Руслик и Суслик
Шрифт:
А если ужаса было много, реактор разносит, и Танатос вырывается из подсознания в сердце... Твой Борис тоже был со Смертью в сердце и потому не мог на тебя надышаться.
– Чушь...
– Ты просто здорова. У тебя диагноз такой – "Здорова". А я больной. Душевно больной. Я чувствую, как разлагаюсь ни во что, когда ничего не делаю...
– И сейчас чувствуешь?
– Нет, не чувствую. Я сейчас занят тобой. Голова моя занята тобой. Также как и глаза, сердце, душа и еще одно место. Знаешь, мне сейчас пришло в голову, что Борис уходил от тебя, потому что влюбился до глубины души. Влюбился и не хотел опалять твое сердце неизбежным самоубийством. Но не вынес разлуки, смалодушничал – психи малодушны – и вернулся...
– Глупости, – снисходительно усмехнулась Ксения. – Ты просто его не представляешь. Он был настоящим мужчиной.
Чернов оскорбился. "Был настоящим мужчиной в отличие от тебя", – услышал он.
– Ну и что такое настоящий мужчина?
– Настоящий мужчина – хозяин жизни.
– Хочу – живу, хочу застрелюсь?
– И это тоже. Настоящие мужчины ничего не бояться. В том числе и смерти тех, кто стоит на пути...
– О-го-го! И Борис был такой?
– Да.
– Примерчик, пожалуйста.
Ксения сузила глаза.
– Сказать тебе, чем он занимался в милиции?
Чернов зевнул.
– Чем занимался?
– Борис работал в группе "Белый орел". Вместе с Солоником. Они отстреливали авторитетов...
Чернов присвистнул.
– Так значит, он был убийцей...
– Он убивал преступников, которых нельзя было посадить. Он убивал убийц.
– Да ладно тебе! – махнул рукой. – "Убивал убийц". Не убивал убийц, а устранял соперников...
– Каких соперников?
– Других авторитетов. Ты что, не знаешь нашей милиции?
– В конце восьмидесятых годах она была совсем другой.
– Может быть, может быть. Хотя, если принять во внимание то, как органично Солоник из опера с особыми полномочиями превратился в киллера, и как элегантно его уводили из тюрем, то можно сделать вывод, что он и в восьмидесятых, и в девяностых работал на одних и тех же джентльменов.
– Он много знал. Потому ему давали уйти...
– Понятно... Потому давали уйти, потому убили.
– Солоник жив... – темно усмехнулась женщина. И не желая продолжать разговора, предложила:
– Давай лучше выпьем.
Они выпили. Ксения потянулась за сигаретами.
– Кстати, о милиции и о настоящих мужчинах... – проговорил Чернов, протянув ей зажигалку. – Месяц назад мой друг Юра Веретенников шел домой, так, в меру выпивший. Шел себе, закатом любуясь и Лонгфелло декламируя. И вот, когда он декламировал:
Так в груди у Гайаваты
Сердце сильное стучало;
Словно огненные кольца,
Горизонт сверкал кровавый... рядом с ним остановился милицейский уазик. Из него высыпали добры молодцы во главе с деловитым сержантом – настоящим мужчиной – и начали, само собой, требовать бумажник с документами. А Юрка, юморист, деньги отдает и говорит: "Отвезите на Третью Митинскую. Только не гоните, меня тошнит". Сержант посмотрел на него холодными глазами, улыбнулся темно и выцедил: "Сделай так". И показал, как надо обнажить зубы. Юрка, дурак, обнажил и мент, тоже, видимо, юморист, но в своем профиле, выверенным ударом выбил ему зуб...
– И правильно сделал, нечего выпендриваться.
Сказав, посмотрела с выражением: "Может, хватит разговоров?"
– Я тебя обожаю... – заулыбался Чернов. – Так, как не обожал ни один из твоих настоящих мужчин.
– Ну, тогда иди ко мне... – улыбнувшись, указала глазами женщина на место подле себя.
Чернов, обычно сидевший напротив Ксении (чтобы видеть ее всю – глаза, аккуратный остренький носик, белоснежную шею), перебрался к ней под крылышко и немедленно забыл обо всем на свете.
Увидев Чернова в первый раз, она поняла: "Не тот". Однако букет роз был чудесным. Потом они гуляли по Лосиному острову, сидели в Сокольниках в кафе, ели шашлык из осетрины. Чернов был возбужден и много говорил. С ней, с буфетчицей, с людьми, сидевшими за соседними столиками. Вечером они целовались на Москве Третьей.
Прощаясь, он предложил сходить в галерею на Крымском валу.
– Галерей мне только не хватало, – думала она в электричке. – И мужчин, которые в них ходят.
В субботу она пошла посмотреть, как он живет. Увидела – бедно. И сказала, что явилась с целью показать фотографию Люси. Мол, Люся, лучшая подруга, мечтающая о замужестве (а тут писатель пропадает!), упросила ее пойти.
Чернов расстроился. Фотографию смотреть отказался. Сказал, что любит ее. Ксения растрогалась – говорил искренне – и осталась. Они поели, выпили и легли в постель. Любовником он оказался отменным, хотя первое время отчаянно боялся.
"Татарин" (бойфренд, как сейчас говорят) улетел на четыре недели в Испанию, и Ксения решила отдать этот месяц Чернову. Домой ушла с его последней книгой. Она называлась "Сердце дьявола".
Книга понравилась. Неожиданные повороты, яркие исторические врезки, хороший язык. И непонятно – фантастика или реальность. И герои хороши. Особенно этот убийца Худосоков. Настоящий мужчина.
Если бы не фамилия и имя на обложке, она бы не поверила, что написал книгу этот невзрослый и не уважающий себя человек.
Она стали встречаться. Он умел говорить о любви. Так, как никто из ее знакомых. Прочитав его книги, Ксения поняла, что любовь (или Эрос, как он все это называл) просто сидит в Чернове, она просто изливается на избранницу, потому что она, любовь, вырабатывается в нем и переполняет его душу. "Сердце врет: "люблю, люблю" до истерики – невозможно кораблю без Америки" – пропел он как-то в ответ на утверждение, что по-настоящему можно любить всего лишь один раз.
Ее мужчины были другими.
Борис – гордый, самоуверенный красивый. Ксения обожала его, ей нравилось идти рядом и знать, что любой, кто обидит ее – его подругу, его невесту, его жену – будет немедленно растерзан.
Володя хоть и низок ростом, но знает женщин, как никто другой. Знает, что им нужно дать, чтобы они чувствовали себя счастливыми.
Татарин мало говорит, прижимист, но в постели достает до печенок.
А этот... Этот интересуется. Никто никогда не интересовался, что у нее на душе, чем она живет и жила, что ее волнует. Ни отец, ни мать, ни мужчины...