Русская лилия
Шрифт:
Георг сказал, что теперь хотел бы вальсировать с той дамой, которая составляла пару Вулгарису. У Мавромихалиса сделался необычайно довольный вид. Георг еще прежде обратил внимание, что многие немолодые греки похожи на хищных котов. Мавромихалис не был исключением, но сейчас от его хищности и следа не осталось: напротив, это был довольный, почти замурлыкавший кот.
— О, княгиня Плакентийская, — сказал он почтительно. — Это одна из самых значительных персон в Афинах. Княгиня была статс-дамой королевы Амалии, однако покинула свой пост — по собственной воле, заметьте. Княгиня очень независимая дама. Она оказывала неоценимые услуги Греции и ее освободительному движению, оказывает их и ныне.
— Она не похожа на гречанку, — заметил Георг.
— Она французская
Георг стоял на возвышении и внимательно смотрел в широкую спину Мавромихалиса, который неторопливо направлялся к княгине Софии. Потом король столь же внимательно смотрел в подчеркнутый белым фрачным жилетом живот Мавромихалиса и плотно схваченную корсетом фигуру его спутницы, когда пара приближалась к нему. Георг изо всех сил держал свои глаза в повиновении и не давал им рыскать по сторонам. А вдруг он снова увидит ее?.. Нет, он не мог ручаться за себя, совершенно не мог!
— Ваше королевское величество, позвольте представить вам княгиню Плакентийскую. Мадам, его величество король.
Дама — у нее оказались яркие голубые глаза — присела в реверансе, столь же изысканном, каким был ее танец.
— Сегодня знаменательный день в истории Греции, ваше величество, — сказала она взволнованно, как и Мавромихалис, по-немецки. — День, которого мы все так давно ждали… Это награда нам за все наши мечты, страдания, деяния. Вы — воплощение наших надежд, сударь.
— Мне будет приятно услышать эти слова по-французски, — проговорил Георг с поклоном.
Ее глаза сверкнули признательностью, когда она повторила свой коротенький спич на родном языке.
— Кстати, — закончила она словами, которых не было в немецком варианте, — мои близкие друзья зовут меня княгиня София или просто София.
— Должен ли я понять это так, что вы, мадам, предлагаете мне свою дружбу? — осведомился с полупоклоном король. Княгиня держала себя с таким достоинством, была так обаятельна, что он не видел ничего особенного в том, что она первая удостоила своим расположением короля, а не он ее. К тому же, как всякая истинная француженка, в душе она наверняка республиканка, и он, король Греции, для нее просто человек на довольно хлопотной и не слишком-то уважаемой должности. Видно, что княгиня — патриотка Греции и только ради Греции оказывает знаки почтения Георгу. — Могу я надеяться, что вы не откажете мне в туре вальса?
— Я наблюдала за вами. — Княгиня улыбнулась, оценив его юмор. — Давно мне не приходилось видеть столь блистательного танцора. — Она вложила руку в руку короля и подхватила оборки голубого платья.
— Могу ответить вам комплиментом. — Георг ощущал легкость ее шага и изящество поворотов. — Вы очаровательны, когда говорите, и еще более очаровательны, когда танцуете.
— Мой покойный супруг, генерал Лебрен, был великолепным танцором, несмотря на года, это все признавали, однако ему было далеко до вас, сударь, — вздохнула княгиня с искренним восхищением. — Боже, какое счастье танцевать с хорошим партнером! Я уважаю и люблю своих здешних друзей, но встречи с ними на паркете охлаждают мои чувства к ним. То же говорит и моя дочь.
— О, у вас есть дочь, княгиня, — вежливо проговорил Георг. — Она тоже живет в Афинах?
