Русская поэзия Китая: Антология

Колосова Марианна

Над розовым снегом, в закатной тени Низать вдохновенные строки… Ах, эта влюбленность в алмазные дни Из детства берет истоки.

Или:

Пахучий воздух никнет горячо К ветвям, которых ветер не колышет. Мой домик, как в майн-ридовском ранчо, Зарос травой почти до самой крыши…

Всего больше написано было стихов о Харбине — то изысканных, то незамысловатых, как вот эти строки Елены Даль:

За годиной пронеслась година — Мирный труд, покой и благодать… В

Харбине я вырастила сына, В Харбине похоронила мать. И теперь ни от кого не скрою, Милым городом покорена, Что мне стала Родиной второю Приютившая меня страна.

Реалии Харбина врываются даже в молитву русского беженца:

И, занывши от старых ран, Я молю у тебя пред иконами: Даруй фанзу, курму и чифан В той стране, что хранима драконами.

Л. Ещин

Китайской кистью рисует Вс. Иванов эмалевые сумерки:

Изогнутое дерево Прорисовала кисть. Лазорево и хмелево В полях дымки свились. И близко над оврагами Из глины битый дом Уж светится бумагою Заклеенным окном.

Харбин Варвары Иевлевой — город на скрещении пыльных дорог, яркий, шумный, наводящий дурманные сны, город, который непременно вспомнится в последний смертный час. Та же уверенность и у Перелешина:

Невозвратное счастье! Я знаю спокойно и просто: В день, когда я умру, непременно вернусь в Китай.

Харбин Георгия Гранина — утренняя Сунгари, где «что-то радостно-немудрое /поет китаец вдалеке». И такой прозрачный, задумчивый, легкий покой, что: «Вот так, не думая о будущем, /я просидел бы сотни лет». Или импрессионистическая харбинская зарисовка Алексея Ачаира:

Мы будем пить пиво в китайской лавчонке, где фрукты и гвозди лежат меж сластей. Смотри, как красиво у острова джонки слепились, как грозди, в ажуре сетей!.. Рыбацкая воля, купцовая леность, буддийская вечность и желтый закат. И нежные зори. Кристальность. Нетленность. Нирвана. Беспечность. Нефрит и агат.

Знаменитые «Стихи о Харбине» — грустный, мужественный, провидческий триптих Арсения Несмелова. Поэт делится своими горькими предчувствиями:

Рок черту свою проводит Близ тебя, Харбин. ……………………………… Милый город, горд и строен, Будет день такой. Что не вспомнят, что построен Русской ты рукой. Пусть удел подобный горек, Не опустим глаз: Вспомяни, старик историк, Вспомяни о нас.

В марионеточном государстве Маньчжоу-Го вводилась назойливая цензура. Власти проводили политику японизации. Почтовое сообщение между Харбином и Шанхаем неоднократно приостанавливалось. Японцами был закрыт Юридический факультет, замечательное культурное достижение харбинцев. Русские интересы систематически ущемлялись. На харбинских книгах местом издания иногда стали указывать Шанхай. Несмелов (под псевдонимом Н. Дозоров) выпустил в Харбине поэму «Георгий Семена», обозначив местом издания город Берн.

В 1935 г. СССР продал долю КВЖД Маньчжурской империи, что дало толчок великому харбинскому исходу. Задолго до того уехали в США Визи, Андреева, Алл, Волков, Баженова. Некоторых поэтов к тому времени уже не стало в живых (Ещин, Б. Бета). Еще в 1920-е гг. вернулись в СССР Март и Алымов. Вс. Иванов перебрался в Мукден, позднее в Шанхай. Вынуждена была уехать в Шанхай и Паркау. Из немолодых поэтов только Аракин, Несмелов, Ачаир и Логинов до конца оставались в Харбине. Многие уезжали в СССР, другие, не желая жить под японским прессом, разъезжались по большим китайским городам. Большинство устремилось в Шанхай, который давал больше возможностей. Русское население Шанхая стремительно росло. Сохранились статистические данные: в начале XX в. русских здесь было 47 человек; в начале Первой мировой войны — 361; в начале Гражданской войны — 700–800; в 1937 г. русская колония насчитывала уже 27 000; в числе этих тысяч — много бывших харбинцев.

