«Русская освободительная армия» против Сталина
Шрифт:
Неоднократные военно-политические возражения против преждевременного и бесперспективного применения привели все же к тому, что командование группы армий намеревалось использовать дивизию до достижения боевой готовности лишь в качестве охранного гарнизона в тыловом районе 3-й танковой армии. В то время как оперативный отдел Генерального штаба сухопутных войск сначала планировал дислокацию в Шорфхайде, а затем в районе Пазевалька, прибывшие 12 марта 1945 г. первые транспортные эшелоны из-за переполненности Пазевалька были направлены группой армий в район Анклам – Фридланд [387]. К этому времени командующий 3-й танковой армией генерал танковых войск фон Мантейфель наметил план «решающего» наступления большими силами для уничтожения вражеских частей на подступах к Штеттину с целью, во-первых, обеспечить функционирование важной гидроэлектростанции в Пёлице и, во-вторых, позволить восстановить судоходство между Свинемюнде [ныне соответственно Полице и Свиноуйсьце, Польша. – Прим. пер.] и Штеттином. Командующий группой армий «Висла» хотел использовать в намеченной на 20 марта 1945 г. операции и вновь поступившую русскую дивизию, поручив ей задачу создать в результате наступления «опорный плацдарм» на восточном берегу Папенвассера, между Кёпицем и Степеницем [ныне соответственно Копице и Степница, Польша. – Прим. пер.] и обеспечить судоходство по Одеру на выходе в Штеттинскую бухту [388]. Однако от операции пришлось отказаться после того, как Гитлер 15 марта 1945 г.
После этого решения Гитлера настала очередь командования 9-й армии нанести под девизом «Оборона Берлина» (план «FF», «Бумеранг») сильный превентивный удар по продвигающимся по восточному берегу Одера от Франкфурта к Кюстрину [ныне Костшин, Польша] вражеским силам 1-го Белорусского фронта Маршала Советского Союза Г. К. Жукова. Генерал пехоты Буссе запланировал неожиданно ударить по флангам советской 69-й армии, расширить Франкфуртский плацдарм к югу и востоку и, перемещаясь к северу, фланговым ударом смять вражеские резервы, особенно скопления артиллерии, до линии Зепциг – Гёриц [ныне Гужица, Польша], тем самым перевернуть вверх дном опасные плацдармы при Лебусе, Райтвайне и к югу от Кюстрина и лишить противника существенной предпосылки для наступления в направлении Берлина. В эти планы была включена и 1-я дивизия РОА, хотя Буссе вполне признавал ограниченные возможности использования последней «ввиду ее специфики» и потому поставил перед ней лишь второстепенную задачу [389]. По приказу о наступлении от 18 марта 1945 г. она должна была занять Треттинские высоты перед северным флангом немецкого плацдарма у Франкфурта и, опираясь на дивизию «Фюрербеглейт» и развернувшиеся на запад 25-ю танковую гренадерскую дивизию и гренадерскую дивизию «Фюрер», далеко продвинуться в долину Одера через Нойлебус. Армейское командование ожидало, что появление «земляков» из РОА, как при Нойлевине, окажет особое психологическое воздействие на противостоящий советский 61-й стрелковый корпус (134-я и 247-я стрелковые дивизии), и рассчитывало на сильное смятение среди советских солдат. Тщательно подготовленная операция «Оборона Берлина», которую командование 6-го воздушного флота должно было поддержать «всеми имеющимися в наличии» истребительными, бомбардировочными и штурмовыми подразделениями, стала осуществляться 27 марта 1945 г. лишь в ограниченной форме, без участия русской дивизии, и завершилась неудачей после продвижения на несколько километров.
После этих колебаний 1-я дивизия РОА по приказу командования группы армий была, в конечном итоге, стянута в учебный военный лагерь «Курмарк» со штаб-квартирой в Грос-Мукрове, чтобы сначала дать ей возможность завершить обучение своих частей [390]. Она тотчас взялась за сооружение тыловой оборонительной позиции на опушке леса Нойцелле, между Кизельвицем, Райхерскройцем и Лесковом, в 10 км западнее Одерского фронта, обращая при этом особое внимание на артиллерийскую подготовку, установление секторов обстрела для орудий и минометов, а также на противотанковую оборону [391]. Очень хорошие отношения сложились с немецкой 391-й охранной дивизией, которая в нескольких километрах к востоку обороняла Одерский рубеж. Русские командиры знакомились с особенностями своего фронтового участка, совместные русско-немецкие дозоры укрепляли чувство братства по оружию.
