Русская поэзия начала ХХ века (Дооктябрьский период)

Коллектив авторов

1905

Довольным [39]

Мне стыдно ваших поздравлений, Мне страшно ваших гордых слов! Довольно было унижений Пред ликом будущих веков! Довольство ваше — радость стада, Нашедшего клочок травы. Быть сытым — больше вам не надо, Есть жвачка — и блаженны вы! Прекрасен, в мощи грозной власти, Восточный царь Ассаргадон И океан народной страсти, В щепы дробящий утлый трон! Но ненавистны полумеры, Не море, а глухой канал, Не молния, а полдень серый, Не агора [40] , а общий зал. На этих всех, довольных малым, Вы, дети пламенного дня, Восстаньте смерчем, смертным шквалом, Крушите жизнь — и с ней меня!

39

Довольным. —

Отклик на манифест 17 октября 1905 г. о даровании «конституции»), восторженно встреченный либеральной буржуазией.

40

Агора — название народных собраний и площади, где они происходили (древнегреч.).

18 октября 1905

Грядущие гунны

Топчи их рай, Аттила. [41]

Вяч. Иванов

Где вы, грядущие гунны, Что тучей нависли над миром! Слышу ваш топот чугунный По еще не открытым Памирам. На нас ордой опьянелой Рухните с темных становий — Оживить одряхлевшее тело Волной пылающей крови. Поставьте, невольники воли, Шалаши у дворцов, как бывало, Всколосите веселое поле На месте тронного зала. Сложите книги кострами, Пляшите в их радостном свете, Творите мерзость во храме, — Вы во всем неповинны, как дети! А мы, мудрецы и поэты, Хранители тайны и веры, Унесем зажженные светы В катакомбы, в пустыни, в пещеры. И что, под бурей летучей, Под этой грозой разрушений Сохранит играющий Случай Из наших заветных творений? Бесследно все сгибнет, быть может, Что ведомо было одним нам, Но вас, кто меня уничтожит, Встречаю приветственным гимном.

41

Эпиграф из стихотворения Вяч. Иванова «Кочевники красоты» (книга стихов «Прозрачность», 1904).

<Осень 1904,

30 июля — 10 августа 1905>

Фонарики [42]

Столетия — фонарики! о, сколько вас во тьме, На прочной нити времени, протянутой в уме! Огни многообразные, вы тешите мой взгляд… То яркие, то тусклые фонарики горят. Сверкают, разноцветные, в причудливом саду, В котором, очарованный, и я теперь иду. Вот пламенники красные — подряд по десяти. Ассирия! Ассирия! мне мимо не пройти! Хочу полюбоваться я на твой багряный свет: Цветы в крови, трава в крови, и в небе красный след. А вот гирлянда желтая квадратных фонарей. Египет! сила странная в неяркости твоей! Пронизывает глуби все твой беспощадный луч И тянется властительно с земли до хмурых туч. Но что горит высоко там и что слепит мой взор? Над озером, о Индия, застыл твой метеор. Взнесенный, неподвижен он, в пространствах — брат звезде, Но пляшут отражения, как змеи, по воде. Широкая, свободная, аллея вдаль влечет, Простым, но ясным светочем украшен строгий вход. Тебя ли не признаю я, святой Периклов век! Ты ясностью, прекрасностью победно мрак рассек! Вхожу: все блеском залито, все сны воплощены, Все краски, все сверкания, все тени сплетены! О Рим, свет ослепительный одиннадцати чаш: Ты — белый, торжествующий, ты нам родной, ты наш! Век Данте — блеск таинственный, зловеще золотой… Лазурное сияние, о Леонардо, — твой!.. Большая лампа Лютера — луч, устремленный вниз… Две маленькие звездочки, век суетных маркиз… Сноп молний — Революция! За ним громадный шар, О, ты! век девятнадцатый, беспламенный пожар! И вот стою ослепший я, мне дальше нет дорог, А сумрак отдаления торжественен и строг. К сырой земле лицом припав, я лишь могу глядеть, Как вьется, как сплетается огней мелькнувших сеть. Но вам молюсь, безвестные! еще в ночной тени Сокрытые, не жившие, грядущие огни!

42

Фонарики. — По форме — подражание одноименному стихотворению И. Мятлева.

1904

Из цикла «Лирические поэмы»

Конь блед

И се конь блед и сидящий на нем, имя ему Смерть. [43]

Откровение, VI, 8

1

Улица была — как буря. Толпы проходили, Словно их преследовал неотвратимый Рок, Мчались омнибусы, кебы и автомобили, Был неисчерпаем яростный людской поток. Вывески, вертясь, сверкали переменным оком С неба, с страшной высоты тридцатых этажей; В гордый гимн сливались с рокотом колес и скоком Выкрики газетчиков и щелканье бичей. Лили свет безжалостный прикованные луны, Луны, сотворенные владыками естеств. В этом свете, в этом гуле — души были юны, Души опьяневших, пьяных городом существ.

