Русалка
Шрифт:
Хорошо еще, что рядом с ним был Петр, без которого он не знал бы, что ему и делать. Ведь уже сама мысль остаться наедине со стариком пугала его, и он не мог даже выразить словами причину этого страха, хотя и не был так наивен, как считал Петр: например, он очень хорошо знал, каких именно клиентов дяди Федора следует избегать и как именно можно ускользнуть от нежелательных встреч.
Подтаскивая к дому уже третье ведро, он продолжал раздумывать над тем, почему все-таки в тот момент Ууламетс пронзил его взглядом своих глаз, не позволявших ему отвернуться в сторону, которые однажды остановившись на нем, сделали его полным дураком,
Он полагал, что Петр не смог бы уйти без него, не смог бы проявить такую жестокость, а, наоборот, должен был быть благодарен ему… за то, что он, не оказавшись в действительности сколь ни будь способным колдуном, чтобы вылечить его, заключил самую дурацкую сделку с тем, кто мог оказать реальную помощь.
К полудню Ууламетс заставил его отмыть и выскоблить бревенчатый настил и крыльцо (для чего понадобилось воды еще больше, чем он принес до этого), починить болтающуюся обшивку и сломанный ставень. В полдень проснулся Петр. Он был все еще болезненный и слабый, но он должен был признаться самому себе, что больше не чувствовал прежней боли. Он выпил немного чаю, который Ууламетс предписал ему, затем встал, завернувшись в остатки своей рубашки, и с помощью Саши подрагивающей походкой неверной походкой вышел на воздух.
Петр был немногословен. Он лишь заметил, что чай очень хороший и что самочувствие его значительно улучшилось. И лишь под самый конец прогулки, когда они вернулись назад к крыльцу, он сказал, что в самом лучшем случае они задержатся здесь на пару дней, а затем снова отправятся в путь.
— Мы не сможем, — страдальческим голосом произнес Саша. Мы не сможем «снова отправиться в путь». Старик держит нас расчетом за твое лечение.
— Но мы можем заплатить ему.
— Мы ведь уже пытались сделать это, — сказал Саша, догадываясь, что Петр мог и не вспомнить очень многого из того, что происходило прошлой ночью, и ему даже пришлось остановиться, чтобы продолжить разговор, пока они были одни. — Он колдун, и он сказал, что не хочет брать деньги.
Петр рассмеялся. Его голос был все еще слаб, но в нем слышались оттенки отчаяния, смешанного с безрассудством.
— Все колдуны хотят получать деньги, и это единственное, в чем они действительно преуспели.
— Но только не этот.
— Этот старик очень способный лекарь, умело использующий травы. Его лекарства очень хорошо помогают. Мы заплатим ему серебром, у меня еще кое-что осталось, мы заплатим за жилье, еду и, может быть, даже за нашу дорогу, если мы сможем убедить этого старого козла уступить нам лодку…
— Он не перевозчик. Я даже не думаю, что здесь в ближайшее обозримое время вообще был какой-нибудь перевоз, во всяком случае с тех самых пор, когда закрылась дорога на Восток. И он не захочет взять деньги, Петр. Он не заинтересован в этом.
— Хорошо. Что же тогда он хочет?
Это был тот самый вопрос, ответа на который у Саши до сих пор не было, и он просто пожал плечами.
— Я думаю, что возможно ему нравится, как я готовлю обед, а, может быть, ему просто-напросто нужна хоть какая-то компания на несколько дней… — Конечно, все это звучало как полнейшая чепуха. — А может быть, я помогу
— Этот старый козел заставил тебя работать все утро, по крайней мере с тех самых пор, как я проснулся. — Петр слегка побледнел от попыток самостоятельно стоять и теперь наклонился, чтобы ухватиться за перила крыльца. — Мне кажется, что ты нашел себе нового дядю Федора, который слишком озабочен тем, чтобы сделать тебе несложное одолжение и иметь все время чисто вымытые полы. Я уже понаблюдал за этим старичком! Я ему просто не верю.
Но при этом в глазах Петра был заметен и очевидный страх. Саше хотелось бы знать, как много из событий прошлой ночи может тот припомнить, или, возможно, в его голове все еще звучит та самая странная ночная песня?
— Колдуны есть, — сказал Саша. — И этот старик как раз один из них. У меня нет на это счет никаких сомнений, и мне кажется, что очень небезопасно обманывать его. Нельзя даже представить себе, что он может сделать.
— Это чертовски верно, что нельзя даже представить, что он сделает! Он может подсыпать зелья в наш чай, а потом приготовить из нас ветчину, вот что он может сделать! Послушай меня! — Петр еще крепче ухватился за перила. — Мне очень не нравится его взгляд, и мне не нравится иметь дело с сумасшедшими. Я не хочу есть и пить с сумасшедшим, который готовит чай, хотя во всех подобных случаях, которые мы знаем, врачи предписывают обычный суп. И ты не можешь себе представить, что нечто подобное может происходить в мире. Ради Бога, парень… не верь этому человеку и, пожалуйста, не считай себя обязанным ему за что-либо.
— Да, но я обещал ему…
— Но послушай, ведь я тоже мог бы помочь человеку на скорую руку, если бы он истекал кровью у меня на полу, а ведь меня едва ли можно назвать порядочным человеком! А что, в конце концов, ему стоила эта помощь? Уверяю тебя, что не больше той работы, которую ты для него уже сделал, а поскольку ты закончил ее, то мы можем уходить.
— Но он колдун! — не сдавался Саша. — Петр, пойми, ведь ты уже умирал, а он вернул тебя почти с того света…
— Вздор! Я всего-навсего лишь устал и замерз. Мне была нужна постель и еда…
— Ты ничего не помнишь! Я видел все, что он делал! Посмотри на себя. Ты весь в поту и белый, словно призрак, и ты не сможешь никуда идти, во всяком случае в ближайшие дни.
— Все, что ты видел, было лишь очень хорошее представление, парень. Я никогда не умирал, и, разумеется, я не умирал и сегодняшним утром. Поэтому у меня нет планов оставаться здесь после того, как я почувствую себя в норме.
Он все-таки продолжал говорить об этом, а сам едва ли мог стоять без посторонней помощи.
— И не думай об этом, — сказал Саша. Это прозвучало почти как приказ, но поскольку перед ним был не вполне здравомыслящий человек, по крайней мере таким Петр казался в это утро, то Саша попытался слегка смягчить свое замечание. — Пожалуйста, Петр Ильич. Пожалуйста, наберись терпенья и делай то, что он просит, хотя бы несколько дней, и пожалуйста, прошу тебя, не сбегай и не оставляй здесь меня одного…
Петр неожиданно начал дрожать, у него даже постукивали зубы. Воздух был все еще слишком прохладен для него, а рубашка, которой пытался прикрыться, ничем не отличалась от рваного лоскута.