Русская республика (Севернорусские народоправства во времена удельно-вечевого уклада. История Новгорода, Пскова и Вятки).

Костомаров Николай Иванович

Савва умер в старости, в 1495 году. Его мощи были уже открыты после падения независимости Пскова. Тогда же была построена и каменная церковь вместо деревянной.

Псково-Печерский монастырь, находящийся верстах в пятидесяти от Пскова близ ливонской границы в ущелье песчаных гор, на берегу ручья Каменца, получил свое важное значение уже в XVI-м веке, но его начало восходит ко второй половине XV-ro. Однажды изборские охотники по прозвищу селиши, отец с сыном, гонялись за зверьми в лесистой пустыне и, дошедши до того места, где потом возник монастырь, услышали церковное пение. Они приняли это пение за пение ангелов, заключили из этого, что место, на котором им послышалось пение — свято, рассказали своим товарищам,и все, по общему совету, обратились ко псковскому вечу и выпросили себе на поселение то место, на которое указывали селиши. Получив землю во владение, они поделили ее между собою: одному из них досталось по разделу место недалеко нынешней пещерной горы; звали его Иван Дементьев. Один раз он пошел рубить на домашний обиход дерево на ту гору, где селишам было слышание. Срубленное на краю горы дерево повалилось вниз, захватило с собой другие деревья и кустарники; оторвалась часть земли и открылась пещера с надписью: "Богом-зданная пещера". Тогда оказалось, что селиши слышали пение не ангелов, но отшельников. Но их там не было; не было их вероятно и в живых, и уже пещера завалилась землею. Предание приписывает первое копание пещеры какому-то Марку.

Когда пещера была открыта, во Пскове жил священник именем Иоанн, бывший прежде в ю рьеве ливонском, но удалившийся оттуда по причине гонений от немцев. Он поселился во Пскове, где был чужой — "шестник", родом он был москвич. Услышав об открытии пещеры, отправился он туда на место, там поселился, и близ пещеры выкопал в той же песчаной горе церковь. Жена его, по имени Васса, постриглась в монахини и скоро умерла. Муж и другой священник хотели ее похоронить в земле в пещере, но гроб три раза чудесно выходил из земли, как бы во знамение, что Богу не угодно, чтоб она была зарыта. Гроб поставили в сделанном нарочно углублении.

По смерти Вассы Иоанн принял имя Ионы и постригся в монахи. Церковь была им окончена; против нее на столбах он построил две кельи. Псковское духовенство, соблазняясь таким оригинальным

построением церкви, не хотело ее освящать. Иоанн обратился к архиепископу Феофилу. Тот согласился; и, по его благословению, была освящена сделанная в горе церковь во имя Успения Богородицы. Это случилось в 1473 году. Дементьев, открывший случайно пещеру, подарил новому монастырю землю около него под устройство. Так положено было основание этой обители. Преемник Ионы, Михаил, устроил на горе другую церковь во имя киево-печерских чудотворцев Антония и Феодосия. Но обитель, построенная на границе, вскоре была разорена ливонцами, и хотя опять восстановлена, но была бедна и незначительна. Уже после падения Пскова сначала дьяк Мисюрь, а потом знаменитый Корнилий из боярского рода, бывший там игуменом, возвысили ее. Пещеры распространились и сделались местом погребения.

