Русская жизнь. Август (август 2008)
Шрифт:
– Были, конечно, но Ильич занимал самое главное место. Были и Троцкий, и Каменев, и Зиновьев, Антонов-Овсеенко и всякие революционные вожди.
– А портреты Сталина вы помните?
– Тогда я и фамилии-то его не знала. Он был совершенно в тени. Митинги происходили по большей части в парадных залах реквизированных особняков, где роскошь лепных стен, хрустальных люстр, зеркальных окон резала глаз в соседстве с кумачом и наскоро сколоченной эстрадой.
С новым декоративным стилем мне пришлось познакомиться позже очень близко. В то время Москву наводнил новый элемент - солдаты во вшивых шинелях, вернувшиеся с фронта и из плена, и беженцы со всех концов России с изможденными лицами, с котомками и с узелками за спиной. Откуда и куда они шли, никому не известно. Гражданская война гнала их с ребятишками
Получая в театре гроши, да и то с опозданием, мы, актеры, буквально голодали, так как на мешочников у нас не хватало средств. Один наш коллега по театру, человек предприимчивый и энергичный, свел близкое знакомство с нужными людьми, которые поручили ему составить труппу, чтобы обслуживать культурные запросы пленных и беженцев. Труппа была составлена без промедления из нас и актеров бывшего театра Комиссаржевской. Приготовив наскоро несколько пьес, мы приступили к делу. О качестве спектаклей говорить не приходится. Но там было несколько актеров, впоследствии ставших знаменитыми.
– Кто же эти актеры?
– Я их помню совсем мальчиками, они пришли в студию все в студенческих фуражках. Игорь Ильинский, например, который сейчас занимает почти первое положение в советской России, - я его видела здесь в Шатле в «Плодах просвещения» во время гастролей, спектакль был довольно средний, но он просто выделялся из всех актеров, потом Кторов, теперь артист Художественного театра. Мне даже странно было видеть этого мальчика, которого я не видела с 20-х годов. Уже взрослый мужчина с седыми волосами, почтенной внешности. Но встретились мы (в Париже.
– Ив. Т.) очень хорошо, вспоминали старые спектакли, старые встречи.
Спектакли нашей труппы, конечно, были очень плохие, но они имели успех у неискушенных зрителей. Эти спектакли справедливо назывались халтурными, но не мешали нам работать всерьез в нашем основном театре. Они занимали у нас только дневные часы, да и то далеко не ежедневно, а в театре мы играли по вечерам. Халтура разрослась пышным цветом и по другим театрам, так как давала дополнительный заработок, а иногда даже и паек. Только один раз халтура сыграла с нами злую шутку в одном из важнейших этапов нашего театра и поставила нас под угрозу увольнения.
– Ваш театр назывался тогда как?
– Он продолжал называться Театром Комиссаржевской, руководил нами Василий Григорьевич Сахновский. Но помещение было все то же, актеры были все те же и, так сказать, направление театра было все то же.
Так вот, помещение было слишком мало и интимно для громоздких революционных пьес, больших народных сцен. Наш режиссер Василий Григорьевич Сахновский подал в Наркомпрос заявление с просьбой о предоставлении ему более обширного и более оборудованного технически театра. Наркомпрос пошел Сахновскому навстречу, но сказал, чтобы был показан спектакль, подходящий требованиям революционного зрителя. Была выбрана пьеса Каменского «Стенька Разин». Не теряя времени, приступили к репетиции.
Чтобы не ударить лицом в грязь перед Наркомпросом, были приглашены на главные роли известные артисты из других театров - Николай Знаменский из Художественного на роль Стеньки и Алиса Коонен, премьерша Камерного театра, на роль персидской княжны. В качестве постановщика народных сцен в театр вошел знаменитый мастер этого дела Александр Акимович Санин. Работа закипела. К назначенному сроку спектакль был готов.
На беду в этот же самый день Центропленбеж назначил спектакль где-то за 20 верст от Москвы на какой-то фабрике. Как ни убедительны были наши доводы, наша просьба отменить спектакль осталась напрасной. Но нам было обещано, что лошади будут поданы вовремя, и к 6 часам вечера мы будем доставлены в Москву. Спектакль окончился к сроку, но мы с ужасом узнали, что лошади уехали в другой центр с другой труппой. Мы очутились в отчаянном положении. Все мы были заняты в показательном спектакле, на котором должна была присутствовать вся знать Наркомпроса во главе с комиссаром театра товарищем Каменевой, сестрой Троцкого. Ожидание было невыносимым и казалось бесконечным.