После уютного патриархального, наполовину русского города на Сунгари гигантский муравейник на Вампу представлялся чуть ли не столицей мира. Уезжали, сознавая безрадостность перспектив в городе, который для многих стал родным, в котором прошли детские годы. В сравнении с полурусским Харбином Шанхай оказался настоящей заграницей. Русский язык мог быть в помощь только в тех случаях, когда ищущий работу находил ее на русских предприятиях, в магазинах, ресторанах, редакциях. Англоязычное влияние доминировало. Ради трудоустройства нужно было срочно учить английский. Даже на статистическом пике число русских в этом четырехмиллионном городе никогда не доходило до одного процента. Раньше других перебрался в Шанхай К. Батурин. В 1929-м появился там Спургот и стал работать в газете «Шанхайская заря». В 1933 г. через Корею приехала Л. Андерсен. В 1934 г. Колосову выселили из Харбина японцы, она вынуждена была уехать в Шанхай. В 1937-м сюда перебрался М. Волин. К этому времени в Шанхае образовалась уже значительная русская колония. В разные годы сюда переселяются Иевлева, Вс. Иванов, Лесная, Крузенштерн-Петерец, И. Орлова, Н. Петерец, Померанцев, Резникова, Светлов, Скопиченко, Слободчиков, Тельтофт, Шилов, Щеголев, Щербаков, Яшнов. В 1940-м — Сатовский. Последними, в 1943 г., появились в Шанхае Хаиндрова и Перелешин. Русский литературный Харбин основательно опустел. Почти вся «Чураевка», которая составляла ядро литературы русского Китая, обосновалась в Шанхае. Процесс оказался аналогичным переселению эмигрантской культуры Европы за океан, только в Китае исход начался несколькими годами раньше.

Литературная жизнь теперь протекала в двух руслах — харбинском и шанхайском. В Харбине прояпонское Бюро по делам российских эмигрантов прибрало к рукам все организации, включая несколько маленьких литературных кружков. Русское творчество, однако, не иссякло. Как это ни парадоксально, в подневольном Харбине, а не в более свободном Шанхае вышли почти все лучшие поэтические книги русского Китая: «Лаконизмы», «Полынь и солнце», «Тропы», «Под золотым небом» А. Ачаира; «Полустанок», «Протопопица», «Белая флотилия» А. Несмелова; «В пути», «Добрый улей», «Звезда над морем» В. Перелешина; «Песни земли» и «Ты» Н. Резниковой; «Ступени» и «Крылья» Л. Хаиндровой; «Цветы в конверте» Ф. Дмитриевой; «У порога» и «Белая роща» Е. Недельской; «Бренные песни» О. Тельтофт; «Золотые кораблики» Г Сатовского; «Песчаный берег» В. Обухова. Последними поэтическими книгами русского Харбина были «Жертва» Перелешина, жившего уже в Шанхае, поэма Г. Сатовского «Великая Восточная Азия» и посмертное «Светлое кольцо» Нины Завадской. Эти три книги изданы в 1944 г. Совсем под занавес, в 1945-м, вышел харбинский коллективный сборник «Лира»; его участники: Фаина Дмитриева, сестры Алла и Вера Кондратович, Елена Недельская, Арсений Несмелов, Елизавета Рачинская, Михаил Шмейссер и еще два стихотворца, кажется, случайные гости в поэзии.

Мемуаристы вспоминали о Харбине ностальгически. «Прелесть Харбина, — писала Е. Рачинская, — заключалась в сочетании всех атрибутов больших культурных центров, где люди нередко задыхаются от одиночества, с прочно налаженным патриархальным, чисто русским бытом, в котором было что-то уютно провинциальное. Царило широкое русское гостеприимство… Люди… поддерживали между собой живую связь, и каждый чувствовал себя членом одного большого целого, в котором и ему находилось место» [25] . Русский Харбин как бы ступенями приближался к своему концу, но настоящий конец пришел в августе 1945 г. Ачаир и Несмелов в числе других 15 000 харбинцев были насильно увезены в СССР. Логинов через несколько месяцев после прихода советских войск умер в харбинской больнице. Тогда же «на крыльце чужого дома» умер и Яков Аракин.

25

Рачинская Е. Калейдоскоп жизни. Париж: YMCA-Press, 1990. С. 121.