Русская куртуазная повесть Хvi века
Шрифт:
.
Царя же въ то время не бе въ Казани, яко преже рехъ, умер бо бяше душевною смертию и телесною. Оста же ся царица его, млада, и царевичь родися от нея единъ, именемъ Мамшкирей, единым летом <одного полного году> сынъ у сосцу матери своея, ему же, по себе, отецъ его царство приказа. Владяше же тогда 5 лет после царя своего царица, - Сумъбекъ имя ей, - всемъ Казанскимъ царствомъ, докуду возрастетъ сынъ ея, царевичь младый, и въ царскый разумъ приидетъ соверьшемъ.
И брежаху Казань с нею уланове и князи, и мурзы - болшии велможи, приказщики царевы, в них же бе первый боле всехъ, Крымской царевичь, - Кощакъ имя ему, - тои, за лето едино до сего, Казань отъ изития отстоя, удержа отъ самого царя и великаго князя. Се же все видевше, царица и вси реченныя владелцы Казанския, и вси изпроста земъские люди, Черемиса нижняя, по рускому языку - Чернь, что прииде
Егда же великый градъ Свияжский поставленъ бысть, и тогда истину уведаша, и тужити и тосковати начаша. И возбояся царица и все велможи Казанъския, и все людие устрашишася зело! И вниде трепетъ и ужасъ въ кости ихъ и въ самые мозги, и крепость ихъ вся изчезе, и мудрость ихъ и гордение поглощено бысть Христовою силою. И рекоша сами к собе: "Что сотворихомъ и что не уберегохомся, и како уснухомъ, и како не устргомся, и како оболсти нас Русь, лукавая Москва, аки бо сме?" И думаше же много со царицею.
Она бо, яко лютая лвица, неукротимо рыкаше и веляше имъ в Казани осаду крепити, и вой многих на помощь отвсюду собирати, отколе пойдутъ: от Нагаи и от Астрахани, и от Азова, и от Крыма, аще не достанетъ столко своихъ людей на противление Руси, и давати имъ царския казны, елико хотят, и царя Касимовского и воеводъ Рускихъ со всею силою рускою изгнати изъ земля Казанския, и град новы отъяти, и всячески противитися, доколе мочно. Но нихто же ея слушаше тогда, аще и царица. Ведаше бо и она неизбытие свое, но волею предатися не хотяше.
Единъ бо ея, некто, подкрепляше и крепце с нею стояше за Казань, и противляшеся без лсти самодержцу Московъскому, и воюяси и премогасяся съ ними 5 летъ (надо: 2 года), по наказу царя своего - по смерти его той, бяше саномъ почтомъ от царя выше всехъ велможъ Казанскихъ, воеводства ради его и мужества на бранехъ, - реченный преже мало вышъше, Кощакъ-царевичь, мужъ величавъ, свирепъ. Къ нему приложишася Крымцы и Ногаи, и вси приезжыи языцы, живуща въ Казань, 20000, и хотяху тыи брань составляти с Русью.
Казанъцы же все не хотяху, глаголющее, яко: "Мы немощныи есмя ныне, и несмелны противитися Рускимъ воемъ, аки неизучены на се, аки младенцы". И бысть между всехъ пря и несогласие во едину мысль, и за се погибоша.
О любве блудной со царицею Кощака, но избежании его изъ Казани, и о ятии его, и о смерти его.
Глава 34
.
Того же царевича Кощака не токмо вси Казанские людие ведяху - от своея ему жены прелюбы со царицею творящее, после царя, - но и на Москве словяще речь та, и во многихъ ордахъ. Еще же и зле того мысляше с нею - царевича сына ея младаго убити и велможъ всехъ, обличающихъ его о беззаконии томъ, и царицу поняти за собе и воцаритися в Казани. Таково бо женъское полско естество ко греху! Никий же бо тако лютый зверь убиетъ щенъца своя, ни лукавая змия пожираетъ изчадий своихъ! Сверъстницы же его, велможие, возбраняху ему, да престанетъ отъ зладеяния того, и убийствомъ прещаху ему!
Онъ же, яко власть имый надо всеми, не смеряше ни на когождо ихъ. И любляше бо его царица, зазираше доброте его, и разжизанми плотскими сердце ея, уязв бе къ нему всегда, и не можаше ни мало быти безъ него, и не видети лица его, огнеными похотми разпаляема. Кощакъ же царевичь, видевъ царство все люте волнуемо, и разуме неможение свое и неизбытие, и неминующую свою беду, и Казанцевъ мятущихся всехъ, и не слушающихъ его ни въ чемъ же, - и умысли бегъствомъ сохранити животъ свой. И начатъ у Казанъцевъ проситися изъ Казани ласковыми словесы, яко да отпустятъ его въ Крымъ. И отпустиша его честно, куда хощетъ, со всемъ имениемъ его - бе бо велми богатъ зело - яко да не мятетъ всеми людми. Онъ же собрався съ Крымъскими варвары, жившими въ Казани, и взявъ брата своего и жену свою, и два сына своя, и вся стяжания своя, и нощию въставъ, побеже изъ Казани, не являяся, яко побеже, но яко збирати воя поиде самъ, не веря инымъ посланнымъ отъ него - все бо посылаемыя и не дохожда тамо, куды же посланы бываху, на собрание вой, но къ Москъве и зъ грамотами его приездаху, и отдаваху самодержцу. Казанцы же, изпустивше его, и даша весть кцарю Шихаллею, яко да не взыдетъ на нихъ вина бежанию его: не любляху его Казанцы за сие, что онъ, иноземецъ, яко царь, силно влядаяше ими. Царь же посла за нимъ въ погоню воеводу Ивана Шереметева, а съ нимъ 10000 лехкихъ людей. Воевода жа, догнавъ его, въ поле бежаща межъ двою рекъ великихъ - Доном и Волгою. И поби всехъ бежащихъ съ нимъ, 5000, и взяша много богатства ихъ. Самого же улана Кощака, и зъ братомъ его, жива яша и зъ женою его, и съ малыми двема сыны его, и съ триста добрыхъ съ нимъ, въ нихъ же бе 7 князей и 12 мурзъ. И послаша его къ Москве оттуду.
