Русская весна
Шрифт:
Так что, решила Соня, мы не запятнаем своего звания еврорусских, если проведем этот единственный, так много значащий для нас вечер в узком кругу, без иностранцев. И она бродила по залу, потягивая водку, беззаботно болтая по-русски со знакомыми из других отделов, с заведующим отделением ТАСС, с экономистом из посольства, с военным атташе, с секретарским людом, со всеми перекидываясь словечком и нигде не задерживаясь, и душу ее согревало приятное чувство душевного единения с заполнившими зал соотечественниками.
И тут она увидала его.
Или показалось?
Он сидел с кем-то, по лицу и одежде похожим на дипломата,
Это был он. Он, Юлий. Юлий Марковский. Здесь, в Париже. Через двадцать лет.
Соня, ошеломленная, замерла на месте. Юлий еще не заметил ее. Что делать? Разве она может не заговорить с бывшим любовником, с человеком, который едва не стал ее мужем? Со своей несбывшейся судьбой? Но, с другой стороны, все ведь кончилось так плохо – той последней пьяной ночью в Москве... Она подошла поближе, надеясь, что Юлий заметит ее и возьмет инициативу в свои руки, но он был поглощен разговором с коллегой. Тогда она повернула к ближайшему бару, взяла новый стакан водки и отпила половину для храбрости.
Повернулась к тому столику. Юлий был один. Что ж, ничего другого не остается. Сделала еще глоток и направилась к нему.
– Юлий? Юлий Марковский?
Юлий посмотрел на нее мутноватыми, покрасневшими глазами. Он был немного пьян. Но кто же сегодня вечером не пил?
– Соня?..
– Можно? – Соня, не дожидаясь кивка, отодвинула стул.
Они долго сидели, в неловком молчании глядя друг на друга.
– Ты еще в «Красной Звезде»? – спросил наконец Юлий.
– Замзавотдела экономической стратегии. Здесь, в Париже. А ты?
Непонятный смешок, по лицу Юлия скользнула тень прежней улыбки.
– Что ж я? Ты, наверное, слышала, министром иностранных дел пока не стал, – сказал он. – Но все еще в этом министерстве, в Москве, чиновник, признаться, средней руки, но надежд не оставил... – Он нахмурился и отпил глоток из полупустого стакана. – Хотя нынешняя политическая ситуация ничего хорошего не сулит.
– Женат? – спросила Соня, не зная, о чем еще говорить. Все получалось как-то натянуто и официально.
Юлий кивнул.
– Трое детей. А ты?
– Двое, – сказала Соня, решив не упоминать о муже-американце.
– Итак, Соня? – сказал Юлий.
– Итак, Юлий?
– Добилась ты в жизни того, чего хотела? Ты счастлива?
– Славный муж, славные дети, славная жизнь в Париже, – ответила Соня. – Разве что по службе могла бы продвигаться быстрее. – Она пожала плечами. – А ты?
Юлий опять усмехнулся, но что-то не очень весело.
– La m?me chose [62] , как говорят во Франции, – ответил он.
62
То же самое (фр.)
– Какими судьбами в Париже?
– Дела министерские, – сказал Юлий тоном, показывающим, что он не желает распространяться на эту тему.
Разговор совсем не клеился, и Соня уже жалела, что начала его. Она поняла, что не может сказать ничего путного; наверное, и он чувствовал то же самое. Они были вместе двадцать лет назад, плохо расстались и с тех пор ни разу не виделись. Они стали другими людьми, чужими друг другу, и, пытаясь завязать непринужденную беседу, чувствовали себя страшно неловко. Соня уже искала повод,
Все взоры обратились вверх, к эстрадной площадке, где неожиданно появился слегка позеленевший от передвижений на головокружительной высоте посол Тагурский. Он сказал что-то одному из музыкантов, тот ему ответил, а в зале между тем замерли последние разговоры и воцарилась гнетущая тишина.
– Я должен сделать не очень приятное, хотя и не совсем неожиданное сообщение, – раздался усиленный динамиками голос посла. – Президент Соединенных Штатов издал указ, приостанавливающий выплату процентов по государственным займам странам, входящим в Объединенную Европу, а также европейским компаниям и частным лицам. Эти долги подлежат переводу на замороженные счета, которые можно использовать для приобретения промышленных изделий и продуктов сельского хозяйства только в пределах Соединенных Штатов...
По залу прокатился ропот.
– Для не искушенных во всех этих тонкостях, – сказал Тагурский, – поясню на простом русском языке. Это значит, что американцы аннулируют свой внешний долг. По крайней мере, ту его часть, которая относится к Европе, а она составляет примерно пятнадцать триллионов американских долларов.
– Они все-таки пошли на это! – воскликнула Соня, когда зал потонул в возбужденном гаме. – Все-таки решились и пошли на это!
– Ты ожидала чего-то другого? – спросил Юлий Марковский. – Поверь мне, это только начало. А вот следующий шаг может причинить нам настоящие неприятности.
– Следующий шаг?
– Конечно. Пока они отомстили только Западной Европе, ведь Советский Союз практически не имеет касательства к этим ценным бумагам, которые теперь годятся только на подтирку. А вот когда начнется экспроприация...
– Экспроприация?
– Какой прекрасный выход для Америки! – сказал Юлий, словно не замечая Сони. Он глотнул еще водки и, уставившись куда-то мимо нее, разразился полупьяным монологом – манера, так хорошо ей знакомая: – Никто точно не знает, сколько именно американской недвижимости, складов сырья, нефтяных месторождений, угольных шахт, фабрик и прочего находится во владении европейских правительств, частных лиц, корпораций и консорциумов, но, по оценкам Министерства иностранных дел, это составляет около тридцати процентов всего их национального богатства – да и неудивительно, ведь туда перекачивали деньги не один десяток лет. Какую поддержку получит их умирающая экономика, если они отнимут все это и продадут своим собственным капиталистам! Даже если правительству придется назначить довольно низкие цены, чистой выручки может хватить еще и на выплату внешнего долга японцам! Нет, молодцы ребята!
– Но это же откровенный грабеж! – воскликнула Соня. Юлий пожал плечами.
– Вполне в духе третьего мира. Было время, Советский Союз поощрял подобные действия.
– Не могут же они всерьез рассчитывать, что это сойдет им с рук!
– Да ну? А кто их остановит? Уж не мы ли? Пока мы были заняты своим великим мирным наступлением и превращались в добрых европейчиков, они военизировали страну и стали практически неуязвимы. Их орбитальные лазеры могут уничтожить всё наше и европейское космическое хозяйство – космограды, «Спейсвилль», всё до последнего спутника, может быть, даже лунную базу, – так, что не успеешь и глазом моргнуть. Они десятилетиями развивали программу «Космокрепости», добились в этом гнусном деле успеха – угрозами их теперь не проймешь. Весь мир вынужден молча наблюдать, как они хозяйничают в Латинской Америке...