровских порогов — возвращение к старой проблеме) // Сб. РИО. Т. 1 (149). М., 1999. Замечу, что активно зазвучавшие в последнее время утверждения, отрицающие заметное присутствие выходцев из Скандинавии в Восточной Европе в период образования государства Русь и, в частности, скандинавское происхождение летописных «варягов» [см., напр.: Сб. РИО. Т. 8 (156) М., 2003], на мой взгляд, противоречат очевидным свидетельствам письменных и археологических источников и уводят дискуссию в сторону от серьезного обсуждения роли неславянских элементов в генезисе древнерусской государственности.
У автора главы 9 [130] в распоряжении оказалось два разноязычных ряда названий. С определением одного из языков не могло возникнуть вопроса — это был славянский язык, хорошо известный в Византии: на нем говорили южные славяне, входившие и в число подданных империи, и в число ее соседей (в самом тексте «De administrando imperio» обнаруживается знание ряда славянских слов). Сложнее обстояло дело с другим рядом названий.
В то время в Византии, разумеется, отсутствовали термины, которыми оперируют по отношению к языку этих наименований современные исследователи, — «скандинавский», «древнескандинавский», «древнешведский»; не мог он быть определен в середине Х века и как язык «варангов» (византийский вариант термина «варяги»), поскольку последнее именование норманнов появляется в византийских источниках много позже. Единственное, что могло быть известно Константину — это то, что данным языком пользуется некая часть тех, кто в Византии именует себя «русью». Насколько значительна была эта часть — определить на основе только данного источника невозможно; с равной долей вероятности можно допустить и 100 %, и ничтожно малую долю. Ведь даже если подавляющее большинство «руси» говорило по-славянски, славяноязычные названия порогов не могли быть определены автором как «русские» — поскольку язык, на котором они звучали, был давно известен в Византии как именно славянский. С другой стороны, даже если доля скандинавоязычных представителей руси была бы ничтожно мала, их язык не мог быть обозначен иначе как «русский» — поскольку других вариантов этнонимического определения в распоряжении у автора просто не имелось. Таким образом, сведения главы 9 трактата Константина позволяют лишь утверждать, что определенная часть «руси» пользовалась скандинавским языком.
130
В данном случае не имеет значения, был это сам Константин Багрянородный или книжник, работавший по его поручению (см. о точках зрения на степень авторского участия императора в сочинении трактата: Литаврин Г. Г. Проблема авторства трактата «Об управлении империей» в новейшей литературе // Восточная Европа в древности и средневековье: автор и его текст. XV чтения памяти В. Т. Пашуто. М., 2003).
Чтобы определить, что представляла собой эта часть, нужно, следовательно, обращаться к другим данным. Появившийся на свет незадолго до создания «De administrando imperio» наследник киевского стола получил славянское имя Святослав, а двое из трех его рожденных в 50-х — начале 60-х гг. сыновей — славянские имена Ярополк и Владимир, что говорит о далеко зашедшем процессе ославянивания правящей династии [131] (при том, что династический именослов, носивший сакральный характер, обычно особенно долго сопротивляется ассимиляции; так, в правившей в Первом Болгарском царстве с конца VII в. тюркской династии славянские имена появляются только в середине IX в.). В той же главе 9 «De administrando imperio» в рассказе об объезде дружинниками киевского князя подвластных «Славиний» с целью сбора дани это мероприятие называется славянским словом — «полюдье» (а не его скандинавским аналогом «вейцла»), а также, вероятно, передается в греческом переводе славянский глагол «кормитися». [132] Исходя из этих свидетельств можно предполагать, что киевская династия и ее окружение, основу которого составляли потомки дружинников, пришедших в Киев с Олегом в конце IX в., в середине Х столетия пользовались славянским языком (что неудивительно, т. к. они представляли собой уже в основном третье-четвертое поколения потомков варягов, пришедших в Восточную Европу из Скандинавии, не говоря о том, что за более чем полвека княжения в Киеве Олега и Игоря в дружинный слой должно было влиться немало людей местного происхождения). Кто же тогда говорил на скандинавском языке, определенном в «De administrando imperio» как «русский»?
131
Если, конечно, не принимать анекдотическую интерпретацию имени Святослав на основе греческой его передачи как «Свендислейф» (Скрынников Р. Г. Указ. соч. С. 50), порожденную незнанием того, что греческая форма точно передает звучание этого имени по-славянски в Х столетии — с носовым гласным га.
132
Константин Багрянородный. Об управлении империей. С. 50–51, 331 (прим. 73).
