Русская рулетка
Шрифт:
Очнулся он от того, что в дверь кто-то громко барабанил кулаком. Свесил с койки ноги.
— Входите, не заперто!
В дверь всунулась чёрная волосатая физиономия слесаря Кобылкина.
— Слушай, командир, всё-таки составь мне компанию, а? — Кобылкин знакомо щёлкнул ногтём по горлу. — Не могу один пить, не по-русски это.
— А я не могу пить в служебное время, ты тоже это пойми… Нельзя. Мне сегодня ещё в штабе у начальства надо появиться.
— Тьфу! — отплюнулся Кобылкин и закрыл дверь.
Сон был прерван. Костюрин выругался, качнулся на койке, пробуя хотя бы немного продавить жёсткие пластины, пробормотал привычно:
— Такие
Мебели в Питере не хватало. Много хорошей мебели, изготовленной из дорогих пород дерева, пожгли в семнадцатом году, когда боролись с тяжким наследием царского прошлого и буржуйскими пережитками — о-ох, какие роскошные кровати с резными спинками и обтянутыми атласом пружинными низами летели в огонь — сегодня плакать хочется! В результате теперь приходится спать на неудобных железных и деревянных лежаках, уродовать себе кости. Зато никто не бросит слова упрёка, все живут по-пролетарски скромно.
Костюрин поднялся, заправил керосинку «казанской смесью» — особым «авиационным топливом», которое взял у лётчика Йоффе, прикреплённого к пограничному отряду, топливо это было не чем иным, как обычным техническим спиртом, смешанным с большим количеством самогона и небольшим — газолина. Полыхал этот самодельный бензинчик так, что Йоффе носился на своём старом самолёте, как чёрт, которому здорово наскипидарили задницу.
Для того чтобы керосинка не взорвалась, Костюрин добавлял в горючее соли, отчего керосинка трещала, фыркала, плевалась вспышками огня, будто летательный аппарат военлета Йоффе. Костюрин потряс керосинку, чтобы соль растворилась в топливе, ощупал пальцами широкий, по краю углублённый до черноты фитиль, проверяя, пропитался он смесью или нет, удовлетворённо кивнул и поставил на керосинку чайник. Самое милое дело в промозглую погоду — стакан горячего чая. У Костюрина дома даже настоящая заварка имелась, несколько щепотей, — не морковная подделка, а подлинный китайский чай, запечатанный в шёлковый мешочек и упрятанный в яркую деревянную шкатулку с клеймом харбинского магазина Чурина. Костюрин этот свой маленький запас очень ценил, хотя сейчас, в пору морковного засилья, был ценен любой чай, не только настоящий китайский…
Забравшись в шёлковый мешочек, Костюрин тремя пальцами отщипнул немного заварки, ссыпал в кружку и, подождав, когда закипит чайник, залил заварку кипятком. Восхищённо потянул носом — дух от кружки потёк божественный, мигом заполнил комнату.
Вот что значит настоящий чай.
Попив чаю, Костюрин озабоченно глянул на часы — поджимает время или нет? В половине пятого вечера ему надлежало быть в штабе, он не соврал соседу — его ждал начальник разведки.
Время ещё было. Костюрин добавил в кружку ещё кипятка, снова затянулся сладким чайным духом. Вторая заварка — не первая, после первой она показалась совсем невкусной. Недаром вторую заварку называют холопской. Хотя есть очень много людей, которые любят именно вторую заварку, считая её мягче, вкуснее, нежнее, лучше первой. Костюрин холопскую заварку не любил, пил только в крайнем случае.
В четыре часа вечера он покинул квартиру.
Начальник разведки у пограничников был человеком новым — прибыл из Москвы, где работал в аппарате самого Дзержинского. Он молча указал Костюрину на стул, а сам, пройдя к стене, раздёрнул шторки, закрывавшие карту, одну в одну сторону, вторую в другую, несколько минут молча всматривался в карту.
Потом вежливо, — сразу было видно московского интеллигента с его неспешной статью и убийственной вежливостью, — попросил Костюрина:
— Подойдите к карте поближе, пожалуйста.
Костюрин поспешно вскочил со стула. Начальник разведки указал ему на небольшой кружок на карте, — кружок располагался на участке границы, охраняемом заставой Костюрина.
— У нас имеются проверенные сведения, пришедшие с сопредельной стороны, что в этом вот месте наши недруги собираются прорезать постоянно действующее окно, — начальник разведки выразительно постучал пальцем по указанному кружку…
— Ну, эту дырку мы очень быстро заделаем, — бодро воскликнул Костюрин, — ни один таракан не прошмыгнёт.
— А вот это как раз и не надо, — мягко проговорил начальник разведки, — пусть дырка эта, как вы её назвали, существует, и действует пусть — только под нашим контролем. — Начальник разведки ещё раз стукнул по кружку и добавил: — Такое решение принято наверху, в Москве.
— И когда же полезут эти… господа хорошие? — полюбопытствовал Костюрин.
— Не знаю, — по-прежнему спокойно и сухо, не меняя вежливого тона, произнёс начальник разведки, — как только нам станет что-то известно — сообщим. А пока… пока будьте готовы ко всему, товарищ Костюрин. И не теряйте революционной бдительности.
— Есть не терять революционной бдительности, — вытянулся Костюрин.
Начальник разведки махнул рукой, отпуская его.
Улицы вечернего Петрограда были пустынны, таинственны, от них веяло холодом и чем-то ещё — запахом помойки, что ли?
Никогда Питер не пахнул помойкой, но после Гражданской войны начал пахнуть, и не петроградские жители были в этом виноваты, а разный пришлый люд, в большинстве своём грязный: дезертиры, заплевавшие чистые проспекты подсолнуховой шелухой, бандиты, выпущенные новой властью из тюрем, цыгане, разное отребье, жившее раньше на помойках, а сейчас возомнившее себя властителями города и требующее как минимум купеческие палаты… От них и тянет помойным духом. Костюрин поморщился — тьфу!
Впереди неожиданно мелькнула гибкая, плохо видная, почти прозрачная тень, послышалось хриплое мужское рявканье, а затем отчаянный женский крик:
— Помогите!
Костюрин, не раздумывая, кинулся вперёд, на крик, на бегу расстегнул кобуру нагана.
— Помогите!
Крик подстегнул Костюрина, он убыстрил бег.
В темноте начальник заставы разглядел, как двое молодцов в кепках трепали какую-то женщину — судя по всему, нестарую, исправно одетую. Женщина отбивалась от них маленькой кожаной сумочкой. Но что такое безобидная сумка по сравнению с пудовыми кулаками первого налётчика и ножиком, который держал в руке второй громила.
— Помогите!
— А ну, отпустите её! — прокричал на бегу Костюрин. — Немедленно отпустите!
— Хы! — гикнул первый грабитель, и в то же мгновение правая рука его окрасилась оранжевой вспышкой. Громыхнул гулкий выстрел.
Выстрелы на пустынных городских улицах всегда звучат гулко, будто в опорожнённой бочке, у людей, не знакомых с этим, даже коленки трясутся.
— Отпустите немедленно! — вновь прокричал Костюрин, споткнулся о собственный крик. — Иначе буду стрелять!
— Хы! — вторично выбил из горла пробку громила и вновь нажал на спусковую собачку.