Русалка и миссис Хэнкок
Шрифт:
Ровно в этот момент раздается громкий, требовательный стук в дверь.
Мистер Хэнкок порывисто поднимается с кресла, роняя трубку и просыпая табак на свои туфли.
– Сядьте, дядюшка, – велит Сьюки, тоже вскочившая на ноги.
– Похоже, там что-то важное.
– Даже если и так, негоже знатному господину самому открывать дверь. Вам надобно нанять особого слугу, – говорит она, и пока мистер Хэнкок что-то невнятно мычит – сначала пытаясь сообразить, знатный он господин или все-таки не очень, потом прикидывая, в какие деньги обойдется ливрейный лакей, и, наконец, осознавая нелепость своих мыслей, – настойчивый стук повторяется.
– Оставайтесь здесь, – говорит Сьюки, подпуская в голос интонаций своей матери. – Бригитта откроет, это ее прямая обязанность.
Однако, не удержавшись, она скидывает туфельки и в одних чулках крадется через комнату. Приоткрывает дверь носком ноги и припадает лицом к щели: так ей хорошо видна входная дверь внизу у подножья лестницы.
– Ну, что там? – спрашивает мистер Хэнкок.
– Ничего. Бригитта! – шипит она в темноту.
Теперь в дверь уже не стучат, а колотят со всей силы: филенки дрожат, железная решетка на фрамуге тонко дребезжит.
– Откройте, сэр! – доносится голос снаружи. – Это я, Тайсо Джонс!
– Он самолично явился! Не посыльного прислал, а сам пришел. Проклятье! Определенно что-то неладное случилось.
Мистер Хэнкок отодвигает Сьюки в сторону и устремляется к лестнице. Там темно, как в преисподней, но он бегал вверх-вниз по этим ступенькам с того самого времени, как научился ходить, а мгновение спустя позади него уже трепещет слабый свет: племянница выскочила из комнаты с запаленной свечкой, чтобы зажечь канделябры.
– Нельзя, чтобы он застал нас сидящими в темном доме, при свете одного только камина, – бормочет она.
Мистер Хэнкок с грохотом скатывается по лестнице, грудь у него ходит ходуном.
– Что-то неладно, – задыхаясь, повторяет он. – Такое не в порядке вещей.
«И что же теперь делать? – проносится у него в уме. – Если корабль затонул, вместе с грузом… Ох, это будет страшный удар!» Сумеет ли он выстоять? И что насчет вкладчиков? Наверняка многие разочаруются в его предприятии. Торопливо шагая через прихожую, мистер Хэнкок подсчитывает в уме цифры. «Хвала Господу за кирпичи и штукатурку, – думает он. – В случае крайней надобности я продам свои наемные дома, и этот тоже – но не дай бог, не дай бог, чтобы именно мне пришлось продать отцовский дом!»
Он отпирает дверь трясущимися руками: сначала нужно отомкнуть замок большим ключом из связки, потом отодвинуть верхний и нижний засовы. Железные засовы тяжелы и неподатливы. Верхний вечно застревает, и мистер Хэнкок дергает раз, другой, третий… «Масло… Сьюки, принеси масла смазать дверь…» Наконец засов стремительно отъезжает в сторону, больно прищемляя мистеру Хэнкоку ребро ладони, и он чертыхается. За дверью слышится голос капитана Тайсо Джонса, который топает ногами на крыльце и сквозь зубы бранится по матери.
– Я здесь, здесь, минуточку! – кричит мистер Хэнкок, морщась и потирая поврежденную руку.
Сьюки уже зажигает последний канделябр, когда дверь наконец распахивается – и в неверном свечном свете взору мистера Хэнкока предстает капитан Тайсо Джонс.
Он все еще в своей моряцкой одежде; вылинявший от солнца и соли форменный камзол кажется голубовато-серым, изначальный синий цвет сохранился только под лацканами и обшлагами. Лицо его тоже носит следы долгого воздействия солнца и соленого ветра: красно-кирпичное, с огрубелой кожей, как на подошвах, с резкими белыми морщинами вокруг глаз и у рта. Щетина на щеках поблескивает, будто на них налет инея. Капитан держит в руках парусиновый куль и вид имеет весьма раздраженный.
– Лучше поздно, чем никогда, – отрывисто произносит он.
– Прошу прощения. Мне было никак не… не справиться с… – Мистер Хэнкок беспомощно указывает на дверь.
– Позвольте войти. Я шел пешком от самого Лаймхауса. – Он прижимает парусиновый куль к груди, как младенца. – Ноги отваливаются.
– Вы вернулись на «Каллиопе»?
– Нет. – Капитан Джонс проходит мимо него в прихожую. – Я же все объяснил в письме.
– Я не получал никакого письма… и вообще ни единой весточки от вас с прошлого января, когда вы отплыли из Лондона.
Капитан снимает фуражку. Ношу свою он без труда держит одной рукой: куль небольшой и явно легкий.
– Доброго вам вечера, юная барышня, – говорит он Сьюки.
Реверанс у девочки выходит не самый изящный, попросту неуклюжий, хотя она часто репетирует его перед старым зеркалом с облезшей амальгамой, которое висит над камином. Удрученная, она долго молчит, как несмышленое дитя, плотно сжав губы и широко раскрыв глаза. Потом наконец лепечет:
– Вам надобно выпить чаю.
– Пива, – поправляет мистер Хэнкок, чувствуя себя жестоким. – И вели Бригитте подать кусок говядины, да побольше.
Сьюки поспешно уходит в кухню, потупив голову.
«Если корабль затонул, – думает мистер Хэнкок, – значит ее отец потерял пятьсот фунтов, которые вложил в дело. Что скажет Эстер?»
Взмахом руки он приглашает капитана Джонса проследовать в кабинет и запоздало вспоминает, что свечи-то там потушены. Он очень хочет быть любезным хозяином, но в плотном, войлочном мраке кабинета у него перво-наперво вырывается вопрос:
– Где мой корабль?
– Провалиться мне на месте, если я знаю. Нельзя ли немного света?
Мистер Хэнкок дрожащими руками зажигает свечи на большом письменном столе.
– А что с грузом?
– Груза я не брал. – С протяжным стоном облегчения капитан Джонс опускается в кресло. – Я же сообщил вам в письме.
Но никакого письма не приходило! Мистер Хэнкок весь внутренне цепенеет – вероятно, и наружно тоже, ибо капитан Джонс настойчиво подсказывает:
– Письмо. Отправленное мной с «Розалией», отбывшей с Макао вскорости после моего прибытия туда.
– «Розалия» затонула, со всей командой.