Русская Православная Церковь и Л. Н. Толстой. Конфликт глазами современников
Шрифт:
Следует отметить еще одну черту религиозного творчества писателя – его антицерковная направленность приобретает со временем ярко выраженные черты сознательного кощунства. Эта тенденция нашла законченное отражение в романе «Воскресение» (1899), но в данном случае важно подчеркнуть возможную типологическую связь с аналогичными явлениями в русской литературе в конце XVIII – начале XIX в.: наличие доминирующей в культуре группы столичных литераторов, получивших европейское образование и явившихся носителями принципов агрессивно-кощунственной антицерковности. Реально следует говорить о стремлении Л. Н. Толстого создать новую религию, свободную от мистики и догматики, т. е. рационалистически выверенную. Именно в этой точке происходит разрыв писателя с В. С. Соловьевым и Ф. М. Достоевским, религиозные поиски которых соотносимы с поисками Л. Н. Толстого как по времени, так и по содержанию.
Для Л. Н. Толстого эта попытка в итоге вылилась в тотальное отвержение Церкви и ее учения.
Хотя выступление Л. Н. Толстого было настоящим бунтом против Церкви, но в этом бунте содержался ответственный для Церкви вызов. Проповедь Л. Н. Толстого стала отражением важнейших идеологических установок, сформировавших в значительной степени образованную часть русского общества. Произведения писателя, созданные после духовного перелома, затрагивали глубокие болевые точки русской жизни: проблему свободы совести, характер церковно-государственных отношений, наконец, отсутствие того, что Ю. Ф. Самарин называл «свободой мысли», т. е. стойкую иллюзию русского образованного общества, что вера и знание, свобода мысли и Церковь – противоположные понятия. Проповедь Л. Н. Толстого имела при этом особую тональность, главной характеристикой которой является социальный пафос, чувство вины перед народом и понимание необходимости религиозного переосмысления этой вины.
Именно поэтому проповедь Л. Н. Толстого не может рассматриваться как стандартное проявление антиклерикализма, так как совершенно чужда равнодушию либерального релятивизма к «вечным вопросам», в частности к вопросу о смерти. Для писателя образцом религиозности стала вера простого мужика. Но парадокс Л. Н. Толстого в том и заключается, что «его путь к Богу не приводил его к цели, а уводил от нее» [1242] .
Истинная антиномия толстовского духа заключалась в противоборстве двух трагических обстоятельств. Писатель глубоко осознал тотальный характер религиозного «оскудения» современного человека, религиозного отступничества по всем жизненно значимым позициям – государственно-правовое сознание, экономика, наука, культура, искусство, воспринимаемые в истории человечества религиозно, ныне подвергнуты разъедающему влиянию секуляризации. Но Л. Н. Толстой не почувствовал и не понял, что спасение от этого яда лежит только на церковных путях, только тогда, когда масса человечества захочет стать Церковью Христовой: «…открыть человечеству доступ к духовной цельности в христианском религиозном опыте может только сама христианская Церковь» [1243] .
1242
См.: Зайцев К. И. Толстой как явление религиозное // Русские мыслители о Льве Толстом: Сборник статей. Ясная Поляна. 2002. С. 541.
1243
Ильин И. А. Кризис безбожия. М., 2005. С. 109.
Учитывая эти предварительные замечания, можно перейти теперь к основным выводам работы.
В работе показано, что религиозный переворот Л. Н. Толстого протекал на фоне духовного кризиса русской жизни, для которого характерен поиск, обусловленный секуляризационными явлениями, в частности падением авторитета Православной Церкви в обществе. Кризис веры в России во второй половине XIX в. был связан с подобным же явлением в Европе. Однако он имел и свои особенности, главной из которых стал не социальный протест, вылившийся во многих европейских государствах в появление конфессионально ориентированных политических партий, а поиск новых типов духовности, стремление выйти за жесткие рамки «государственной церковности». Именно на этот аспект обращают внимание в своих работах представители славянофильства (И. С. Аксаков, Ю. Ф. Самарин и др.). Таким образом, русский религиозный кризис имел свои характерные особенности: для него совершенно нехарактерна какая-либо социально-политическая окраска – в России, религиозная культура которой определяется характерным восприятием соответствующих культурных констант, рабочее движение только зарождалось. Кроме того, на протяжении всего синодального периода в социальной жизни и тем более в политике русскому духовенству отводилась второстепенная роль. Именно поэтому движущие механизмы русского религиозного кризиса были иными, нежели в Европе, и применительно к русской ситуации следует говорить не о политическом и социальном,
Таким образом, объективно русский религиозный кризис был культурно-историческим фоном жизни Л. Н. Толстого. Важными субъективными факторами, обусловившими генезис его религиозной проповеди, стали увлечение идеями Просвещения, панморализм, гиперрационализм. Вся религиозная жизнь Л. Н. Толстого проходила под знаком стремления, в рамках руссоистской дихотомии «природа – цивилизация», очистить христианскую религию от «исторических наслоений», дать людям вечное Евангелие, «Праевангелие». Л. Н. Толстой ярко отразил в своем религиозном творчестве тенденции в «реформировании» евангельского благовестия, которые характерны для европейской культуры XVIII и XIX вв. Тем самым «толстовство» в широком смысле слова было русским вариантом распространенного в Европе типа христианства, питавшегося в основном из «просвещенческих» источников XVIII в.