VI. Управление и устройство монастырей

Монастыри управлялись на основании общих правил, укорененных обычаем под верховною властью новгородских святителей. Не видно, чтоб в древности существовали для монастырей какие-нибудь привилегии, как впоследствии, освобождавшие их от суда и непосредственной власти владык. В грамоте митрополита Киприана (1391-1393) говорится: "монастыреве игумены и чернецы, попы, дьяконы и всяк церковный человек ти вси под властию в послушании святителю; никто же не смеет ни один крестьянин, ни мал ни велик, вступатися в тая дела. Аще ли который от тех игумен или поп, или чернец имать отиматися мирскими властелины от святителя, такового божественная правила извергают и отлучают... да елико есть монастырев, игумены да будут у него (у новгородского владыки) в покореньи и в послушании и весь чин священнический". Внутреннее управление основывалось на выборе. Игумен избирался братиею, а утверждался владыкою; а иногда избиралось несколько кандидатов и владыке предоставлялось утвердить одного из них по своему усмотрению. Кроме игумена, избирался келарь (казначей) и ключник (эконом). Несколько старцев протоиереев составляли собор или совет около игумена и назывались соборными старцами. Этому собору старцев и игумену, как председателю совета, принадлежал суд и управа над всеми живущими в обители и вне стен ее над всеми теми, которые к ней приписаны. Верховный суд и власть владыки над монастырем совершались чрез посредство посылаемых десятильников. Монастыри для владыки имели значение как бы доходных статей. Они платили ему судные пошлины и откуп (вероятно последний за право внутреннего самоуправления и расправы), сверх того владыки, как предполагалось, должны были ездить по монастырям с целью суда, и, следовательно, имели право ставить в монастырях лошадей и брать корм на себя и на свой двор. Но так как многие владыки не ездили постоянно по монастырям с этой целью.то необходимые издержки в пользу владык, в случае поездок, обратились в постоянные доходные статьи: монастыри должны были платить владыке, вместо того, чтоб содержать его в случае приезда. Но если не ездили по монастырям сами владыки, то ездили их десятильники с целью суда и получали в монастырях подводы, проводников и содержание. Таким образом выходило, что монастыри вдвойне отбывали одну и ту же повинность — издержки на судопроизводство над собою и деньгами и натурою. Сверх того, монастыри, находившиеся в самом Новегороде и в окрестностях его, служили предметом поживы для софийских попов, причта и архиепископских чиновников: когда наступал в монастыре престольный праздник, непременно звали к себе служить софийских попов и платили им за это. Некоторые ездили по монастырям только просить и назывались попрошатаи (по-прошатаи владычни люди в монастыри по волости у них просими не ездят). От таких поборов некоторые новгородские монастыри освобождались уже после падения новгородской независимости, когда вошло в обычай раздавать несудимые грамоты, составлявшие привилегии некоторых монастырей.

