Русская лилия
Шрифт:
— Так что же, мне снова придется… через окно?
— Это было бы лучше всего. — Незнакомец проводил его к той стене, по которой принц недавно спускался, и помог взобраться на первый выступ.
Он был очень силен, настоящий богатырь — поднял принца над землей без малейшего усилия. В то же время его фигура, которую Георг мог разглядеть на фоне светлой дворцовой стены, была очень стройной. Незнакомец был одет в широкие шаровары и просторную рубашку. От него еле уловимо пахло полынью. Принц внезапно вспомнил, что по-гречески полынь — артемисия.
Откуда он явился? С каких полынных
Можно спросить, но незнакомец ничего не скажет.
Первые несколько футов преодолеть оказалось трудновато — было слишком темно. Но внезапно луна открылась, снова залила округу ярким светом, и принц вмиг добрался до окна. Залез внутрь, перегнулся через подоконник… Внизу было пусто. Незнакомец исчез.
Вовремя же он появился, этот человек. Сейчас принц уже диву давался, что так страстно и бездумно поддался искушению.
Он посмотрел вдаль. Костер уже не горел. Георг провел рукой по подоконнику — подзорной трубы не было. Поискал на других окнах — ничего.
Он прихватил трубу с собой и потерял в саду? Возможно.
Принц улегся на походную кровать, стараясь не думать о том, что только что произошло, а размышлять о самых обыденных вещах. Например, сможет ли он принять ванну завтра утром — перед тем как наденет парадный мундир и на его голову возложат королевский венец.
Повернулся на бок, вздохнул глубоко… Сон был близок, он приподнялся, чтобы погасить свечу, и удивленно уставился на табурет, заменявший ночной столик.
Вот свеча в плошке, вот револьвер… Но нет бутылки с вином и стакана.
Что такое?! Кто-то входил сюда, пока он бегал по саду? Но Георг отчетливо помнил, что по совету Мавро запер дверь изнутри. Ключ на табурете: так и лежит, как он положил. А может быть, он зря не верил в колдовство?
Принц почти в отчаянии дунул на свечу, зажмурился, откинулся на спину, согнутой рукой прикрыл лицо от лунного света… и мгновенно заснул, не ведая о том, что в это время происходило в саду.
А происходило там вот что.
Когда принц влез в окно, человек, остановивший его, некоторое время постоял под деревьями, напряженно слушая ночь и всматриваясь в игру лунного света, потом сказал негромко, по-гречески:
— Это ты, Элени?
Ночь не ответила.
— Я знаю, ты здесь. Я знаю, что вы задумали — ты и твои сообщники. Но хочу, чтобы вы тоже кое-что знали: я не позволю вам причинить вред королю.
— О верный Васили… — отозвалась ночь мелодичным женским голосом, в котором звучала откровенная злоба. — Верный, как пес! Позволю, не позволю! Ты слишком много на себя берешь! Что ты можешь сделать, чтобы нам помешать?
— Я уже кое-что сделал, разве нет? Я спас короля от тебя этой ночью. Бог поможет спасать его и впредь.
— Спас короля! — передразнила Элени. — Не позволишь причинить ему вред! Можно подумать, его кто-то собирался убивать. Мы просто хотели немного… изменить его жизнь. Пора ему перестать плясать под дудку этих англичан и русских.
— А вы хотите, чтобы он плясал под вашу дудку? — хмыкнул Васили. — Думаете, ваши песни звучат лучше, чем английские?
— Во всяком случае, это греческие песни! Это песни нашей родины!
— С каких пор Греция стала для тебя родиной? — искренне удивился Васили. — Не ты ли недавно смеялась над нами, над нашим патриотизмом, не ты ли говорила, что твоя родина — весь мир, что ты готова любую страну признать родной, лишь бы тебе было там хорошо и привольно? С каких пор тебе стало хорошо и привольно в нищей Греции, как ты ее презрительно называла? Не с тех ли пор, как здесь появился этот король, которому нужна жена? Но на что надеешься в этом смысле ты? Кто ты такая, чтобы мечтать о ложе короля?
— Я, быть может, кажусь тебе никем. Но разве ты забыл, кто моя приемная мать? И ведь тебе далеко не все известно о моем рождении!
— О, мне известно, что ты, твоя приемная матушка и ваши дружки способны сплести сеть самой отъявленной лжи, чтобы добиться своего, — спокойно ответил Васили. — Они могут объявить тебя незаконнорожденной дочерью хоть Наполеона, хоть королевы Виктории, хоть русского императора Александра, но сама-то ты знаешь, что ты просто девчонка без роду без племени, пригретая княгиней из милости.
— Без роду без племени?! — взвизгнула Элени. — Но тебе это не мешало… в свое время! И не мешало любому другому мужчине. Чем же это помешает королю?
— Я отлично знаю, что меня сменило немало этих «любых других мужчин», — холодно отозвался Васили. — Не трудись хвалиться этим. Таких, как ты, французы называют авантюристками. Вас много мельтешит по миру. Но ни одна из вас еще не стала женой короля.
— Зато многие из нас получили возможность управлять королями. Иногда фаворитка играет в государстве куда большую роль, чем законная жена.
— И все-таки на людях рядом с королем появляется именно королева, а фаворитка прячется за дверью и с завистью глядит на их блестящий кортеж. Почести оказывают дневной жене, а ночная вечно в тени. Неужели ты, с твоей гордыней, готова согласиться на это?
— Ты знаешь, я готова была бы вечно оставаться в твоей тени, если бы ты женился на мне. — В голосе Элени звучали слезы.
— Я бы женился на тебе, если бы не узнал, что ты спишь с Аргиросом Мавромихалисом, а может быть, и с самим хуфтало [9] , папашей, и мне достался не единожды надкушенный кусок. Но довольно. Стоит нам встретиться, ты начинаешь упрекать меня этими старинными обидами, которые на самом деле тебя не слишком-то волнуют.
9
Хуфтало — старикашка, старая развалина (греч.).
— Не слишком-то?! — яростно воскликнула Элени. — Да что ты знаешь обо мне?!
— Я уже сказал, что довольно много. И ты в этом только что убедилась.
— Да, — с ненавистью прошептала Элени, — ты помешал мне… нам… Но ты не можешь всегда стоять рядом с королем, будто нянька! Мы доберемся до него рано или поздно! А ты…
— Тихо! — Васили насторожился. — Здесь кто-то…
Он не договорил, потому что от одного из апельсинных деревьев отделилась тень, взмахнула рукой и нанесла ему удар по голове. Васили рухнул на траву.