Здравствуй, тяжкая работа,Плуг, лопата и кирка!Освежают капли пота,Ноет сладостно рука!Прочь венки, дары царевны,Упадай порфира с плеч!Здравствуй, жизни повседневнойГрубо кованная речь!Я хочу изведать тайныЖизни мудрой и простой.Все пути необычайны,Путь труда, как путь иной.В час, когда устанет телоИ ночлегом будет хлев, —Мне под кровлей закоптелойЧто приснится за напев?Что восстанут за вопросы,Опьянят что за словаВ час, когда под наши косыЛяжет влажная трава?А когда, и в дождь и в холод,Зазвенит кирка моя,Буду ль верить, что я молод,Буду ль знать, что силен я?
32
Работа. — Брюсов писал, что стихотворение возникло в связи с тем, что в августе 1900 г. он «вступил в трудовую жизнь», — начал службу в редакции журнала «Русский архив» (В. Брюсов. Дневники 1891–1910. М., изд-во М. И С. Сабашниковых, 1927, с. 90).
Я помню этот мир, утраченный мной с детства,Как сон непонятый и прерванный, как бред…Я берегу его — единое наследствоМной пережитых и забытых лет.Я помню формы, звуки, запах… О! и запах!Амбары темные, огромные кули,Подвалы под полом, в грудях земли,Со сходами, припрятанными в трапах,Картинки в рамочках на выцветшей стене,Старинные скамьи и прочные конторки,Сквозь пыльное окно какой-то свет незоркий,Лежащий без теней в ленивой тишине,И запах надо всем, нежалящие когтиВонзающий в мечты, в желанья, в речь, во все!Быть может, выросший в веревках или дегтеИль вползший, как змея, в безлюдное жилье,Но царствующий здесь над всем житейским складом,Проникший все насквозь, держащий все в себе!О, позабытый мир! и я дышал тем ядом,И я причастен был твоей судьбе!Я помню: за окном, за дверью с хриплым блокомБыл плоский и глухой, всегда нечистый двор.Стеной и вывеской кончался кругозор(Порой закат блестел на куполе далеком).И этот старый двор всегда был пуст и тих,Как заводь сорная, вся в камышах и тине…Мелькнет монахиня… Купец в поддевке синей…Поспешно пробегут два юрких половых…И снова душный сон всех звуков, красок, линий.Когда въезжал сюда телег тяжелый рядС самоуверенным и беспощадным скрипом, —И дюжим лошадям, и безобразным кипам,И громким окрикам сам двор казался рад.Шумели молодцы, стуча вскрывались люки,Мелькали руки, пахло кумачом…Но проходил тот час, вновь умирали звуки,Двор застывал во сне, привычном и немом…А под вечер опять мелькали половые,Лениво унося порожние судки…Но поздно… Главы гаснут золотые.Углы — приют теней — темны и глубоки.Уже давно вся жизнь влачится неисправней,Мигают лампы, пахнет керосин…И скоро вынесут на волю, к окнам, ставни,И пропоет замок, и дом заснет — один.Я помню этот мир. И сам я в этом миреКогда-то был как свой, сливался с ним в одно.Я мальчиком глядел в то пыльное окно,У сумрачных весов играл в большие гириИ лазил по мешкам в сараях, где темно.Мечтанья детские в те дни уже светлели;Мне снились: рощи пальм, безвестный океан,И тайны полюсов, и бездны подземелий,И дерзкие пути междупланетных стран.Но дряхлый, ветхий мир на все мои химерыУлыбкой отвечал, как ласковый старик.И тихо надо мной — ребенком — ник,Громадный, неподвижный, серый.И что-то было в нем родным и близким мне.Он глухо мне шептал, и понимал его я…И смешивалось все, как в смутном сне:Мечта о неземном и сладкий мир покоя……………………………………………….Недавно я прошел знакомым переулкомИ не узнал заветных мест совсем.Тот, мне знакомый, мир был тускл и нем —Теперь сверкало все, гремело в гуле гулком!Воздвиглись здания из стали и стекла,Дворцы огромные, где вольно бродят взоры…Разрыты навсегда таинственные норы,Бесстрастный свет вошел туда, где жалась мгла.И лица новые, и говор чужд… Все ново!Как сказка смелая — воспоминанья лет!Нет даже и во мне тогдашнего былого,Напрасно я ищу в душе желанный след…В душе все новое, как в городе торговли,И мысли, и мечты, и чаянья, и страх.Я мальчиком мечтал о будущих годах:И вот они пришли… Ну, что же? Я таков ли,Каким желал я быть? Добыл ли я венец?Иль эти здания, все из стекла и стали,Восставшие в душе, как призрачный дворец,Все утоленные восторги и печали,Все это новое — напрасно взяло верхНад миром тем, что мне — столетья завещали,Который был моим, который я отверг!
