Русская война: Утерянные и Потаённые
Шрифт:
Шутка построена на игре слов: во французском языке слова «тело» и «мозоль» звучат одинаково.
Для демонстрации того, к каким словам привыкла Н. Н., позвольте привести одно письмецо (не самое, гм-гм…выразительное) А. С. к жене: «Ты радуешься, что за тобою, как за сучкой, бегают кобели, подняв хвост трубочкой и понюхивают – есть чему радоваться! Было бы корыто, а свиньи будут». А какими словами нанес оскорбление А. К. Воронцовой-Дашковой в театре молодой князь Гагарин?! Нет, всё, что оглашается в качестве детонатора взрыва – есть совершенная чушь.
Существенно другое – оказывается в момент инцидента Пушкина в зале не было и то что произошло, он узнал только после бала СО СЛОВ СВОЕЙ ЖЕНЫ (иногда указывают на сторонних лиц, якобы передавших ему эпизод» с комментариями» – но из того, что до нас дошло, и в наличии, т. е. со 150-летними «добавлениями», «усилениями», «вариациями» комментировать, простите нечего!). А любопытный все же фрукт Наталья Николаевна, как только дело идет к успокоению с ней опять происходит какое-то gaffe – ПО ЕЕ СЛОВАМ!..
Днем 24 посетившие Пушкина с визитом И. П. Сахаров и Л. А. Якубович стали наблюдателями чарующей картины «Пушкин сидел на стуле; на полу лежала медвежья шкура: на ней сидела жена Пушкина, положа свою голову на колени мужа» – значит, «признание» еще не состоялось…
Вот необычное и достоверное свидетельство – через десяток лет в разговоре с Модестом Корфом, лицейским товарищем Пушкина, Николай Павлович, отличавшийся наследственной феноменальной романовской памятью, вспоминал:
«…я раз как-то разговаривал с нею <Н. Н.> о камеражах <сплетнях> которыми ее красота подвергает ее в обществе; я советовал ей быть как можно осторожнее и беречь свою репутацию сколько для нее самой, столько и для счастия мужа при известной его ревности. Она, видимо, рассказала это мужу, потому что, увидясь где-то со мной, он стал меня благодарить за добрые советы его жене – Разве ты и мог ожидать от меня иного? – спросил я его. – Не только мог, государь, но признаюсь откровенно, я и вас самих подозревал в ухаживании за моею женой. – Через три дня потом был его последний дуэль».
Здесь можно согласиться с А. Ахматовой, что по «зимнедворски» Наталья Николаевна вела себя неприлично (но не по «ахматовски» – у А. А. были своеобразные представления о приличиях) – но следует добавить, неприлично и по «пушкински» судя по его благодарности императору. Кстати, от кого узнавал Пушкин терзавшие его воображение разговоры Императора с Н. Н. – вальсируют ведь не втроем…
По указанной Николаем дате беседа с поэтом состоялась где-то рядом с 24-м числом. Есть свидетельство, что встревоженный император наставительно потребовал у поэта ничего не предпринимать не посоветовавшись с ним.
Но нечто, скорее всего сообщенное Н. Н.оказалось сильнее: где-то днем 25-го А. С. пишет письмо, предельно оскорбительное, невозможное к воспроизведению, Геккерену-старшему, зная, что тот, по дипломатическому положению не может ответить ему вызовом, и за него должен будет вступиться пасынок – в противном случае будут опозорены оба (из разговора Пушкина с К. Данзасом).
Водевильная склока рухнула в трагедию, но как-то неприлично, из-за славолюбивой бабенки, патологической лгуньи, не могущей и дня прожить без нахождения в какой-нибудь истории; и завидующей любому чужому счастью: у Идалии ли Полетики с Ланским, Екатерины Гончаровой с Дантесом…; испытывающей ревность ко всему значительному, где ее нет, будет ли это салон Голицыной, куда она втирается с почти скандальной назойливостью, или задушевный разговор мужа с графом В. Соллогубом, который, нате же, не обращает на нее внимания; как, впрочем, и все мало-мальски состоявшиеся мужчины, от жеребистого Императора до красавца флигель-адъютанта Безобразова… Кто при ней? Офицерская молодежь: корнеты, поручики…
Александр Сергеевич не по христиански, не по человечески мечтал как унизит, растопчет самоуверенную улыбку противни-ка, вгонит его в холодный пот как Сильвио князя в «Выстреле» – этого не получилось.