В то время как русские части готовились к обороне в лесах Нойцелле и Даммендорф, начальник германской команды связи майор Швеннингер установил связь с 9-й армией, которой они подчинялись в оперативном отношении, а также с группой армий, под руководством которой должно было осуществляться предстоящее участие в боевых действиях [392]. Уже при этом возникли некоторые принципиальные затруднения. Генерал-полковник Хейнрици, который 20 марта 1945 г. принял командование группой армий и для которого военные аспекты, разумеется, находились на первом плане, испытывал немалые сомнения, услышав, «что дивизия в одиночку (т. е. не в составе более крупного власовского соединения) при бесперспективной общей ситуации… не будет готова к безнадежной борьбе до печального конца». Он поручил майору Швеннингеру довести это в данной форме и до Гиммлера, инициатора идеи. Швеннингер обратился к обергруппенфюреру СС Бергеру, начальнику кадрового управления СС. И лишь когда тот еще раз обратил внимание командующего 9-й армией на политическую значимость успешных действий дивизии и лично дал соответствующие гарантии [393], командование армии смогло приступить к подготовке ее боевого использования.
Во фронтовой полосе 5-го горно-стрелкового корпуса СС, где находилась дивизия Буняченко, в начале апреля 1945 г. было два угрожающих, с точки зрения предстоящего советского наступления, плацдарма: созданный в феврале 1945 г. западнее Аурита, который простирался между Франкфуртом и Фюрстенбергом более чем на 12 километров в ширину и на 6 километров в глубину, а также существенно меньший к югу отсюда, между Фюрстенбергом и Нойцелле, так называемый 119-й укрепрайон советской 33-й армии [394]. «По зрелому размышлению», как сообщает Швеннингер, генерал Буссе и начальник штаба армии полковник штаба Гёльц предложили провести ограниченную операцию по ликвидации меньшего из этих плацдармов – «Эрленгоф» – к югу от Фюрстенберга. Лишь в этом месте, быть может, существовала возможность добиться видимого военного успеха, который бы имел обратное политическое воздействие и «мог быть использован и в пропагандистских целях». Наступление на хорошо укрепленный плацдарм к западу от Аурита, который удерживали 4 советские стрелковые дивизии (49-я, 222-я, 383-я, 323-я) и за который в течение недель велись тяжелые бои, представлялось заведомо бесперспективным.
В воспоминаниях непосредственно причастных полковых командиров, подполковника Архипова (1-й полк) и подполковника Артемьева (2-й полк), а также более отдаленных наблюдателей – бывшего начальника личной канцелярии Власова, полковника Кромиади, и бывшего адъютанта генерала Мальцева – старшего лейтенанта Плющова-Власенко, – резко критикуется боевое задание, выданное в конечном итоге на основе этого предложения. Во-первых, по их мнению, слишком раннее боевое использование 1-й дивизии РОА противоречило мнимым или подлинным немецким обещаниям – аргумент, представляющийся, правда, мало состоятельным, т. к. Власов 5 марта 1945 г. официально утвердил приказ о передислокации дивизии на Восточный фронт и тем самым одобрил ее фронтовое использование. А во-вторых, недоверие русских вовсю разгорелось из-за того, что, как они считали, дивизии была намеренно поручена невыполнимая задача с целью ее погубить [395]. Подполковник Архипов назвал «безумием» задание «отбросить красных между Франкфуртом и Фюрстенбергом на восточный берег Одера». И подполковник Артемьев считал наступление в этом месте «нелепостью» ввиду крайне неблагоприятных боевых условий и флангового огня с восточного берега Одера. Полковник Кромиади и старший лейтенант Плющов-Власенко указывают на то, что дивизии между Франкфуртом и Фюрстенбергом был намеренно выделен один из «тяжелейших участков фронта». Все свидетельства и основанные на них повествования Торвальда и Стеенберга, а также следующие им версии советских авторов Тишкова и Титова, совершенно упускают из вида, что наступательная операция 1-й дивизии РОА относилась вовсе не к большому плацдарму на подступах к Ауриту, к югу от Франкфурта, а к существенно меньшему плацдарму – «Эрленгофу», расположенному южнее Фюрстенберга, где Одер легко изгибается к западу и где, правда, тоже были трудные, но все же несколько более благоприятные условия, чем у Аурита [396].
Да
После прояснения предварительных вопросов, при разработке плана наступления, между командованием армии и дивизии сложилось сотрудничество, начисто опровергающее позднейшие утверждения о «крупном разговоре» и о продолжавшемся недоверии русских. Буняченко и его начальник штаба подполковник Николаев нашли у генерала Буссе и начальника штаба полковника Гёльца «явное понимание особенностей данного случая» и уважение «по всей форме» к себе как к союзникам [401]. Как свидетельствует майор Швеннингер, в результате этой позиции командование дивизии проявило отзывчивость в отношении немецких пожеланий и распоряжений и стремление «и со своей стороны сохранить предпосылки для продолжения этого хорошего сотрудничества». И переводчик, предоставленный германской командой связи, констатировал в беседах между немецким командующим армией и русским командиром дивизии «почти смехотворное совпадение взглядов в тактическом отношении… Получалось так, что как немецкий, так и русский генерал, опережая его, не раз угадывали мысли друг друга, в то время как он еще был занят формулированием частично очень сложного для него перевода».