33
Мир. — В основе поэмы — детские воспоминания Брюсова.
<1901>
Москва
Из цикла «Картины»
Люблю одно
Люблю одно: бродить без целиПо шумным улицам, один;Люблю часы святых безделий,Часы раздумий и картин.Я с изумленьем, вечно новым,Весной встречаю синеву,И в вечер пьян огнем багровым,И ночью сумраком живу.Смотрю в лицо идущих мимо,В их тайны властно увлечен,То полон грустью нелюдимой,То богомолен, то влюблен.Под вольный грохот экипажейМечтать и думать я привык,В теснине стен я весь на страже:Да уловлю господень лик!
12 октября 1900
Каменщик («Каменщик, каменщик в фартуке белом…») [34]
— Каменщик, каменщик в фартуке белом,Что ты там строишь? кому?— Эй, не мешай нам, мы заняты делом,Строим мы, строим тюрьму.— Каменщик, каменщик с верной лопатой,Кто же в ней будет рыдать?— Верно, не ты и не твой брат, богатый.Незачем вам воровать.— Каменщик, каменщик, долгие ночиКто ж проведет в ней без сна?— Может быть, сын мой, такой же рабочий.Тем наша доля полна.— Каменщик, каменщик, вспомнит, пожалуй,Тех он, кто нес кирпичи!— Эй, берегись! под лесами не балуй…Знаем всё сами, молчи!
34
Каменщик («Каменщик, каменщик в фартуке белом…»). — Литературный источник произведения — стихотворение П. А. Лаврова «Новая тюрьма», в котором воспроизводится диалог прохожего с каменщиком.
16 июля 1901
Ночь
Горящее лицо земляВ прохладной тени окунула.Пустеют знойные поля,В столицах молкнет песня гула.Идет и торжествует мгла,На лампы дует, гасит свечи,В постели к любящим леглаИ властно их смежила речи.Но
пробуждается разврат.В его блестящие приютыСквозь тьму, по улицам, спешатСкитальцы покупать минуты.Стрелой вонзаясь в города,Свистя в полях, гремя над бездной,Летят немолчно поездаВперед по полосе железной.Глядят несытые рядыФабричных окон в темный холод,Не тихнет резкий стон руды,Ему в ответ хохочет молот.И, спину яростно клоня,Скрывают бешенство проклятийСреди железа и огняДавно испытанные рати.
Вьет дорога на деревниЗеленеющим овсом,И поет мне голос древний,Колокольчик, о былом.Словно в прошлое глядитсяМесяц, вставший над рекой,И янтарный лик двоится:Он и тот же, и другой.Снова смутное бряцанье,Вновь и вечер, и овес,Лишь одни воспоминаньяЯ живыми не донес.Как в тумане все поблекло,На минувших годах тень…Так едва мерцают стеклаУдаленных деревень.Все темнее. Кто томитсяВ смутной песне под дугой?Словно в прошлое глядитсяЛик янтарный над рекой.
35
«Венок» (греч.).
