Русалка
Шрифт:
Королевская стража маячила далеко позади, пока Уорик с королем весело смеялись в таверне. Наконец они вышли на улицу.
Вдруг над королем как будто нависла темная туча и, как молния, блеснул нож. Уорик протрезвел в одно мгновение и выхватил меч. Стычка окончилась моментально. Через секунду какой-то несчастный валялся в ногах у Уорика и причитал:
— Убейте меня, мой господин! Умоляю вас! Иначе меня ожидает тайбернское дерево…
— Тайбернское дерево — слишком большая роскошь для покусившегося на жизнь самого короля! — прогремел стражник, торопясь к месту событий. — Ты познакомишься со всеми ужасами, когда тебя растянут и
Преступника оттащили. Карл, глядя на друга темными прекрасными глазами, слегка вздохнул:
— Если бы в моей власти было что-нибудь сделать для несчастного. Этот человек наверняка сумасшедший.
— В таком случае его следует милостиво повесить!
— Повесить? Нет, люди сотнями умирают на виселицах за гораздо меньшие преступления: за украденный хлеб, за долги.
— Но ведь ты король.
— Мной управляет парламент, — сухо ответил Карл. — И я всегда помню, что голову моего отца насильственно разлучили с телом, поэтому я мудро подчиняюсь законам. Я очень люблю свою голову и корону на ней.
Через неделю Уорик трясся по тем же улицам в экипаже, направляясь домой в Северную Ламбрию. Карета остановилась, и он выглянул из нее, окликнув Джека, на этот раз служившего кучером:
— Почему мы стоим?
— Шествие на казнь, — отозвался Джек. — Каких-то трех злополучных колдунов ведут к тайбернскому дереву.
Уорик высунулся в окно. Толпа окружала повозку, двигающуюся вниз по улице. На ней сидели юноша, старик и женщина.
Женщина вдруг обернулась. Она была в грязных лохмотьях, но что-то в ней заставило его присмотреться внимательнее. Может быть, длинные волнистые волосы, покрытые дорожной пылью, но все же поблескивавшие на солнце; их каштановый цвет казался глубже под солнечными лучами. Она была молода, не старше двадцати. Подбородок высоко поднят, в глазах — огонь нескрываемого презрения. Тонка и патетична.
Не вожделение и не любовь приковали к ней взгляд Уорика Четхэма. Прищурив глаза, он попытался представить ее чистой и прилично одетой.
«Все равно ее жизнь оборвется через пару минут. А разве не драгоценен каждый момент жизни?» — размышлял он.
— Джек! — сказал он неожиданно. — Я слышал, что любой человек может быть спасен от виселицы, если кто-нибудь согласится связать себя брачными узами с приговоренным, прежде чем на его шее затянется петля. Это правда?
— Ага, — пробормотал Джек. — Так гласит закон.
— Джек! — решительно скомандовал Уорик. — Следуй за процессией!
Часть первая
РУСАЛКА
ЛЕГЕНДАРНАЯ РЕЧНАЯ НИМФА; ОНА ОБРЕТАЕТ БЕССМЕРТИЕ, ЗАВЛЕКАЯ МУЖЧИН В СМЕРТЕЛЬНЫЕ УЗЫ БРАКА.
Глава 1
Тайбернское дерево
Май 1679 года
Самое страшное — эта петля на шее, которая грубо натирала нежное горло, жалила и оставляла синяки. Девушке хотелось из» всех сил закричать и вырваться на свободу.
Но она дала себе слово не устраивать представления для собравшихся зевак, готовых насладиться зрелищем. Она напомнила себе, что лучше умереть на виселице, как обычная воровка, чем подставить голову под топор в тюремной темнице.
Во всяком случае, девушка сохраняла самообладание. Теперь, когда угасла ее последняя надежда спасти свою жизнь, она твердо решила не бояться… Нет, она не станет развлекать весь этот сброд.
— Как ты, дочка?
Повозка дернулась, и Ондайн [1] обернулась к сидящему рядом с ней старику. Его темные запавшие глаза были исполнены грусти, и она подалась вперед, чтобы приласкать и успокоить его, но мешали связанные руки.
1
Ондайн (англ.) — русалка.
— Думаю, у меня все получится, Джозеф. Мне от них ничего не надо, только бы затянули петлю поскорее…
Она осеклась, заметив пару неряшливо одетых ребятишек, бежавших рядом с повозкой. Дети! Матерь Божья! Какая же мать позволила своим отпрыскам глумиться над страданием и смертью?! Целый час прошел, как их вывезли из тюрьмы. Толпы бежали за ними по улицам от Ньюгейта до Сан-Сепульхра, сгорая от желания хоть краешком глаза увидеть повешение. Люди закидывали ее, Джозефа и испуганного юношу по имени Маленький Пэт крошечными букетиками цветов. Зеваки провожали их весь долгий путь через Холборн, Верхний Холборн, улицу Святого Жиля…
— Мы подъезжаем к углу Эндел и Широкой улицы, — предупредил Джозеф.
Девушка снова посмотрела в ставшее родным лицо, на котором полная лишений жизнь бедняка оставила глубокие морщины.
— Я не впаду в отчаяние на радость этой черни, — сказала она ему мягко, но с достоинством.
Джозеф изнуренно улыбнулся девушке, не в силах справиться с сердечной болью. Нет, не из-за собственной близкой смерти! Он уже стар, довольно повидал на своем веку и успел приготовиться к неизбежному концу. Но девушка! Она так молода и так красива, вот только Ньюгейтская тюрьма изуродовала ее тело и стерла со щек румянец. Но даже сейчас, с запыленным лицом, в платье, изодранном в лохмотья, она невольно притягивала к себе взгляд. Красота сквозила в ее осанке, прямой и гордой, в высоко поднятой голове, голубых глазах, поблескивающих вызовом.
У старика болело сердце за девушку, за се загубленную молодость. В ней била через край жизнь зарождающегося весеннего утра. Под оболочкой высокомерия и изощренного коварства скрывалась честная натура, нежная и чувствительная. Даже в дьявольских недрах Ньюгейта она выказывала добросердечие, с каждым делясь последней коркой заплесневелого хлеба. Девушка осыпала неистовыми проклятиями тюремщиков. Она разработала план побега, который почти удался. Если бы они не замешкались из-за Маленького Пэта, то сейчас были бы на свободе.
Джозеф вздохнул. Эта девушка, Ондайн, наверняка не была простой служанкой, за какую себя выдала, когда прибилась в лесу к шайке нищих бродяг. Для простолюдинки она слишком грациозно двигалась и слишком мелодично говорила. Ни надетое на ней тряпье, ни нарочитая грубость не могли скрыть манеры прирожденной и хорошо воспитанной леди! Но ее приняли без единого вопроса и никогда не пытались разгадать ее тайны.
Однако сегодня, похоже, тайне придется умереть. Джозеф вдруг пришел в ярость. Умереть за то, что они хотели жить! Мэдди, Старый Том и калека Симкинс на прошлой неделе, сегодня — они трое. Никто из них не совершал преступления, они всего лишь пытались добыть себе пропитание.