Русская красавица. Кабаре
Шрифт:
– Так оттого, что они поселились, цивилизация сюда и пришла. – недовольно скрипит Валентин. Потом вдруг добавляет, видимо, для пущего самоутверждения в глазах Зинаиды, – Дубина!
Малой пропускает «дубину» мимо ушей, но Зинаида покровительственно вмешивается.
– Не ссорьтесь, господа! – прима выбрасывает царственные пальчики из купе, отвешивает Валентину лёгкий подзатыльник, и исчезает. Продолжает уже из постели. – Мальчик прав. Когда про женщину говорят, что она «с прошлым» – ей это вредит, а городишко такая характеристика безусловно красит. Подумать только, один из древнейших городов Киевской Руси!
– Всех славян! – откликается Малой.
– Столица древлян! – одновременно с ним
Известие о поездке в Коростень, похоже, всем пришлось по вкусу. Во-первых, потому, что, наконец, разрешили выехать из Киева и продолжить тур. Во-вторых – от самого места назначения. Наш вагон просто ломится от исторических познаний артистов.
– М-да, едем в историческое место, – неожиданно для себя, я подаю голос. – В злачное историческое место, я бы сказала… – Мужики, как по команде, почтительно замолкают и улыбаются, словно услышали нечто прекрасное…
Скоты! Ненавижу! Дим, ненавижу эту свою образовавшуюся после твоей смерти избранность. Самое противное – это мечтать о всеобщем равнодушии, а вызывать стойкую жалость. Вон загадочная Галина тоже ведёт себя замкнуто, так никто ж вокруг каждого ее слова не носится! А я, если разобраться, вполне даже активно себя проявляю. Из последних сил выделяю флюиды коммуникабельности, объясняю им подробно, что тебя просто выдумала… Сижу тут в коридоре, у всех на виду, народ слушаю… А то, что давно уже никакие байки никому не рассказывала – так это еще не повод негласно считать меня поехавшей крышей, и так явно радоваться, когда решаю вступить в разговор. Чего они, Дим?
– И чем же это место злачнее всех прочих? – строго интересуется Зинаида. Она пытается быть человеком-чуйщиком. Думает, мол, знает, когда нужно проявить такт и не трогать, а когда равноправие изобразить: любого бы поддразнила, и меня поддразнивает. Сейчас она выбирает второе: – Отвечай, раз заинтриговала! Не морочь коллективное терпение… Чай не принцесса Канди!
Ужасно хочется повести себя по-человечески, заговорить, отсмеяться про Принцессу Канди (Зинаида недавно обнаружила чай с таким названием, решив днем заглянуть в киоски, и теперь лепила его во все свои словесные изыски).
Я так хочу показаться нормальной… Но ничего не могу с собой поделать.
Предшествующий приступ бешенства вдавил меня в кресло и кляпом сковал рот. Ох, Дим… Раньше бы от такого «наплыва чувств» я, напротив, вспылила, вскочила, наскандалила… А сейчас, видать, стрелка внутреннего напряжения уже совсем зашкалила. Все предохранители перегорели, и малейшее раздражение ударом тока встряхивает на миг, а потом погружает в полную апатию и даже недвижимость. Я читала где-то, что именно так люди сходят с ума. Вот эти вспышки ярости – действительно отклонения. Именно они, а вовсе не мои попытки их с тобой успокоить… Что? Да, Дим, понимаю, надо прийти в себя. Но обидно ведь! Надо кого-то в шизики записать, и они все на мне тренируются. Что? Сама виновата? Ну, может быть… Да. Понимаю. Буду стараться не привлекать. А знаешь, если честно, я сижу тут в коридоре просто от трусости. Нет, Дим, тебя не боюсь. Избегаю своего купе, опасаясь подколок от наших с Ринкой общих воспоминаний. Про нее, Димочка, думать совсем больно. С тобой-то все ясно – умер и был таков. А она там, наверное, мучается… А ведь неплохая, в сущности, баба была. Довели мы с тобой ее просто… Что? Успокоиться? Вычеркнуть из памяти? Знаю, знаю… Да, вроде, вычеркнула уже. Потому в купе и не хочу сидеть, чтоб не восстанавливать.