1904
Из цикла «Повседневность»
Каменщик («Камни, полдень, пыль и молот…»)
Камни, полдень, пыль и молот,Камни, пыль и зной.Горе тем, кто свеж и молодЗдесь, в тюрьме земной!Нам дана любовь — как цепи,И нужда — как плеть…Кто уйдет в пустые степиВольно умереть!Камни, полдень, пыль и молот,Камни, пыль и зной…Камень молотом расколот,Длится труд дневной.Камни бьем, чтоб жить на свете,И живем, — чтоб бить…Горе тем, кто ныне дети,Тем, кто должен быть!Камни, полдень, пыль и молот,Камни, пыль и зной…Распахнет ли смертный холодДвери в мир иной!
Из ножен вырван он и блещет вам в глаза,Как и в былые дни, отточенный и острый.Поэт всегда с людьми, когда шумит гроза,И песня с бурей вечно сестры.Когда не видел я ни дерзости, ни сил,Когда все под ярмом клонили молча выи,Я уходил в страну молчанья и могил,В века, загадочно былые.Как ненавидел я всей этой жизни строй,Позорно-мелочный, неправый, некрасивый,Но я на зов к борьбе лишь хохотал порой,Не веря в робкие призывы.Но чуть заслышал я заветный зов трубы,Едва раскинулась огнистые знамена,Я — отзыв вам кричу, я — песенник борьбы,Я вторю грому с небосклона.Кинжал поэзии! Кровавый молний свет,Как прежде, пробежал по этой верной стали,И снова я с людьми, — затем, что я поэт.Затем, что молнии сверкали.
Они кричат: за нами право!Они клянут: ты бунтовщик,Ты поднял стяг войны кровавой,На брата брата ты воздвиг!Но вы, что сделали вы с Римом,Вы, консулы, и ты, сенат!О вашем гнете нестерпимомИ камни улиц говорят!Вы мне твердите о народе,Зовете охранять покой,Когда при вас Милон и КлодийНа площадях вступают в бой!Вы мне кричите, что не смеюС сенатской волей спорить я,Вы, Рим предавшие ПомпеюВо власть секиры и копья!Хотя б прикрыли гроб законовВы лаврами далеких стран!Но что же! Римских легионовЗначки — во храмах у парфян!Давно вас ждут в родном Эребе [38] !Вы — выродки былых времен!Довольно споров. Брошен жребий.Плыви, мой конь, чрез Рубикон!
37
Юлий Цезарь. — В примечании к стихотворению в первом издании сборника «Stephanos» Брюсов писал, что это стихотворение написано «до октябрьских событий» 1905 г. В стихотворении упоминаются события, приведшие к восстанию Цезаря против сената: поражение римского войска при Каррах (53 до н. э.), беспорядки в Риме, вызванные беспрестанными столкновениями трибунов-демагогов Клодия и Милона, передача сенатом власти Помпею, в руках которого была военная сила. В 49 г. до н. э., Цезарь перешел реку Рубикон и вступил на территорию Италии, начав тем самым так называемую вторую Гражданскую войну.
38
Эреб — преисподняя (греч. миф.).
<Август 1905>
Добужинский М. В.
Гримасы города.
Акварель, гуашь. 1908.
Государственная Третьяковская галерея.
Паломникам свободы
Свои торжественные сводыИз-за ограды вековойВздымал к простору Храм Свободы,Затерянный в тайге глухой.Сюда, предчувствием томимы,К угрюмо запертым дверям,Сходились часто пилигримыВозжечь усердно фимиам.И, плача у заветной двери,Не смея прикоснуться к ней,Вновь уходили — той же вереУчить, как тайне, сыновей.И с гулом рухнули затворы,И дрогнула стена кругом,И вот уже горят, как взоры,Все окна храма торжеством.Так что ж, с испугом и укором,Паломники иных временГлядят, как зарево над боромВесь заливает небосклон.