Шрифт:
Часть первая
Становление
Никто не может точно назвать возраст, с которого человек, пришедший дышать земным воздухом, запоминает себя. Одни смутно помнят происшедшее с ними события лет с трёх-четырёх, другие ещё позже, а вот Олег Родин помнил себя с двух лет, и, скорее всего, причиной этому была война.
Олег родился в Сталинграде в мае 1940 года, и когда ему пошёл третий год, в августе 1942-го, на его город посыпались бомбы, тысячи бомб. Город загорелся, город разлетелся на куски и крохи от взрывов этих воющих и гремящих бомб и крупнокалиберных
Родины жили на Нижнем посёлке завода «Баррикады», это что над Волгой, здесь было жильё для руководства военного предприятия, ведущих инженеров и учёных. Дед Олега работал заместителем главного конструктора и был эвакуирован с частью заводских специалистов завода в Кемеровскую область ещё в начале сорок второго года, отец малыша после четвёртого курса механического института ушёл на фронт, а бабушка по отцу умерла от какого-то острого заболевания в животе, едва успев увидеть внука. Олег с мамой Аней жили в большой квартире вдвоём, а в холодном сыром подвале так их было много: дети, мамы, старики, инвалиды. На всю жизнь запомнил Олежка серо-чёрные закопчённые стены, запах дыма, грохот снарядов и бомб, а с осени – холод и голод. Мальчишки десяти лет и старше утром отправлялись на Волгу за водой и на поиски любой пищи, часто бывало, что возвращались ни с чем и не все.
Завод по-прежнему продолжали бомбить, к ночи в подвале появлялись солдаты и ополченцы, которые пытались отстоять предприятие, они-то и делились хоть какой-нибудь едой с малышами. Олег запомнил большой кусок сахара-рафинада, который ему в ручонки вложил солдат и сказал:
– Это тебе, маленький мой. У меня точно такой же сын и зовут его Олег.
– И моего Олег, – ответила мама.
– Ну вот попал в точку! Живи, Олежка! Обязательно выживи в этой мясорубке. Может, и моему сыну кто-то поможет выжить.
Немцы напирали, ополченцев и солдат оставалось всё меньше и меньше, не видно было и отца неведомого Родину тезки Олега. Однако в октябре солдат в бомбоубежище прибавилось и не просто прибавилось, они спали почти друг на друге, но это было недолго. Бои начались отчаянные, ружейная стрельба и взрывы слышались от рассвета дотемна, даже ночью полностью не утихали. Военных в убежище с каждым днём становилось всё меньше и меньше, пайки, которыми солдаты подкармливали женщин и детей, уменьшились до такой степени, что бывало никому и маковой росинки в рот не попадало. В один из холодных дней поздней осени бойцы принесли в подвал много плиток шоколада: комдив Людников разрешил вскрыть резервный продовольственный склад. Это потом, уже взрослым парнем, Олег узнает, что они находились на так называемом героическом острове Людникова размером 700 на 400 метров, с трёх сторон были немцы, а сзади – начинающая замерзать Волга; снабжение было затруднено, продовольствие сбрасывали с самолётов, а боеприпасы доставляли ночью по воде. На одного бойца приходилось только по тридцать патронов и 15–20 грамм хлеба, но они стояли, потеряв за сорок дней около полутора тысяч человек. Дивизия сражалась своим и трофейным оружием, так и не пустив фашистов к великой русской реке. В декабре уставшие и голодные солдаты нашли в себе силы и пошли в атаку, соединившись по флангам со своими. А концу января враг был полностью повержен.
Олег помнил яркий солнечный свет 2 февраля 1943 года, лучи играя блестели на сугробах на фоне звенящей тишины, её нарушал только скрип шагов по напрочь замёрзшему снегу. Мамы держали детей на руках. Не пускали их ходить и бегать. Кругом ещё были мины и трупы, останки замерзших безжизненных тел солдат, наших, немцев, румын, итальянцев, австрияков и кто его знает кого ещё. А ведь совсем недавно это были живые люди, и как можно по ним ходить, их нужно хоронить! И хоронили! Каждый стоящий на ногах житель города обязан был упокоить пять трупов в день, вот и грызли замёрзшую землю женщины, старики, подростки.
– Люди, люди, зачем вы убиваете друг друга? – причитали женщины, уставшие от ада жизни в полностью разрушенном городе.
А дальше в памяти мальчугана сохранились только радости, их было много, потому что радовало всё. Радовало, что появилась еда. Немного, но регулярно. Радовало, что заработал детский сад, нашлись какие-никакие игрушки, воспитатели читали детям сказки, разучивали песни, и мама, она всегда была рядом, она работала поваром в этом же садике. Как же было не радоваться, когда детишек мыли настоящим мылом и укладывали спать на белые простыни, как радостно было бегать по зелёной траве и щипать зелень с детсадовского огорода. Вы когда-нибудь пробовали ботву редиски? Нет? Тогда вы не представляете, какой она была вкусной!
Олег её ел всегда, даже тогда, когда всего было в достатке. А как не радоваться тому, что детсад переехал на Вишнёвую балку в новое здание из красного кирпича. У каждой группы были отдельные помещения, а в них отдельные кровати для каждого ребёнка, раньше-то спали по двое на одной кроватке. Родиным дали отдельную двенадцатиметровую комнату в небольшом коттедже на улице Русской, недалеко от детского сада и новой школы.
Но больше всего радости принесла Олегу встреча с дедушкой Юрой.
Старший Родин вернулся из эвакуации весной 1947 года и сразу разыскал сноху с внуком. Олега долго обнимал, потом крепко жал руку и хвалил за то, что он так быстро растёт. Потом дед долго беседовал с мамой, после чего они обнялись и расцеловались. Олегу было невдомёк, что до войны у них отношения были, мягко говоря, натянутыми, уж очень не хотелось известному конструктору, чтобы сын женился на простой поварихе студенческой столовой, однако Павел был непреклонен, взял и женился против воли отца. Но сейчас, в 47-м Павла нет на этой земле уже три года, погиб он где-то в Польше. Есть сноха и единственный внук… кто может быть ещё роднее? Новая жена, которую Юрий Павлович привёз из Сибири, была милой и пригожей, однако внук есть внук, он продолжатель рода!
Олег был рад: в его жизни появился родной человек, с которым можно поделиться сокровенными мечтами, спросить совета, а дедушка во внуке души не чаял и баловал. К школе Олег был одет в новый вельветовый костюм и, размахивая новеньким портфелем, пошёл в первый класс. Учёба давалась мальчишке легко, он быстро научился читать и писать, арифметика стала любимым предметом, таблицу умножения освоил раньше всех. Анна радовалась подрастающему сыну, который без понуканий учил уроки и ответственно выполнял домашние обязанности: носил воду, дрова и уголь для топки, часто сам топил печь, а с весны до осени помогал матери в саду и огороде.
После всех уроков и домашних обязанностей оставалось немало свободного времени, которое ребята проводили на улице. Девочки играли в классики, куклы, прыгали на скакалке, у мальчишек на первом месте была игра в войну, а потом уже лапта, ножички, футбол, казаки-разбойники и прятки. Однако у сталинградских мальчишек были и тайные затеи, в которые родителей не посвящали, ибо за такие вещи строго наказывали. Да и как не наказывать за раскопки на местах боёв? Но пацанов в окопы и блиндажи тянуло, как магнитом.