В древнем Новгороде и по Новгородской Земле в монастырях редко соблюдалось общинное житие; издревле оно существовало только в некоторых. Так под 1169 г. упоминается в летописи, что архиепископ Иоанн построил Бело-Николаевский монастырь, и устроил в нем общину. Как образчик общинного устройства, может служить монастырь Снетогорский, близ Пскова, о котором сохранились довольно подробные известия начала XV-ro века. Братия вносили вклады и делались членами общины. Раз внесенное уже никогда не возвращалось. В случае смерти чернеца, наследники не имели права на получение внесенного. Равным образом, если бы чернец вышел из послушания игумену и соборным старцам, и был за это изгнан— вклад его не возвращался. Одним словом, род и племя теряли всякое право на это достояние. Наказание изгнанием употреблялось только в крайнем случае; обычное наказание было — заключение в темницу. В некоторых монастырях и теперь остались в церквах чуланы, иногда совсем темные, иногда с маленьким окошечком: туда сажали провинившихся. Без разрешения игумена монахи не могли выходить из своего монастыря. Никто не мог иметь своей пищи: всем заведовали ключник и келарь; а если бы кому-нибудь понадобилось съестное или питное, келарь должен был доложить об этом игумену. Никто не должен иметь на собственный счет приобретенной одежды, а получал ее из монастырского запаса. В уставной грамоте Снетогорскому монастырю, между прочим, находится предостережение — не покупать одежд немецкого покроя. Никто не мог сказать в общинном монастыре: "это мое, а это твое". Житие в монастырской общине должно быть подобием первых христианских общин, какие существовали во времена апостольские, когда у многочисленного общества последователей Распятого Иисуса была душа едина. Игумен имел право отнять стяжание, которое монах приобрел себе, и обратить его в собственность монастыря, куда этот монах вступил. Неизвестно, в каких именно монастырях в Новгороде было общинное устройство. Быть может, оно возникало и исчезало в одних и тех же. В XVI веке при Макарий, когда в 1528 г. этот владыка убедил новгородские монастыри принять общинное устройство, оказалось, что до того времени только в некоторых монастырях была община, и именно в великих; но какие то были великие — не говорится. Между тем, в Антониевском, очень важном монастыре, который по всему должен был бы включаться в число великих, не было общины. Тогда в новгородских монастырях вообще монахов было мало: в некоторых человека по два или по три; а где семь или восемь человек, тот монастырь считался уже большим. Некоторые мужские и женские монастыри помещались в одной ограде. Однако по этим известиям XVI века нельзя вполне заключить о состоянии монастырей во времена независимости Великаго Новгорода, потому что со времени переселения должно было измениться и устройство монастырской жизни. Вообще, как кажется, новгородские монастыри не были чужды духа свободы, господствовавшего в новгородском мире. Новгородец, переходя из своего буйного города в стены обители, приносил с собою прежний нрав. Монахи часто тяготились духовным деспотизмом своих начальников и искали против них опоры у светских властей. Новгородские и псковские посадники вмешивались в монастырские дела, принимали под свое покровительство недовольных, часто с корыстною целью; от этого возникали споры у духовенства со светскими властями. Мы встречаем неоднократно указания на то, что, вопреки особности и неприкосновенности для мирян церковного управления, которое хотели незыблемо сохранить владыки, миряне оказывали такое вмешательство. К этому располагало то, что многие монастыри устроены были частными лицами; основатели домогались удерживать над ними право и передавать его своим потомкам. Из приведенной выше грамоты Киприана видно, что обращение недовольных своим начальством чернецов к светским властям случалось нередко в Новгороде, еще чаще во Пскове: там постоянное отсутствие святителя подавало мирянам повод вмешиваться в духовные дела, судить и казнить попов и чернецов. В грамоте архиепископа Симеона в Снетогорский монастырь (1416-1421) говорится: и тыя черньци да из вашего монастыря вышедше вон да подимают мирския люди и мирския судья на игумена и на старцев вашего монастыря, и тыя мирскые судья и миряне да судят вас мирским обычаем. В 1471 г. мы имеем пример суда Новгорода над духовным лицом. Великий Новгород осудил владычнего ключника, обвиняемого в растрате софийской казны. Это пример, показывающий, что вече считало себя в праве контролировать духовное ведомство в финансовых отношениях, В 1463 г. митрополит Феодосии говорит архиепископу Ионе: "никто же да не смеет ни един христианин ни мал ни велик в та дела вступатись аще ли который от тех игумен или поп или чернец, имет отиматися мирскими властелины от святителя, таковаго божественнаа и свя-щеннаа правила извергают и отлучают". Он предостерегал, чтоб посадники и тысяцкие и бояре Великого Новгорода не вступ»-лись в сел», земли и выходы и пошлины церковные. В XV веке, как кажется, особенно развился нелад между духовными и светскими властями, и уже в умах слагались понятия враждебные против неприкосновенности прав лиц и имуществ духовного ведомства. Так, в послании митрополита Филиппа к новгородскому архиепископу Ионе, 1467 года, говорится, что многие по грамотам завещали в монастыри свои имения, но посадские и тысячские и вообще новгородцы дозволяют себе неприязненные толкования и посягают на отданные в монастыри имения: "которые людие православнии, отходя сего света, помогали себе и своим душам, и писали свои грамати духовный, а подавали своя села и своя имения всоборну церковь дому святей Софии Божий Мудрости и по всем святым церквем и.по монастырем на очищение своим грехом, и на поминок единородных и бессмертных своих душ и всего роду своего... и некоторые посадници и тысятцкии, да и от Новгородцев мнози вставляют некая тщетная словеса, мудрствующе себе плотскаа, а не душевнаа и яко забывше Божиа страха и казни Его и непщуя ничтоже, ни поминающе скорбных и печалных, еже им бывшим во время се, мнящеся сами, яко безсмертни суще; да хотят грубость чинити св. Божией церкви и грабати святыа церкви и монастыри; им же си кто стяжанием бедную свою душю хотячи искупити, от вечнаго оного мучения, да отдал свое любострастное имение и села святым Божиим церквам и монастырем, измолениа ради от вечных мук и помяновении своеа душа и своего роду, и дети твои дей некотории Новогородци тех имения церковныя и села данаа хотят имати собе, а приказ и духовныя их граматы рудят, а церкви Божиа грабячи да сами тем хотят ся корыстовати."