— Сейчас она здесь. Собственно, это моя приемная дочь. Ее матерью была Мандо Маврениус — моя близкая подруга и необыкновенная женщина. Она родила ребенка от Димитриоса Ипсиланти. Но их брак не был освящен церковью, поэтому очень многие не верили Мандо. Однако я доподлинно знала историю их любви и убеждена, что Элени — непризнанная дочь Ипсиланти. Собственно, я присутствовала при ее рождении, накануне смерти Мандо. Я удочерила Элени совсем крошечной, однако она отлично знает, кто ее настоящие родители. У меня нет своих детей, и я люблю Элени всем сердцем, а потому не могу ей ничего запретить. Да и зачем? Молодые должны наслаждаться жизнью. Ее трудно удержать на одном месте. Элени то в Париже, то на Крите, то в Риме, то в Стамбуле… Она большая любительница балов, однако ради того, чтобы лучше общаться с нашими друзьями-греками, выучилась танцевать народные танцы. Они довольно красивы для туриста или этнографа… Ну и для самих греков, конечно. Мне они кажутся однообразными, кроме цифтэтэли, само собой. — Княгиня бросила на Георга весьма игривый взгляд и тихонько засмеялась. — Моя дочь блестяще танцует и фрагосириани, и сиртос, и зейбекико, и хасапико…
— Хасапико… — глубокомысленно повторил Георг, уловив знакомое слово.
— Да, да. Но все же цифтэтэли — это ее forte partie, сильная сторона. Вам было бы интересно посмотреть, как она исполняет это. Но этот танец не для бала, конечно. Это… Нужно увидеть это в приватной обстановке. Видите ли, цифтэтэли — эротический танец. На Востоке, в Турции есть так называемый танец живота. Его исполняют дамы, у которых открыта лишь одна часть тела — живот. Это очень дразнящий танец! Греция многое переняла от Турции… Иногда на пользу, иногда во вред себе, но цифтэтэли — особенный танец. Это некая смесь танца живота и древнего эротического танца кордакас. В Элладе запрещалось танцевать его публично. За нарушение могли арестовать! Цифтэтэли очень опасен, его танцуют в паре, и это очень похоже на имитацию любовных движений… Ну, вы понимаете… — Она взглянула лукаво, и Георг обнаружил, что у нее накрашены ресницы. Это явилось для него потрясением: никогда не приходилось ему видеть накрашенных ресниц у светских женщин, тем паче у княгинь!.. Видимо, и волосы ее должны быть седые, а они светло-русые… Тоже, наверное, крашеные! Впрочем, она француженка… От них всего можно ожидать! — Бывало, что цифтэтэли оканчивался дракой, если к женщине подходил чужой мужчина, а не ее супруг или жених.
— Ваша дочь, очевидно, танцует его со своим мужем? — Георга и волновал, и настораживал этот разговор. Княгиня София, как истинная француженка, могла без всякого жеманства говорить о довольно неприличных вещах. Георга, как моряка, тоже было довольно трудно смутить беседами о естестве, однако обсуждать это с дамой, которую знаешь каких-то пять минут…
— О нет, она свободная женщина, — легко отозвалась княгиня. — Раньше она танцевала цифтэтэли с молодым человеком по имени Васили. Он очень красив и движется восхитительно. Однако, вообразите, в их слаженный танец вмешалась политика. Моя дочь разделяла антибаварские настроения наших друзей, но была уверена, что королем Греции должен стать ставленник английского двора. Васили во главе страны видел одного лишь принца Николая Лейхтербергского, племянника русского императора. На этой почве они поссорились, и танцевальный дуэт распался. С тех пор она исполняет цифтэтэли одна и любит повторять, что мужчины не играют особой роли как в ее жизни, так и в танце. Она, знаете ли, очень свободолюбивое существо.
— Хм, — Георг даже не пытался скрыть, сколь заинтригован. — Она… Как это сказать… femme savante, ученая женщина, как у Мольера? Или bluestocking, синий чулок, как говорят англичане?
— Ох боже мой! — засмеялась княгиня. — Femme savante ее еще как-то можно было бы назвать. Но bluestocking? Нет, совсем нет! Разве можно быть bluestocking и танцевать при этом цифтэтэли?! Одно совершенно исключает другое! А впрочем, если вы соблаговолите повернуть голову, вон у той колонны, ваше величество, вы сможете увидеть мою Элени.
Георг послушно посмотрел в указанном направлении — и в следующее мгновение в зале образовался затор. Танцующие пары остановились. Согласно этикету, если король прекращал танец, его прекращали все. Если король брал свою даму под руку и отводил туда, где ее пригласил, или в буфет, так же должны были поступать и прочие. Но сейчас король просто стоял столбом, гладя на дочь княгини Софии Плакентийской.
Так же поступили и прочие.
* * *