Дантес вел себя мужественно и расчетливо – зная об устрашающем превосходстве противника во владении оружием, использовал все крохи шансов, что давали дуэльные правила: выстрелил на подходе в движении, выигрывая время и теряя точность; стрелял на верное, а не на убойное попадание, в пол-корпуса; встал на черте после выстрела правым боком вперед, прикрыв голову и плечо поднятым к верху стволом пистолета, а локтем бок и частично живот…, Пушкин, смертельно раненый стрелял лежа, упираясь левой рукой в снег по неподвижному противнику, почти обреченному – бог пули не дослал, удар опрокинул Дантеса, но кроме синяка на ребрах ничего не приключилось…
Через 150 лет экспертиза установит странную слабость пушкинского выстрела: пуля кухенрейтеровского дуэльного пистолета на подобной дистанции пробивает насквозь любой элемент тогдашней формы и амуниции, ломает кости – здесь только синяк; высказывались предположения о недосыпании пороха… Но пистолеты заряжались невидимо для дуэлянтов и вручались им по жребию – и нет оснований сомневаться в чести и высоких побуждениях хотя бы одного секунданта, Константина Данзаса; заявленный судом к разжалованью в рядовые, он и на склоне лет говорил, что никогда бы не простил себе, если бы не выполнил последнего товарищеского долга перед Пушкиным – оставил его без секунданта…
Впрочем, можно предполагать, что при экспертизе были упущены какие-то существенные детали; в частности, как поведет себя оружие при попадании снега в ствол и даже в порох, что было вполне возможно, т. к. сброшенный выстрелом Александр Сергеевич, утопил в снегу обе руки, т. е. и пистолет – в тех же описаниях экспертизы 1974 г., что попались мне на глаза, проверялись баллистика и убойные качества пистолета в обычных условиях. Органический дефект одного из парных пистолетов, купленных перед дуэлью и врученных противникам без проверки эксперты отвергли по высокой репутации кухенрейтеровского оружия.
Специалисты единодушно отмечали точность прицела и твердость пушкинской руки – по установленной траектории пуля должна была пройти через середину легких и сердце, мгновенно сразив Дантеса…
Но через быстро сгущавшиеся сумерки все так же следили за поэтом неумолимые глаза, подстерегавшие каждый его шаг…
И пройдя канву событий, опять обратимся к эпизодам, где не месть, распаленное чувство, непонимание, глупость, празднословие – неведомая черная сила надвинулась на Александра Сергеевича, дохнула и опять ушла за серенькие занавесочки буден – присутствие которой он чувствовал, зрак которой, упершийся в него, приводил его в исступление, заставлял бросаться на ближних и дальних, верных и неверных.
Дважды она проступала в предельно двусмысленных эпизодах, бросавших его на власть: в «камер-юнкерском» назначении и получении «дипломов». Одинаковое оформление событий: некто третий, обращающий ярость Пушкина в сторону дворца, но маскировочно прикрывающийся то «волей императора», то адюльтерной склокой с Геккеренами; и, бросаясь быком на выставленную красную тряпку, он всякий раз обнаруживал за ней пустоту, но где-то рядом чувствовал пристывшее дыхание убийцы-тореадора.
Пушкин не отправил письмо А. Х. Бенкендорфу, т. к. сказать в нем ему было нечего: пока он находился в рамках защиты семейной чести, кроме как вызвать оскорбителя к барьеру ему ничего не полагалось – грязное белье не предмет публичности; политический же характер нападения на себя он не столько осознал, сколько почувствовал, чувства же застревают в эмоциях, не откладываются в размышления.