И приведоша буяго варвара во царствующей градъ, безчестна, аки лютаго зверя, всего железными чепми окована - не хотяща добромъ смиритися, и Богъ неволею предасть его! И вопросиша его повелением самодержца, аще хощетъ креститися и служити ему, да милость прииметъ отъ него и живъ будет. Онъ же, рабъ его быти не хотя, и креститися отрицашеся, ни мыслию внимаше, и не восхоте благословения, удалися от него!
И по неколицехъ днехъ, державше его въ темницы, и усекоша вне града на усекателномъ месте со всеми его варвары, и побиша паличиемъ всехъ. А жену его съ двема сыны крестиша въ православную веру. И взятъ ю къ собе христолюбивая царица жить въ полату свою. А два сына Кощакова взятъ къ собе во дворъ царь и великий князь, и изучи же Руской грамоте гараздо.
О думе вельможей Казанскихъ со царицею о Казани и о миру, иже со царемъ Шихаллеемъ Касимовскимъ.
Глава 35
.
По избежении из Казани царевича Кощака, собрашася ко царице вси Казанские волможи, глаголюще: "Что имам сотворити, царице, и что дума твоя с нами, еже о нас, и когда утешимся от скорби и печали, нашедших на ны? Уже бо прииде кончина твоему царствованию, и нашему съ тобою владенъю, яко же мы сами себе видимъ. За великое наше согрешение и неправду, бывшую на Рускихъ людяхъ, постиже царство наше Божий гневъ, и плачь неутешимый до смерти нашея! Веси бо, и сама уже видела еси, колько побеждахомъ Руси, и погубляхомъ, и с великимъ такимъ царствомъ много летъ боряхуся, и паче и боле ихъ умножается. И есть Богъ ихъ съ ними, всегда побеждая насъ! И аще убо ныне хощемъ стати сопро(ти)въ Руси бранию, яко же ты пущаеши ны и понуждаеши ны, - Рускимъ бо воеводомъ, многимъ, и готовымъ уже и вели(к) нарядъ огняный у себе имущимъ, и на то пришедшимъ, еже съ нами братися, намъ же немногими людми не собравшимся и не изготовлявшимся - да вемы сами, сами себе, яко побеждены будемъ отъ нихъ, неже победимъ ихъ. А храбрый Кощак-царевичь, - его держахомъ у себе въ царя место, чтя(щ)е и покаряющеся ему по цареву приказу, - и надеяхомся на н(е)го, аки на царя же, и онъ въ горкое си время нужное, преже всехъ насъ устранишися; оставя насъ въ мятежи и въ печали, и взя имения много своя и чюжая, и храбрых людей тайно сведе отъ насъ, яко всему царству нашему грубя, и побежа съ великою корыстию, хотя единъ угоньзнути Божия суда. И отъ коихъ бегаше и бояся изымания, и, къ темъ самъ прибежавъ, впаде въ руце и погибе. Ныне же - го(р)дене наше и высокоумие преложимъ на кротость и на смирение и, вся оставльше нелепая наша дума, идемъ ко царю Шихаллею съ молениемъ и со смирениемъ от лица твоего, яко да не бы помнилъ нашия вины и наругания, - еже иногда сотво(ри)хомъ ему, хотя многажды убить его, - да бы на Казани царемъ седелъ и взялъ бы тобя честно женою себе, не гордяся тобою, с любовию, не яко горкую пленницу, но яко царицу любимую и прекрасную. И ныне (нег)ли укротитца сердце его, и смирятся воеводы все".
И люба бысть речь сия царице, и всем вельможем, и всему народу Казанскому. И семи словесы совещашася и болша сих, и поидоста отъ царицы болшия вельможи, уланове и князи, и мурзы Казанския, в Свияжский гардъ ко царю Шихаллею и къ воеводамъ. Пришедше къ нимъ, и вдаша имъ дары светлы, и начаша имъ тихо глаголати о смирении и от всего сердца своего нелестно молить царя Шихаллея, яко да идеть къ нимъ на царство ничто же сумняяся: "Молим тя, глаголаху: "волный царю, и клянемся вамъ, воеводамъ великимъ, всемъ, не погубите насъ до конца, рабъ своих, но приимите смирение наше и покорение; великий градъ нашъ и вся земля державы его предъ вами есть и ваша будетъ; у насъ же на царстве несть ныне царя и того ради меже нами бываетъ мятежь великъ и межусобица и нестроение земное. Ты же, аще помилуеши насъ, царю, все зло наше забудеши и не помянеши древния обиды своея, не мстиши намъ, и царицу нашу возмешь за собя, то все царство наше со всеми повинно ти будетъ и не сопротивно!".