Игорь, согласно «Повести временных лет», нанимал варяжский воинский контингент для несостоявшегося похода на Византию 944 г.. [133] Часть этих варягов погибла в последовавшем походе на Кавказ, кто-то, вероятно, вернулся на родину. Но некоторое количество наемников несомненно влилось в русский дружинный слой, требовавший пополнения после потерь, понесенных войсками Игоря в неудачном походе на Царьград 941 г. [134] Эти люди родились в Скандинавии и, естественно, продолжали пользоваться скандинавским языком. В Византии они, будучи на службе русского князя, представлялись как «русь», наравне со славяноязычными носителями этого этнонима. Очевидно, из этой среды и происходил информатор автора «De administrando imperio» о скандинавоязычных названиях днепровских порогов. Он сообщил наименования, которыми пользовались уроженцы Скандинавии, передвигавшиеся по «пути из варяг в греки». Поскольку информатор относился к «руси», автор трактата и определил данные топонимы как «русские», четко представляя, что известный ему параллельный перечень названий, хотя и используется тоже представителями «руси», принадлежит языку славянскому. [135]
133
ПСРЛ. Т. 1. М., 1962. Стб. 45. Не исключено, что варяги-наемники привлекались и к первому походу Игоря 941 г.
134
Там же. Стб. 44–45.
135
Маловероятно, чтобы оба перечня названий восходили к одному информатору (скандинаву), т. к., во-первых, славянские наименования переданы точнее, чем скандинавские, а во-вторых, обнаруживают в ряде случаев южнославянское посредство, в речи восточноевропейского варяга невозможное [см.: Константин Багрянородный. Об управлении империей. С. 321–324 (прим. 28, 33, 35].
Таким образом, следует полагать, что ославянивание киевского княжеского семейства и ядра дружины киевских князей к середине Х в. уже совершилось. Для этого и последующего времени можно говорить о продолжающейся ассимиляции только заново приходящих в Восточную Европу и вливающихся в русский дружинный слой норманнов.
Очерк 4
Формирование государства Русь
Ранние (IX в.) сведения о Руси как политическом образовании — это известия, в которых упоминается титул его главы, звучащий как «каган». Франкские Бертинские анналы под 839 г. сообщают, что ко двору франкского императора Людовика Благочестивого прибыло посольство византийского императора Феофила, а с ним — люди, пришедшие ранее послами в Константинополь от «кагана» (chacanus) народа (gens) «Рос» (Rhos), оказавшиеся по этнической принадлежности свеонами (шведами). [136]
136
Annales Bertiniani / Annales de Saint-Bertin. Paris, 1964. P. 30–31.
О правителе Руси (ар-рус), называемом хакан-рус, упоминает ряд арабских авторов IX–XII вв., чьи сведения восходят к источнику 2-й половины IX в.. [137] Наконец, в письме франкского императора Людовика II византийскому императору Василию I 871 г. говорится, что во Франкском государстве «хаганом (chaganus) именуется глава авар, а не хазар или норманнов (Nortmanni)». [138] В этом послании термин Русь не применен, но наиболее вероятно, что под «каганом норманнов» имеется в виду правитель Руси скандинавского происхождения; из текста следует, что в Византии, в отличие от империи франков, титул «каган» по отношению к нему применялся. [139]
137
См.: Новосельцев А. П. Восточные источники о восточных славянах и Руси VI–IX вв. // Древнерусское государство и его международное значение. М., 1965. С. 397–400; Коновалова И. Г. О возможных источниках заимствования титула «каган» в Древней Руси // Славяне и их соседи. Вып. 10: Славяне и кочевой мир. М., 2001. С. 116–118.
138
Chronicon Salernitanum. Stockholm, 1956. P. 111.
139
См.: Назаренко А. В. Западноевропейские источники // Древняя Русь в свете зарубежных источников. М., 1999. С. 290; Коновалова И. Г. Указ. соч. С. 115. В. Я. Петрухин подверг сомнению представление, что письмо Людовика II свидетельствует о признании Византией титула кагана за правителем Руси, на том основании, что после правителей хазар и норманнов в нем упомянут правитель болгар, каганом в Византии не признававшийся (Петрухин В. Я. О «Русском каганате», начальном летописании, поисках и недоразумениях в новейшей историографии // Славяноведение. 2001. № 4. С. 79). Но правитель болгар назван в тексте послания вне связи с титулом «каган»: «Chaganum vero nos prelatum Avarum, non Gazanorum aut Nortmannorum nuncupari repperimus, neque principem Vulgarum, sed regem vel dominum Vulgarum», т. е. франки не признают титула chaganus по отношению к правителям хазар (которые в Византии каганами несомненно признавались) и норманнов, в отношении же правителя болгар не признают титула princeps, называя его rex или dominus [ср. перевод А. В. Назаренко: «В латинских кодексах наименование, “хаган” встречается по отношению к главе авар, а не хазар и норманнов, по отношению же к болгарам — не государь, а царь (точнее, конечно, переводить здесь rex как “король”. — А. Г.) либо господин болгар» — Назаренко А. В. Русь и Германия в IX–X вв. // ДГ. 1991 год. М., 1994. С. 12].