VII. Юродивые и паломники

Кроме монашества, способы выражения особого благочестия и исключительной преданности религии были юродство и паломничество. Юродивые имели общественное значение. Они были нередко сатириками общества, и, прикидываясь дураками, своими фарсами преподавали народу нравственные уроки и заставляли оглянуться на собственные слабости. Осталось в Новгороде предание о двух юродивых в XIV-м веке: один, по имени Николай, жил на Софийской стороне, второй— по имени Федор, на Торговой стороне. Оба они вели убогую жизнь: держали строгий пост, ходили босиком, даже по морозу, и отпускали пред толпою разные странности, навлекавшие на них посмеяние, а иногда даже и побои. Между прочим, в укор новгородцам, они пародировали их усобицы, происходившие между Софийской и Торговой сторонами города. Они не пускали друг друга на противную сторону, и если Федор явится на Софийской, то Николай его прогоняет, а если Николай зайдет на Торговую сторону, то Федор бросается на него и гонит прочь. Так как за свою святую и постническую жизнь они сподобились дара чудотво-рений, то эти путешествия с одной стороны на другую совершались не по мосту, а прямо по воде, как по суху. Люди смотрели с удивлением, как Николай, стоя посреди Волхова на воде, бросал в своего соперника кочанами капусты, и за это прозвали его Никола Кочанов. Таких юродивых ласкали богачи и бояре. Рассказывают, что какой-то боярин давал пир у себя в доме, и встретив юродивого на улице, поклонился ему до земли, просил его сотворить любовь -— придти к нему на пир хлеба есть. Блаженный отвечал: Как Бог хочет, так и будет. Он пришел к боярину рано, когда еще не только гости не сходились, но и сам хозяин, не ждавши к себе приглашенных, вышел из дома. Прислуга начала издеваться над юродивым: одни толкали его, другие ругались над ним. Николай вышел из дома. Когда пришло время, гости собрались на пир, хозяин приказал своим паробкам принести вина, меду и всякого пития. Паробки пошли с сосудами к бочкам, и не нашли ни капли ни в одной бочке; а перед тем они были полны. Господин, когда ему донесли о таком непонятном приключении, сам осмотрел бочки и не нашел ни капли. Нечего было делать — гости были созваны, без вина оставаться было нельзя; хозяин решился посылать за винами на варяжский (немецкий) двор, но потом вспомнил о Николае и спросил: был ли здесь блаженный? "Был, — отвечали ему, — да невегласы прогнали его". Хозяин избрал из своих слуг степенных и добрых, и послал искать Николая и умолять его, чтоб он простил оказанное ему оскорбление и пришел к нему в дом. Блаженный не ослушался, пришел. Боярин посадил его на первое место, кланялся перед ним и говорил: "отдай мне согрешение моих слуг, и благослови внести питие". — "Будет тебе, как ты хочешь", сказал Николай. Сам хозяин отправился со слугами в подклеть к бочкам и нашел, что все вино цело. Уклоняясь от почестей, которые его ожидали, Николай ускользнул после того из боярского дома.

