Русская революция. Агония старого режима. 1905-1917

Пайпс Ричард

О русских солдатах, от которых в конечном счете все и зависело, сложилось представление как о некой безответной массе. По большей части бывшие крестьяне, привыкшие в силу деревенского уклада к повиновению старшим, в обстановке военной дисциплины они готовы были безропотно исполнять приказания старших по чину, — и с тем большим рвением, чем в более строгой и непререкаемой манере эти приказания давались и чем суровей наказание предусматривалось за ослушание. На смерть они шли тоже безропотно, покорные судьбе. Как мы уже говорили, им было чуждо чувство патриотизма в привычном его понимании. И следствием неспособности правительства Российской империи внедрить в стране систему всеобщего образования явилось то, что большинству ее граждан была не знакома идея единства культурного наследия и общности судьбы, что составляет основу всякой гражданственности. Мужицкому сознанию была далека категория

«русскости», и себя они воспринимали не столько как «русских», а скорее как «вятских», «тульских» и так далее, и пока враг не угрожал непосредственно родному уголку, они не испытывали к нему истинно враждебных чувств¹⁹.

И нередко русские крестьяне, услышав о манифесте об объявлении войны центральным державам, не понимали, касается ли это их родной деревни. Такое отсутствие понимания сопричастности общему делу предопределило чрезвычайно высокое число русских солдат, сдавшихся в плен или дезертировавших в ходе войны. Еще сильнее отсутствие русского национального самосознания ощущалось, разумеется, среди солдат нерусских по происхождению, например украинцев. А если учесть, что крестьяне ни на минуту не расставались с надеждой на «великий передел», когда царь раздаст им всем землю, то станет понятно, что хорошими солдатами они могли оставаться лишь до той поры, пока была сильна царская власть, требовавшая от них строгой дисциплины. Всякое ослабление военной дисциплины, всякий намек на волнения в деревне мог превратить людей в военной форме в неуправляемый сброд.

У британского военного атташе полковника Нокса, находившегося на Восточном фронте и получившего возможность, пожалуй, лучше других иностранцев узнать русских солдат, сложилось о них весьма нелестное представление: «Они были наделены всеми пороками своей нации. Они были ленивы и беспечны и ничего не делали без понукания. Большинство из них вначале охотно шло на фронт главным образом потому, что не имело никакого представления о войне. У них не было никакого представления о том, чего ради они воюют, не было у них и сознательного патриотизма, способного укрепить их моральный дух перед зрелищем тягчайших потерь: а тягчайшие потери были следствием неразумного командования и дурной экипировки»²⁰.

Действительно, «неразумное командование» и «дурная экипировка» были ахиллесовой пятой военных усилий России.

Военное министерство в 1909 году возглавил генерал В.А.Сухомлинов, единственным боевым опытом которого была турецкая кампания 1877—1878 годов, где он отличился личной храбростью. К тому времени, когда он достиг вершины карьеры, Сухомлинов превратился в истого придворного старинного патриархального склада, преданного не столько своей стране, сколько царствующему дому. И теперь его доблесть измерялась умением веселить царя, угодливостью и обходительностью поведения. Как военный министр он был вовсе не настолько не на своем месте, как это утверждалось впоследствии, когда он стал козлом отпущения за все поражения русской армии, и, конечно же, он не был повинен в измене. Однако он жил не по средствам и, как стало известно, восполнял свои скудные доходы взяточничеством: после ареста в 1916 году открылось, что на его банковском счету значатся сотни тысяч рублей сверх установленного оклада²¹. Однако, по-видимому, худшим его недостатком было то, что он оставался глух к требованиям современной военной науки. Прежде всего он отверг «вмешательство» в военную сферу гражданских лиц и с презрением отнесся к стремлению политиков и промышленников оказать помощь в подготовке России к грядущей войне. Кроме того, в 1912 году он провел губительную чистку офицерских кадров, избавляясь от так называемых младотурок, весьма искушенных в современном военном деле офицеров. Среди них был его заместитель А.Л.Поливанов, которому в 1915 году суждено было сменить своего начальника на посту военного министра. Отдавая предпочтение военным суворовской школы и отстраняя наиболее талантливых соперников, Сухомлинов несет большую долю ответственности за неудачи России в первый год войны.

Чем выше был ранг военного, тем менее можно было ожидать от его обладателя соответствующих рангу качеств. Многие из генералов были просто карьеристами, гораздо лучше приспособленными к политическим играм, чем к ведению военных действий. После революции 1905 года продвижение вверх по военной лестнице во многом зависело от личной преданности царскому дому. Выдвижение на должность командующего дивизией или на еще более высокий пост утверждала Высшая аттестационная комиссия под председательством вел. кн. Николая Николаевича, для которого главным критерием служила верность престолу.