43

Эпиграф

из Апокалипсиса.

2

И внезапно — в эту бурю, в этот адский шепот, В этот воплотившийся в земные формы бред, — Ворвался, вонзился чуждый, несозвучный топот, Заглушая гулы, говор, грохоты карет. Показался с поворота всадник огнеликий, Конь летел стремительно и стал с огнем в глазах. В воздухе еще дрожали — отголоски, крики, Но мгновенье было — трепет, взоры были — страх! Был у всадника в руках развитый длинный свиток, Огненные буквы возвещали имя: Смерть… Полосами яркими, как пряжей пышных ниток, В высоте над улицей вдруг разгорелась твердь.

3

И в великом ужасе, скрывая лица, — люди То бессмысленно взывали: «Горе! с нами бог!», То, упав на мостовую, бились в общей груде… Звери морды прятали, в смятенье, между ног. Только женщина, пришедшая сюда для сбыта Красоты своей, — в восторге бросилась к коню, Плача целовала лошадиные копыта, Руки простирала к огневеющему дню. Да еще безумный, убежавший из больницы, Выскочил, растерзанный, пронзительно крича: «Люди! Вы ль не узнаете божией десницы! Сгибнет четверть вас — от мора, глада и меча!»

4

Но восторг и ужас длились — краткое мгновенье. Через миг в толпе смятенной не стоял никто: Набежало с улиц смежных новое движенье, Было все обычным светом ярко залито. И никто не мог ответить, в буре многошумной, Было ль то виденье свыше или сон пустой. Только женщина из зал веселья да безумный Всё стремили руки за исчезнувшей мечтой. Но и их решительно людские волны смыли, Как слова ненужные из позабытых строк. Мчалась омнибусы, кебы и автомобили, Был неисчерпаем яростный людской поток.

<Май, июль и декабрь 1903>

ИЗ КНИГИ СТИХОВ «ВСЕ НАПЕВЫ»

(1909)

Поэту [44]

Ты должен быть гордым, как знамя; Ты должен быть острым, как меч; Как Данту, подземное пламя Должно тебе щеки обжечь. Всего будь холодный свидетель, На все устремляя свой взор. Да будет твоя добродетель — Готовность взойти на костер. Быть может, все в жизни лишь средство Для ярко-певучих стихов, И ты с беспечального детства Ищи сочетания слов. В минуты любовных объятий К бесстрастью себя приневоль И в час беспощадных распятий Прославь исступленную боль. В снах утра и в бездне вечерней Лови, что шепнет тебе Рок, И помни: от века из терний Поэта заветный венок.

44

Поэту. — Этим программным стихотворением Брюсов открывал свой сборник «Все напевы».

18 декабря 1907

Из цикла «В поле»

Век за веком

Взрывают весенние плуги Корявую кожу земли, — Чтоб осенью снежные вьюги Пустынный простор занесли. Краснеет лукаво гречиха, Синеет младенческий лен… И снова все бело и тихо, Лишь волки проходят, как сон. Колеблются нивы от гула, Их топчет озлобленный бой… И снова безмолвно Микула Взрезает им грудь бороздой. А древние пращуры зорко Следят за работой сынов, Ветлой наклоняясь с пригорка, Туманом вставая с лугов. И дальше тропой неизбежной, Сквозь годы и бедствий и смут, Влечется, суровый, прилежный, Веками завещанный труд.

<Январь 1907>

Из цикла «Мертвая любовь»

Ранняя осень

Ранняя осень любви умирающей. Тайно люблю золотые цвета Осени ранней, любви умирающей. Ветви прозрачны, аллея пуста, В сини бледнеющей, веющей, тающей Странная тишь, красота, чистота. Листья со вздохом, под ветром, их нежащим, Тихо взлетают и катятся вдаль (Думы о прошлом в видении нежащем). Жить и не жить — хорошо и не жаль. Острым серпом, безболезненно режущим, Сжаты в душе и восторг и печаль. Ясное солнце — без прежней мятежности, Дождь — словно капли струящихся рос (Томные ласки без прежней мятежности), Запах в садах доцветающих роз. В сердце родник успокоенной нежности, Счастье — без ревности, страсть — без угроз. Здравствуйте, дни голубые, осенние, Золото лип и осин багрянец! Здравствуйте, дни пред разлукой, осенние! Бледный — над яркими днями — венец! Дни недосказанных слов и мгновения В кроткой покорности слитых сердец!