Путешествия к святым местам считались постоянно богоугодным делом, искупляющим житейские грехи. Толпы народа собирались повсюду, где только являлась какая-нибудь репутация святости: пред иконами, о которых расходилась молва, что они творят чудеса и исцеления; у гробов признаваемых святыми и праведниками; пред уединенными кельями отшельников, от которых ожидали пророчества о будущем; и вообще ходили в монастыри и пустыни в храмовые праздники по обету, к которому прибегали всегда в несчастиях и болезнях, и считали потом себя обязанными исполнить обещание — сходить туда, помолиться. Новгородцы ходили на Восток, в Царьград, на Афон, в Иерусалим. Последнего рода путешествие считалось особенно богоугодным по своей трудности и продолжительности. Часто поводом к таким подвигам было раскаяние о прежней жизни, проведенной неблагочестиво. Так Василий Буслаевич отправился в Иерусалим, потому что смолоду было много бито-граблено, под старость надобно душу спасти. В подобные далекие путешествия отправлялись ватагами, товариществами. В песнях паломники, пилигримы называтся калики перехожие, и будучи богомольцами, подчас являются и могучими удальцами, воинами. От древнего Новгорода осталось два описания путешествий в Царьград: Стефана и Добрыни Яд-рейковича, бывшего потом новгородским владыкою под именем Антония. Владыка Василий путешествовал в Иерусалим; он указывает на это в своем послании к тверскому владыке Василию, говоря, что видел врата, затворенные Христом, место, где Христос постился, и финиковые деревья, насаженные Его руками. Возвратившись в отечество, новгородские паломники любили рассказывать всякие дивы и небылицы про дальние страны и про свои приключения в этих странах. Таким образом, в том же послании владыка Василий говорит, что новгородец Моислав и сын его Яков, путешествуя по Востоку на море, заехали к раю. Было у них три юмы [205] (судна), долго их носило ветром; одна погибла, а две прибило к высоким горам. Они увидали, что на горе был написан деисус удивительно красиво: так и видно, что не человеческие руки его творили; а свет на том месте был самосиянный, такой свет, что и рассказать человеку невозможно; солнца не видали, а светлее солнца было на том месте. И слышали новгородцы из-за гор ликования и веселые песни. Вздумали они по щегле (по мачте) взобраться на гору. Взобрался первый — глянул, всплеснул руками, засмеялся и побежал за гору. Послали новгородцы другого. "Смотри, говорили ему — не убегай; воротись и нам разскажи, что там такое". Но и другой, как только взошел на гору, не захотел ворочаться к своим, а обрадовался чему-то и удалился за гору. "Ну, хоть бы нам смерть приключилась , — сказали тогда новгородцы, — а уж увидим светлость этого места, узнаем, что там такое". Послали они третьего на гору, и привязали веревками за ноги, чтоб не ушел. Но и тот, как только взошел на гору, как только глянул за гору, всплеснул в радости руками, забыл, что привязан за ноги, пустился бежать... товарищи дернули за веревку, потянули его назад, а он тут и дух испустил. "Видно", — сказали тогда поломники, — "не дано нам видеть неизреченнаго веселия и светлости места сего". То был рай земной. Не может человек посмотреть на него и захотеть воротиться в этот исполненный печалей и несовершенств мир. Зато другие новгородцы, ездившие на Запад, рассказывали,что доходили до ада, видели истекающую из преисподней молнийную реку Морг; видели на дышу-щем море червь неусыпающий; слышали скрежет зубный грешников. Охота к поломничеству доходила до злоупотреблений, и благочестивые пастыри должны были говорить против таких путешествий; потому что иногда, под видом благочестия, укрывалось побуждение к лени, праздношатанию и бродяжничеству.

205

Не сумы ли?

VIII. Особенности новгородской Церкви

В Церкви новгородской существовали некоторые особенности, которые виднеются в современных памятниках. В этом отношении Вопросы Кириковы и приложенные при них правила архиепископа Илии (Иоанна) представляют замечательные черты. Некоторые правила, относящиеся до богослужения, показывают, что тогда уже возникали вопросы относительно такого или другого исполнения обрядов. При толках об обряде крещения возникал вопрос о крещении взрослого человека, из чего видно, что язычество было еще сильно, и многие принимали крещение в зрелом возрасте. Взрослый человек должен был проходить искус оглашения; время для этого было различное: для болгарина (волжского), чу-дина и половчина сорок дней, а для славянина только восемь. Вероятно, такое различие во времени принято оттого, что славянин имел возможность научиться скорее, беседуя со священником на своем языке, тогда как иноплеменники должны были быть поучаемы или чрез переводчиков, или сами прежде несколько научившись языку. Известный обряд отречения от сатаны совершался несколько пространнее, чем теперь: подняв руки вверх, следовало произносить, обращаясь к бесовскому владыке: "нетуть твоего зла, ни что же скрыто у мене, ни где же не держю ни таю". Здесь нельзя не видеть материального понятия о невещественном зле, от которого отрекаются. В народе так еще мало было сознания христианства, что возникал вопрос: как поступать с таким, который сам не знает, крещен ли он, или нет; и вопрос этот разрешался так, что надобно спрашивать свидетелей, и если не найдутся свидетели, то крестить его. Случалось, что католики принимали православие; возник вопрос — как поступать в таком случае, и разрешался так: он должен ходить семь дней в церковь; священник в это время наречет ему имя и будет читать над ним четыре молитвы, по десяти раз каждую сряду; оглашенный должен воздерживаться от мяса и молока. В восьмой день, вымывшись, он должен был приходить к священнику, который, помолившись над ним, одев его в чистые одежды, и сам надев на себя крестные ризы, возложит ему на голову венец, помажет св. муром и на литургии причастит св. Тайн.

