Русалка
Шрифт:
— Сумасшедший, — продолжал выражать свое неудовольствие Петр. — Мы все сумасшедшие, раз выбрались из дома в такое…
Звуки, доносившиеся с реки, заглушали треск раздвигаемых кустов, особенно на близком от воды расстоянии. Течение здесь было быстрым, вода постоянно подмывала берег, и они шли, разбрызгивая грязь и часто попадая в многочисленные лужи. Особенно сильно страх охватил мальчика, когда он полностью потерял из виду Ууламетса, и в его воображении тут же возникла ужасающая картина того, что старик решил просто подшутить над ними, оставив их на растерзание тем страшным существам, которые могли обитать на
Он провалился в воду, и остановился, увязая в грязи по самые лодыжки. Петр оттащил его назад и некоторое время продолжал удерживать.
— Давай вернемся назад, — сказал Петр. — Он хочет, чтобы мы заблудились. Оставь его! Идем назад, к дому.
Но Ууламетс вновь возник впереди них, словно серый призрак, приглашая следовать за собой.
И Саша пошел вперед. У него не был объяснений на тот счет, почему он делает это. Наверное просто потому, что ему казалось невозможным повернуть назад на глазах у старика, стоящего впереди и наблюдающего за ними. Да и глупо было бы делать что-либо такое, что могло повлиять на безрассудство Петра или на характер Ууламетса. Он не имел представления, почему Петр все-таки отпустил его и почему сам решил следовать за стариком и мальчиком. Возможно потому, что Петр думал о том же самом, что и Саша: о страшном существе, которое подстерегало их прошлой ночью за стенами дома. И поэтому Петр мог прийти к выводу, что идти назад, к дому, не такая уж безопасная вещь. Казалось, что сейчас для них нигде нет безопасного места, и, разумеется, его не было и там, куда сейчас шел Саша, где их ждал Ууламетс, и где лунный свет и звуки реки сплетались в удивительное кружево, обманом действующее на глаза и уши.
Единственной надеждой в этом пугающем пространстве был сам старик.
— Вот сюда, — сказал Ууламетс, придерживая мальчика за плечо, — сюда, сюда, мой добрый малый… — и неожиданно повернул Сашу лицом к воде. — Видишь вот этот куст боярышника?
— Что ты собираешься делать? — спросил старика Петр, пытаясь ухватить его за руку. Но тому стоило лишь взглянуть на него, как весь облик Петра резко изменился: сейчас он был напуган и обескуражен и всем своим видом напоминал человека, который по ошибке ухватил за руку какого-то незнакомца.
В этот момент сердце мальчика тяжело забилось, особенно когда он увидел, как Петр Кочевиков был в одно мгновенье укрощен и запуган, и он чуть было не ощутил, как костлявая ладонь старика сжала руку Петра с такой силой, что узловатые цепкие пальцы проникли едва ли не до костей, прямо сквозь рукав кафтана. Но тут Ууламетс посмотрел ему в глаза, ослабил давление на руку, а затем похлопал его по плечу. И в загадочном лунном свете все представилось так, что нигде и никогда вам не удалось бы увидеть более мягкого обращения и нежного отеческого взгляда, как сейчас между этой парой.
— Добрый малый, — сказал Ууламетс и, сжав теперь уже руку мальчика, вложил в нее нож. — Вот здесь, здесь, вот на этом месте, как раз около реки… здесь надо копать.
— Для чего? — спросил тот, хотя, казалось, и не был настолько глуп, чтобы не понять этого. Сейчас все окружающее постепенно отдалялось и представало перед ним, будто во сне. Он оглянулся и увидел Петра, стоящего с несчастным видом сзади него, на самом открытом месте, слева от деревьев.
— Для того, чтобы ты мог кое-что отыскать там,
Саша приблизился к самой прибрежной кромке и опустился на колени, ощущая, как вода пропитывает штаны и полы кафтана. В этом месте все звуки реки особенно громко и отчетливо отдавались в его ушах. Он не исключал возможности, что эта часть берега могла быть сильно подмыта, и отметил про себя этот факт лишь с той целью, чтобы не забывать о нем, не наклоняться очень низко и не особенно доверять тому, что было под ногами.
Он начал рыть землю острием ножа, и только теперь почти в полной мере смог осознать все происходящее, особенно когда Петр сказал, обращаясь к нему:
— Разве каждый из нас уже сошел с ума?
На что Ууламетс ответил:
— Тише, веди себя спокойно и будь терпелив…
Старик не успел договорить до конца, как неожиданно отпрянул назад. Река заглушила все окружающие звуки, кроме шума сухих колючих ветвей, когда они трещали и ломались, цепляясь за его кафтан. Случай, казалось, был самым обычным, но здесь он показался весьма примечательным, возможно потому, что после всего случившегося с ними, был бы не менее примечательным и всякий другой случай, на этом заколдованном участке берега, в такую лунную ночь, когда в дело вступают волшебные силы. Но ничего, кроме странного бормотанья старика больше не нарушало привычную тишину, и Саше даже показалось, что Ууламетс разговаривает сам с собой, напевая очень тихую, даже нежную песню.
«Этот волхв, этот колдун», говорил сам себе Саша, «этот волшебник заставлял их сохранять тишину и говорить шепотом. Он наверняка сам мог поддерживать и окружавшую их тишину и даже успокоить саму реку». Старик продолжал негромко петь, и журчащие звуки его слегка гнусавого голоса, казалось, словно укутывали их в полупрозрачную ткань из безжизненных веток и мертвого лунного сияния. Он, видимо, и сам не мог очнуться скорее всего, даже и не имел такого желания. Земля и покрывавшие ее листья пахли влагой и гнилью, серебряное лезвие ножа поблескивало в лунном свете и монотонно врезалось в хитросплетения корней, которые бежали от куста к самой кромке берега.
Но ведь в этих корнях не было никакой силы. Саша никогда не слышал ничего подобного этому и подумал, что, скорее всего, было еще нечто, чего хотел Ууламетс…
Так что же здесь нужно отыскать? Этот вопрос Саша готов был задать, когда повернулся в сторону Ууламетса. Внезапно он потерял дар речи, когда краем глаза заметил какое-то странное движение. Оно тут же исчезло, как только он взглянул в том направлении. Там по-прежнему стояли облитые лунным светом только Ууламетс и Петр, и оба не отрываясь смотрели в его сторону…
Петр, казалось, был чем-то встревожен и порывался сказать, что опасность была где-то совсем рядом…
— Саша! — закричал он, и мальчик повернулся в сторону, вновь замечая краем глаза все то же странное движение: будто что-то белое, почти невесомое, парило в воздухе недалеко от Петра. Но виденье исчезало, как только Саша поворачивался прямо в том направлении, где стоял Петр, с поднятыми руками, словно белый призрак был виден лишь ему одному, и Ууламетс, крепко сжимавший свой посох, опираясь на него. Его губы непрерывно двигались, но никаких звуков не было слышно…