Хотя имевший около 4 км в ширину и максимум 2 км в глубину плацдарм «Эрленгоф» представлял собой вполне подходящий объект для атаки, с другой стороны, не могло быть сомнения в том, что 1-й дивизии РОА была поставлена сложная задача. У личного состава советского 119-го укреп-района, состоявшего из «молодых, хорошо обученных призывников», было в запасе два месяца, чтобы превратить плацдарм в неуязвимую извне систему позиций, защищенную огромными минными полями и проволочными заграждениями [402]. К этому добавлялась возможность воздействия «чрезвычайно большого количества тяжелых орудий поддержки» с более высокого восточного берега Одера. То, что любая попытка подавить плацдарм вызвала бы «жесточайшее вражеское сопротивление» ввиду «превосходства врага, особенно в тяжелом вооружении», доказала неудача наступления 1233-го фанен-юнкерского полка, созданного из выпускников Потсдамского военного училища, под командованием подполковника фон Нотца, которому удалось лишь блокировать плацдарм, но не уничтожить его. Генерал-майор Буняченко в этих обстоятельствах считал возможным успех наступления только при достаточной артиллерийской и авиационной поддержке. Он требовал «ураганной огневой подготовки» с использованием 28 тысяч снарядов – попросту завышенное требование ввиду недостатка боеприпасов в этой фазе войны [403]. Он поставил также условием не задействовать в наступлении немецкие части; возможный успех должен был принадлежать одной РОА. Однако, к немалому удивлению некоторых немецких командиров, эти условия были приняты без изменений. «Полное количество артиллерийских боеприпасов» было затем не только обещано, но и реально выделено. Генерал Буссе и командование 9-й армии действительно обеспечили русским «наилучшую поддержку, которую тогда армия была в состоянии дать»; было обещано и использование авиации. По воспоминаниям начальника германской команды связи майора Швеннингера, «консультации, обеспечение и артиллерийская поддержка» наступления со стороны немецких командных инстанций были «очень хорошими» или, как говорится в другом месте, «образцовыми» [404]. В целом подготовка и ход наступления русской дивизии на советский плацдарм «Эрленгоф» позволяют ясно увидеть, что, вопреки утверждениям полковых командиров Архипова и Артемьева [405], с немецкой стороны действительно ничто не было упущено, чтобы помочь РОА добиться успеха.
Тактические детали операции с учетом местных условий были основательно обговорены генерал-майором Буняченко с командиром немецкого фанен-юнкерского полка на выдвинутом командном пункте одного из батальонов. Подполковник фон Нотц, давший офицерам дивизионного штаба и полковым командирам «обильный завтрак», беспокоился о методах командования русских. Но Буняченко, который объяснил ему, что в результате преследований по политическим мотивам на своей родине и лживости тамошнего режима стал ожесточенным противником сталинизма, произвел на него впечатление энергичного способного военачальника [406]. Исходя из опыта предыдущего месяца, теперь отказались от фронтального наступления с запада через плоскую и частично затопленную луговую местность. Вместо этого план наступления предусматривал узконаправленный приступ. Так, по одной глубоко эшелонированной полковой группе, усиленной саперными частями, а на севере и отдельными танками батальона разведки, должны были одновременно прорвать северный и южный фланги противника и смять плацдарм с обеих сторон, при необходимости с помощью подтягивания свежих сил. 1233-му фанен-юнкерскому полку (391-я охранная дивизия), не участвующему в самом наступлении, было поручено поддержать продвижение русских, имитируя собственные наступательные намерения и сковывая противника, и в случае успеха сменить русские полки на территории захваченного плацдарма. Помимо русского артиллерийского полка во главе с подполковником Жуковским и так называемой «соседской помощи», в наступлении, названном «Операция «Апрельская погода», должны были участвовать и другие артиллерийские силы» – так, мортирная батарея, батарея реактивных установок, 3-й дивизион 32-го артиллерийского полка СС и два тяжелых зенитных дивизиона – стало быть, сильная концентрация артиллерии на узком пространстве. Начало «Операции «Апрельская погода» было назначено на 13 апреля 1945 г. 12 апреля начальник штаба 9-й армии полковник Гёльц поставил в известность о плане наступления группу армий и оперативный отдел Генерального штаба сухопутных войск [407]. В поздние вечерние часы 12 апреля русские части заняли свои исходные позиции, стала осторожно подключаться артиллерия, занявшая позиции на возвышенности к западу от Одера. В эту ночь пароль для русских и немецких солдат перед плацдармом «Эрленгоф» звучал «Хайль Власов».