Следует констатировать, что, стремясь к возрождению Евангелия, Л. Н. Толстой реально в значительной степени способствовал вульгаризации его понимания и смысла, созданию упрощенного учения, имеющего ярко выраженную морализаторскую окраску и хилиастически-прагматическую направленность – созидание Царства Божьего на земле совокупными усилиями многих человеческих поколений. Таким образом, можно констатировать, что в религиозном творчестве Л. Н. Толстого произошла показательная трансформация: стремясь судить мир по закону Евангелия, писатель в действительности делает мир судьей евангельских заповедей и христианского учения. Именно поэтому религиозные поиски Л. Н. Толстого были отвергнуты русской богословской наукой, а также католическими авторами.
Наоборот, большой интерес к религиозному творчеству Л. Н. Толстого проявило протестантское богословие. Угадывая в трактатах писателя, созданных после религиозного переворота, внутренне сходные для себя тенденции, протестантские авторы в первую очередь подчеркивали социальную составляющую этой проповеди, стремление писателя не столько дать буквальный перевод евангельского текста, сколько перевести его на язык современности, секулярного мира, актуализировать не мистический, а моральный и социальный пафос Евангелия, а также выраженный антицерковный протест. Некоторые авторы, например В. Нигг, довели эту тенденцию до вывода о том, что именно Л. Н. Толстой уловил главную тенденцию религиозной культуры Нового времени: для образованного человека XIX в. возвращение в Церковь уже невозможно. Характерно, однако, что при этом методы толстовского перевода Евангелия были признаны неактуальными и протестантами.
Но на пути религиозных поисков Л. Н. Толстой потерпел личную неудачу: представляется, что в конце жизни писатель сам осознал парадоксальность своего религиозного опыта, – его последние дневники полны растерянности, противоречивыми суждениями и фактически содержат признание самому себе в отсутствии какого-либо позитива, а возврат к Церкви был уже для писателя крайне сложен. Эта раздвоенность характерна для последних лет жизни писателя, по этой причине для его окружения предсмертная поездка в Оптину пустынь была так неожиданна: было трудно совместить постоянное подчеркивание своего расхождения с церковным учением и стремление к оптинским старцам. Именно поэтому В. Г. Чертков создает плотное кольцо вокруг писателя – ближайший друг Л. Н. Толстого был совершенно не уверен в его стойкости и последовательности.
Восприятие религиозной проповеди современниками было существенно связано с их отношением к Церкви. «Этносоциальное» понимание Церкви привело к восприятию синодального акта 20–22 февраля 1901 г. как акта отторжения писателя от «национальной общности», единства и нравственного величия русского народа. Символом русской культуры для многих русских людей стала не Церковь, а Л. Н. Толстой. В своих религиозных трактатах Л. Н. Толстой затрагивал одну из важнейших проблем эпохи – вопрос об отношении образованного и культурного человека второй половины XIX в. к Церкви, вопрос о роли Церкви и христианского учения в целом в жизни человека, когда определяющим фактором культурного развития является вера в социальный, научный, культурный, технологический прогресс. Это означает, что восприятие или отвержение проповеди писателя существенно зависело от того, к какой группе принадлежали его читатели: были ли они православными и церковными христианами, или относились к различным либерально-революционным группам, враждебно настроенным к православию и исповедующим идеологию антиклерикализма, или, наконец, речь идет о тех представителях интеллигенции, которые проявляли полный религиозный релятивизм и индифферентизм. Таким образом, в восприятии личности, творчества и религиозных идей писателя представителями интеллигенции не было единодушия, потому что не было однородности в самой интеллигенции: сложная структура этой общественной группы породила сложный образ рецепции. Здесь в причудливых сочетаниях присутствовали самые разнообразные мотивы – восхищение талантом, упоение социально-политическим протестом, гордость славой Л. Н. Толстого, гремевшей на весь мир, и в то же время неготовность следовать за писателем в его социальных и моральных поисках.