– Ну?! – Зинаида вопросительно высовывает голову из купе и требовательно шевелит тщательно наведенными бровями. – Марин, ты вслух говори. Опять шепчешь что-то себе под нос. Как нам тебя понимать-то?
Отрицательно мотаю
– Ты б, Маринка, конечно, красивее рассказала, ну да ладно, возьмусь. – Малой машет на меня рукой и принимается развлекать приму. – Потому, Зинаида Марковна, это место злачное, что был уже один такой товарищ, который из Киева в Коростень приехал за данью, – и в интонациях, и в построении фраз Малого явно слышалось подражание твоим, Дим, манерам. – Только мы едем – за данью уважения творчеству, а он – из корыстных соображений. Звали его Князь Игорь. Слыхали? Раз приехал за данью с дружиною, затем дружину отправил в Киев, чтоб делиться не пришлось, а с малым отрядом вернулся. За новой данью, стало быть. Тут-то терпению древлян конец и настал. Казнили они гостя киевского – между двух коней привязали, да пустили вороных бежать в разны стороны. И полетели княжеские клочки по закоулочкам…
Хорошо излагает, надо заметить. Будем, Димка, гордиться таким подражателем. Видишь, сколько всего после тебя осталось толкового! Не главное? А что главное? Дочка? Ох, Дим, ну не сердись. Знаешь же, я с твоими похоронами, да Ринкиным арестом совсем больная была. Ну куда мне с твоей дочкой знакомиться? К ней Зинаида ездила. Обсуждали что-то… Меня, наверное, сволочи! Ладно, не буду отвлекаться от происходящего…
Малой, торжественно заканчивает сказ:
– За то княгиня Ольга жестоко древлянам отмстила. А Коростень так вообще, спалила в прах… Ну мы в школе проходили, вспомните же!
– Мальчик! – Зинаида жеманно обмахивается веером , – Когда я училась в школе, княгини Ольги еще не существовало… В программе обучения, так точно.
Малой принимает ее незнание за чистую монету и снова рассказывает.
Парнишке явно нравится быть центром внимания. Интересно, Дим, а когда рассказчиками были мы с тобой, Зинаида тоже слушала просто от снисходительности? Ведь в сто пятый раз, наверное, уже историю княгини выслушивает, а так жадно внимает. Похоже, она не рассказы коллекционирует, а рассказчиков. Мне вот тоже интересно, кто как говорит… Эх, «своя» все-таки наша прима, очень «своя». Если б не ее навязчивая идея меня опекать и сочувствовать, подружилась бы я с ней крепко-крепко, как с родной – несмотря на все ее бзички и бзичища…
– Долго осаждала Ольга Коростень, – продолжает Малой, – Но стояли горожане не жизнь, а на смерть. Потому как знали, их княгиня щадить не станет – они ведь смерти Игоревой прямые виновники. Тогда княгиня сделала вид, что сжалилась, потребовала символический выкуп и пообещала уйти. Выкуп был и впрямь смешон – с каждого двора по воробью, да голубю. Обманула древлян княгиня. Собрала птиц, велела привязать к каждой из них обернутую в тряпочку серу, поджечь и выпустить на волю. Птицы страшно перепугались, скорее по домам полетели. В общем, спустя миг не было в Коростене двора, где бы не загорелось… Спалила, блин, историческую святыню! Нероничка нашлась! А потом, между прочим, стала доброй христианкой, и до сих пор считается героиней. Дикие времена, дикие нравы! Хотя, наверное, и сейчас, месть за мужа – дело святое…
Не замечая, что я вижу отражение его рожи в коридорном зеркале, Валентин вдруг отчетливо гримасничает, стреляет глазами в мою сторону и громко «шикает».
А! У них, похоже, про мужей и месть при мне говорить не принято. Скоты натуральные! Обсуждали, небось, круг разрешенных тем. Дим, ну что, что я им такого сделала? Зачем они так глупо все исказили? За что меня человеком считать перестали? Прямо справочник уже выпускать можно: «Темы, о которых нельзя говорить при Марине. Составитель -–Зинаида Марковна». Тьфу!