Но, с другой стороны, народ мало понимал различие вероисповедания: ибо в тех же вопросах есть известие, что матери носили крестить детей своих к варяжскому (римско-католическому) попу.

Покаяние в грехах сопровождалось епитимиями. Они состояли в посте и сухоядении и, вероятно, в поклонах. За важные грехи налагалось по десяти лет поста, иногда по три года, по два года; в эти сроки кающийся грешник не должен был есть мяса и пить меда. Те, которых грехи вынуждали более строгую епитемию, не могли разрешать даже на Великий День. На иных налагался в продолжение определенных лет пост сплошной, исключая воскресенья, субботы и господских праздников. Для других епитимия состояла в том, что, кроме постов, определенных для всех церковью, назначался им в продолжение известного числа лет пост в скоромные дни на известное число дней, напр., сорокадневный пост. Некоторые добровольно налагали на себя за грехи воздержание. Священник, исповедуя грешника, при назначении епитимий, принимал во внимание количество грехов и назначал несколько епитимий, но не все разом, а одну за другою, чтоб не отягчить человека избытком епитимий. Если кающийся отправлялся в войско, то епитемия снималась прежде срока. Для спасения души и умилостивления Бога считался действительным принос какого-нибудь дара в церковь, и церковный суд не дозволял принимать приноса от тех, которые своими грехами заслуживали такое исключение. Принос, будучи богоугодным делом, должен даваться чистым и праведным человеком [206] . Духовенство, назначая епитимий, не препятствовало нести их за других, по слову апостола: друг другу тяготы носите. Тогда в Новгороде возникло верование, что тягость покаянного поста может быть заменена служением заказных обеден; так, напр., десять литургий избавляли от трех месяцев времени епитимий; двадцать обеден равнялись восьми месяцам, а тридцать приравнивались к целому году. Это мнение, распространенное в народе, однако, не одобрялось ревнителями строгости церковных уставов.

206

Не приемли приноса в Божий жерственник от неверных ни от еретик, ни от блудник, ни от татей, ни от разбойник, ни от грабитель, ни от властей немилосердных, ни от корчемник, ни от ротник, ни от поклепник, ни от лжива послуха, волхва и потворника, или кто томит челядь свою гладом и жаждою, ранами и наготою, и кто будет от таковых не покается, не приемли у них приноса. (Из Сборн. XV в., прин. Кирил. Белоз. Библ.).

В понятие о духовном отце входило нечто такое, что представляло неизменную связь его с духовными детьми, а потому и возник вопрос: можно ли переходить от одного духовного отца к другому? Епископ разрешил этот вопрос: дозволительно, потому что покаяние вольно есть; но для уважения к прежнему духовному отцу в таком случае правило архиепископа Илии повелевает непременно отпроситься у него и дать ему .дарок.

Причащались гораздо чаще, чем теперь, несколько раз в год. На Пасху, по древнему обычаю, еще не пришедшему в забвение, причащались все, исключая тех, на ком лежала епитимия. Детей в этот праздник причащали тотчас после заутрени, сохраняя для этого св. дары от великосубботней обедни. Строгое соблюдение правила не есть до причастия распространялось даже на прикосновение скоромного к зубам, как могло случиться с ребенком: возникал вопрос о том, можно ли причащаться, если кто постучит в зубы яйцом. Вопрос этот разрешался так: дитяти можно: а взрослому дозволяется только тогда, когда он один раз постучит, а если несколько раз, то нельзя [207] . Старинный обычай причащаться несколько раз в год поддерживался постоянно в течение веков; в конце XIV века церковная власть хотела установить особые, приличные для этого, времена в году. Таким образом тогда советовали причащаться около Великого Дня, Рождества Христова и в другие великие праздники, непременно с тем условием, чтоб приходить к св. причастию подпоясавшись. Для избежания соблазна мужчины причащались у среднего, а женщины у левого алтарного входа, что против жертвенника.

207

Памятн. Росс. XII в., стр. 155.