Наконец лошади приехали и мы, давши кучерам на чай, понеслись в Москву. Приехав в театр, мы узнали, что первый акт уже начался с опозданием из-за нашего отсутствия. Мы, как воры, прошмыгнули в общую уборную. Когда первый акт кончился, мы с ужасом увидели, что все лица, причастные к театру, от режиссера Сахновского и Санина вплоть до сценических рабочих и даже пожарных были выпущены на сцену. К счастью, первый акт состоял из народной сцены, и наше отсутствие не было катастрофическим. Быстро загримировавшись и одевшись, мы приступили ко второй картине. Спектакль прошел с большим подъемом. Экзамен был выдержан. Сахновский получил в свое распоряжение театр «Эрмитаж», который отныне стал называться Показательным.
Ввиду успеха «Стеньки Разина» художественный совет театра решил нас не увольнять, а всего лишь объявить публичный выговор. В Показательном театре выступать мне не пришлось, хотя я была уже ангажирована в труппу. Мой брат архитектор был переведен на службу в Нижний Новгород, и они с мамой начали готовиться к отъезду. Передо мной стояла дилемма - ехать с семьей и порвать с театром или же остаться в Москве и играть в Показательном. Я выбрала последнее. Правда, жизнь в Москве не предвещала ничего хорошего. Наша квартира, ставшая почти нежилой из-за холода и нагроможденных ящиков и сундуков, находилась в рабочем районе, и возвращаться вечером домой было страшновато. К тому же в Москве появились грабители под названием прыгунчики, которые надевали ходули и брали свою жертву на испуг, а потом раздевали догола. Целые толпищи беспризорных ходили по улицам, не давая спуску прохожим. Уплотнение в Москве было колоссальным, и нанять комнату где-нибудь в центре было невозможно. Я потерялась и не знала, что делать. Судьба сжалилась надо мной. Мне представилась возможность уехать в Питер и поступить в Театр народной комедии. Комната в опустевшем городе мне была обеспечена. Я погоревала о разлуке с любимым театром и старыми товарищами, втиснулась в переполненный солдатами и матросами поезд и уехала в Петроград. Это было весной 1919 года.
– Какие пьесы были в репертуаре Театра народной комедии?
– Это был совершенно особенный театр. Режиссером и основателем его был Сергей Эрнестович Радлов. Труппа состояла из молодых драматических актеров и циркачей. Так что пьесы делались специально для этого. Циркачам давали возможность показывать их искусство, а мы говорили текст. Потом был приглашен Миклашевский. Этот театр очень нравился Горькому. Спектакли давали в Народном доме, где всегда были аншлаги.
Одновременно я поступила еще в одно замечательное учреждение. Тогда в страшном почете были милиционеры. И вот милиционеры образовали и драматическую студию, и балетную студию. Какие-то большие писатели читали там лекции милиционершам. Александр Блок там читал. А почему? Потому что там давали очень хороший паек. И вот образовался там же театр, который состоял в большинстве своем из актеров Александринского театра, и там игрались такие типичные пьесы, которые шли во всех театрах, что называется, ходовые пьесы. Там участвовали блестящие актеры Кондрат Яковлев, Корчагина-Александровская, Вивьен, Смолич. Спектакли были абсолютно слаженные, потому что играли их тысячи раз, так что мы с двух репетиций ехали в Павловский театр - там шли спектакли летом - и возвращались домой с гонораром в кармане. Для меня этот опыт был очень полезен, потому что до сих пор я работала в студийных театрах, где много обсуждали за столом, где искали какие-то решения, дискутировали, а тут попросту за две репетиции нужно было сделать спектакль. Для меня это было очень полезно как упражнение.
– И как долго вы там работали?
– Я в Петрограде жила с 19-го по 21-й год.
– При каких обстоятельствах и когда вы уехали из России?
– Я уехала из России, будучи замужем за художником Анненковым, в 24-м году. При каких обстоятельствах? Во-первых, жизнь художника в России была очень неинтересной, потому что надо было делать или портреты вождей, или какие-то картины на тему революции, что мужа не привлекало. А так как он учился в Париже до войны, то это была его большая мечта. И вот в один прекрасный день пришло разрешение выехать в Париж. Между прочим, я совсем не думала, что мы в Париже останемся. Я думала, пройдут 2-5-6 лет, и мы вернемся в Россию. Но обстоятельства сложились так, что мы остались навсегда в Париже.