С

фотографий тех лет, запечатлевших благообразные, представительные лица, по большей части украшенные барственными бородами, на нас смотрят скорее приятные собеседники за обеденным столом, чем опаленные в боях полководцы. По словам Нокса, «большинство полковых офицеров страдали национальными недостатками. И если не попросту ленивы, они были склонны пренебрегать своими обязанностями, требуя постоянного контроля над собой. Они презирали скучную повседневную муштру. В отличие от наших офицеров они не искали развлечений на стороне и предпочитали проводить свободное время, предаваясь сну и еде»²². Некоторые представители русского высшего командования, включая начальников штабов и командующих армиями, продвижению на военном поприще были обязаны исключительно своим административным талантам и не имели никакого боевого опыта.

С штаб-офицерами дело обстояло несколько лучше, но их было мало. Из-за низкой оплаты и непрестижности армейской службы (за исключением гвардейских частей, куда зачислялись лишь лица соответствующего социального происхождения и достатка) трудно было увлечь на офицерскую службу способную молодежь, и нехватка младших офицеров ощущалась постоянно. А положение с унтер-офицерскими кадрами было поистине катастрофическим. На нескольких унтер-офицеров, призванных из запаса, приходилось большое число вчерашних гражданских лиц, получивших унтер-офицерский чин после прохождения кратких курсов и авторитетом в армии не пользовавшихся.

И с экономической точки зрения возможности России вести затяжную войну представлялись весьма сомнительными.

Единственным сектором экономики, отвечавшим требованиям затяжной войны, было сельское хозяйство. В военные годы Россия неизменно производила столько сельхозпродукции, что могла позволить себе обойтись без введения ограничений на продукты питания. Этим обстоятельством объясняется безответственная самоуверенность, с которой многие русские отнеслись к тяготам предстоящей войны. Однако, как мы покажем ниже, и это преимущество России было заметно растрачено из-за того, что правительство столкнулось с определенными трудностями при сборе зерна с крестьян, которые, не нуждаясь в наличных деньгах, придерживали свой товар в преддверии повышения цен, а также из-за транспортных проблем.

Российская промышленность и транспорт почти во всех сферах оказались не способными решать задачи, выдвинутые перед ними войной.

Традиционно военные заказы в России размещались на государственных предприятиях, что объяснялось нежеланием правительства доверять безопасность страны гражданским лицам. [Бескровный Л.Г. Армия и флот. С. 70. После японской войны Россия кроме того стала проводить политику отказа от иностранных военных поставок той продукции, которая могла быть произведена в стране (Маниковский А.А. Боевое снабжение русской армии в мировую войну. М.; Л., 1930. Т. 1.С. 363)]. О том, сколь слабо промышленность России была подготовлена к условиям современной войны, дают представление следующие цифры. К концу 1914 года, когда уже была завершена первая мобилизация, в рядах российской армии состояло 6,5 млн. человек, а винтовок было только 4,6 млн. Чтобы восполнить этот недостаток и покрыть потери, возникающие в ходе войны, армия нуждалась ежемесячно в 100—150 тыс. новых единиц стрелкового оружия; российская промышленность могла поставлять в лучшем случае 27 тыс.²³. И поэтому в первые месяцы войны солдатам подчас приходилось ждать гибели товарищей, чтобы получить оружие. Тогда же вполне серьезно обсуждался вопрос о вооружении солдат топорами, насаженными на длинные рукоятки²⁴. Даже после принятия в 1915-м и 1916 годах энергичных мер по привлечению к производству оружия гражданских предприятий Россия не могла производить его столько, сколько требовалось фронту, и импортировала оружие из Соединенных Штатов и Японии; но и этого было недостаточно²⁵.

Серьезнейший недостаток в боеприпасах испытывала артиллерия (в особенности в 76-мм пушках — стандартном калибре русской полевой артиллерии), используемая в ходе войны значительно шире, чем предполагал Генеральный штаб. В начале войны на каждый ствол орудия было отпущено по 1000 снарядов. Реальный расход оказался во много раз выше, и через четыре месяца боевых действий склады боеприпасов оказались опустошены²⁶. Самое большее, что могло дать действовавшее в 1914 году производство, составляло около 9 тыс. снарядов ежемесячно²⁷. Возникла острейшая нехватка боеприпасов, что весьма пагубно сказалось на военных действиях русской армии в кампании 1915 года.