Русская рулетка
Шрифт:
– Кстати, как он там? – спросил Карри.
– Мама говорит, что хреново.
– По-прежнему не принимает лекарства?
– Ему их теперь внутривенно вводят, но слишком поздно…
– Зачем она вообще ухаживает за ним?!
Лэсси пожала плечами:
– Не знаю. У нее какие-то свои причины.
– Надеюсь, он скоро сдохнет, – хмыкнул Карри, но Кристен в ответ опустила глаза:
– В смерти нет ничего хорошего. За то время, что ты был в тюрьме, мы и так потеряли сначала Алисию, а потом Миранду.
– Самоубийство Миранды так и останется для меня загадкой, – покачал головой Лысый.
– Она написала предсмертную записку, – объяснила Кристен.
– И что там было?
– «Я мечтала попасть в сказку, а попала в мир, где было слишком много ненависти, и влюбилась в человека, который разрушил слишком много жизней, простите меня за это», – наизусть процитировала Кристен.
– Неужели она правда была так влюблена в Лиама? – удивился Карри.
– Как вообще можно любить этого ублюдка?! – подхватил Лысый.
– Я люблю, – тихо возразила Лэсси.
– Это естественно! Он твой брат! Но для Миранды он был никем…
Лэсси пожала плечами, и все снова замолчали.
– Уютная квартирка, – заметил Карри, когда они с Кристен добрались до съемной квартиры и остались наконец наедине.
– Мы с Лэсси вместе выбирали, а Лайнел платил и решал все вопросы с бумагами, – кивнула Кристен. Закрыв на ключ дверь, она как-то неловко остановилась на пороге. Пока Карри был в тюрьме, ей казалось, что как только он выйдет и они окажутся вдвоем, так сразу займутся сумасшедшим сексом. Но воздух не искрил электричеством, Карри увлеченно рассматривал квартиру, а сама она мялась на пороге, точно пришла вовсе не домой.
– Что с тобой такое? – Карри заметил ее смущение, но не понял, откуда оно взялось.
– Ничего, – поспешно ответила Кристен, пряча глаза.
Карри вздохнул и подошел к ней вплотную, заставляя встретиться с ним взглядом:
– Говори.
– Ты ведь… – Кристен замялась. – Ты ведь все еще любишь меня?
«Что за дурацкий вопрос?!» – хотел было возмутиться Карри, наконец сообразив, в чем дело, но не стал и вместо этого нашел в себе силы для шутки, которая должна была успокоить сердце Кристен:
– А ты что, думала, что за пять лет в мужской тюрьме я нашел себе новую любовь?
Кристен вытерла со щек невольные слезы и рассмеялась:
– Не знаю… ну… вдруг…
– Я люблю тебя, Кристен Джонсон, – сказал Карри твердо. И он любил. Безумно, больше жизни. Просто на него свалилось столько дерьма, что секс почему-то перестал играть первостепенную роль. Несколько месяцев после изнасилования он вообще думать не мог о нем – его сразу начинало тошнить. Потом любовь к Кристен и ее нежность вытащили его из этой ямы – но привкус, осадок все равно остался, и он не знал, сколько еще понадобится времени, чтобы окончательно забыть все плохое. Он больше не был тем похотливым беззаботным мальчишкой, каким был когда-то. Теперь он был взрослым мужчиной, мужем и отцом. Он нес ответственность за любимых людей…
Но тут Кристен Джонсон улыбнулась:
– Хорошо, – и через голову стянула с себя свитер. Карри вздохнул с улыбкой, мельком подумал: может быть, не такой уж он и взрослый? – и прильнул к ее губам крепким поцелуем.
6 глава
Проснувшись, он долго пялился в потолок – по привычке. Все пять лет, проведенных в тюрьме, он просыпался за полчаса или за час до утренней сирены и лежал на нарах, глядя выцветшими глазами в серый потолок.
В их новой квартире полоток был не серым, а белоснежным, вместо жестких нар под ним была теплая и мягкая постель, а рядом слышалось мерное дыхание спящей Кристен. Он долго не решался повернуться к ней и заглянуть в ее лицо: вдруг все это ему просто снится? Вдруг он закроет на мгновение глаза, откроет их снова – а вокруг опять мрачный полумрак тюремной камеры, тень решетки на полу, запах потных носков, заскорузлых трусов, блевотины, спермы от ночных любителей подрочить? И снова длинный рабочий день, безвкусная еда, косые взгляды от парней Рокси, угрозы выдрать его в зад, плевки вслед, смех, презрение?
Он был наследным принцем, вице-президентом самого мощного мотоклуба в штате Калифорния, любимцем девчонок, лихим гонщиком, дуралеем, счастливчиком… кем он стал?
Жизнь отобрала у него одну любимую женщину.
Разлучила с другой.
Поставила на колени.
Отымела в зад.
Надавала тумаков.
Унизила. Оплевала. Посмеялась.
Он с детства видел людей, которые выходили из тюрьмы. Сроки были разные: полгода, год, пять лет, десять, двадцать. Разными были и причины: кто-то спьяну стал виновником аварии, кто-то подрался в баре и нечаянно сломал кому-то позвоночник, кто-то изнасиловал шлюху, или же она соврала, что он ее изнасиловал, кто-то ограбил прохожего, или крупный ювелирный магазин, или важную шишку из района Сити, кто-то убил человека, вольно или невольно. Кто-то действительно был виновен – кто-то нет. Кто-то раскаивался – кто-то готов был повторить свое преступление. Кто-то возвращался из тюрьмы, словно ничего не произошло. Кто-то не хотел покидать ставшую родной клетку. Но многие возвращались в свободный мир сломленными и разбитыми, оторванными от реальности и собственных чаяний. Точно превращались в зомби. И Карри не хотел стать одним из них.
Ему нехило досталось за эти годы – физически и морально. Особенно морально: он скучал по любимой женщине, сыну, сестрам, лучшему другу. Отец и младший брат предали его. Клуб изгнал своего принца – а в тюрьме над этим посмеялись. Лысый как-то сказал ему и был прав: если бы за спиной Карри стоял клуб, если бы у него была поддержка, никто не посмел бы и пальцем его тронуть. Но поддержки у него не было. И он отдувался сам. Кристен и Лэсси, конечно, ничего не знали о нападках Рокси. Лысый знал – но поверхностно. Даже с ним Карри не хотел делиться самыми позорными страницами своей биографии.
Сейчас это было позади – а впереди было позднее теплое утро в одной постели с Кристен. Он все же решился посмотреть на нее. Она спала, уткнувшись носом в край подушки, и ее темные волосы паутиной покрывали белоснежную ткань.
Карри чуть повернулся, уткнувшись в ее волосы носом. Вдохнул любимый аромат. Неудивительно, что она спала так крепко и сладко. Они занимались любовью почти до самого утра. В этот раз – именно любовью. Он был с ней так нежен, как был, наверное, только в их первые ночи. Трижды, кончив, он не выходил из нее, а ложился сверху, прижимаясь вспотевшим жарким телом к вспотевшему жаркому телу, и исступленно, мучительно наслаждался этим ощущением – быть внутри нее. Не испытывать боли. Страха. Никуда не торопиться. Не думать, что за ними подглядывают, подслушивают, контролируют, что дверь в любой момент может распахнуться и на пороге появится надзиратель. Как же сладко было ощущать бесконечность времени наедине. Они долго целовались – так и уснули, не расплетая рук и ног, тесно прижавшись друг к другу, ловя дыхание друг друга. И он впервые за много лет спал спокойно и крепко. И впервые за много лет по-настоящему выспался.